В воспитании универсальных алгоритмов быть не может

Он родился в семье милиционера и учительницы в маленьком казахстанском городке Кустанай. Любил гонять в футбол, хорошо учился, много читал и в то же время умел найти общий язык со школьными хулиганами. Никто и предположить не мог, что из этого обычного мальчика вырастет человек, который будет отвечать – ни много, ни мало – за всю информационную политику Русской Православной Церкви. Его рабочий день расписан по минутам и длится с раннего утра до позднего вечера. А дома – трое чудесных ребятишек. Председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Владимир Легойда рассказал о своем детстве, об уроках, полученных от отца, и об осознании собственного отцовства.   

— Вы росли в дружной семье?

– Да. Родители для меня – это такой безусловный пример любви. Мои родители мечтали о детях, нянчились с малышами друзей, но сами прожили без детей 16 лет. И это никак не поколебало их отношений. Сейчас папе 82 года, маме – по-прежнему 18, и они очень трогательно друг к другу относятся. Это не значит, что у нас была какая-то нереально идеальная семья. Всякое бывало: сложности, ссоры и прочее, но мы жили в атмосфере любви.

Родители Владимира Легойды. Фото из личного архива

– Наверное, как и во многих других семьях, вашим воспитанием в основном занималась мама?

– В основном, да. А папа… Папа был такой фантастический коммуникатор. Он брал меня с собой в машину, я с ним очень много ездил по разным делам и видел, как он общается. Может быть, вот откуда у меня основы дипломатических навыков общения.

– Ваш отец работал в милиции. Каково это, когда папа – милиционер? Мечтали пойти по его стопам?

– Я больше хотел стать разведчиком. Примерно так и получилось. (Смеется). А отцом я гордился не потому, что он милиционер, а потому, что папа – это было что-то особое. Ну… с ним праздник был какой-то всегда. Куда-то поедем: на лыжах кататься, проводы русской зимы устраивать, на лошадях с санями… Он охотник и рыболов, мог из леса что-то интересное принести.

– У вас младшая сестра. Наверное, приходилось о ней заботиться?

– У нас есть такая семейная шутка: я говорю про свою сестру, что это человек, лишивший меня детства. В год я стал «взрослым», потому что мама была беременна, и все мои «хочу на ручки» пришлось отставить. Но я что-то не припомню, чтобы приходилось как-то сильно заботиться о сестре, когда она родилась.

Владимир Легойда с сестрой. Фото из личного архива

Но у нас было такое правило: она младше, она девочка, значит, ей больше прощается.

– Из этого складывалось ваше отношение к женщинам в будущем?

– Отношение к женщине складывалось из того, что я видел вокруг – у родителей, у их друзей. Мама и папа родились еще до войны, выросли в деревне на Украине, воспитывались в окружении людей еще дореволюционных, в среде которых были уважение к возрасту, к традиции, к вековому укладу жизни. Мы в детстве все это видели.

– Есть какой-то секрет, какое-то, может, правило, которое помогает сохранить крепость семьи?

– Секрет тут только один – любовь. Другое дело, что это такой несекретный секрет. Помимо лучшего из всего, что когда-либо было написано человеком о любви, а именно слов апостола Павла из Первого послания Коринфянам о том, что любовь «долготерпит, милосердствует, не ищет своего…», мне нравится еще одна фраза Пришвина. Я прочитал ее еще в школе: «Любовь — это неведомая страна, и мы все плывем туда каждый на своем корабле, и каждый из нас на своем корабле капитан и ведет корабль своим собственным путем». Конечно, если придраться к метафоре, можно сказать, что вообще-то есть принцип движения кораблей. Но я считаю, что любовь исключает всякие алгоритмы. Сколько у меня друзей, столько у них историй, как встретились, как поняли, что это их человек, как живут.

– А как вы поняли, что перед вами именно ваш человек?

– Как-то очень быстро. Настя три года писала для журнала «Фома», я знал, что у нас есть такой автор, но мы никогда не встречались. Однажды, я просто шел по редакции, смотрю: сидит девушка, печатает. Я спросил у своего коллеги и друга, кто это. Он удивился: «Это Настя Верина, ты не знаешь что ли?» Я сразу пригласил ее — срочно «обсуждать материал».

Венчание. Фото из личного архива

– Ваша супруга с момента рождения старшей дочери не работает? Каково ей сидеть дома?

– Вот как мамины заботы можно назвать словом «сидеть»? Я думаю, ей, непросто, но это не та тяжесть, которая приводит к разговорам типа «ой, я деградирую, срочно нужно выходить на работу!» Во-первых, ей скучать некогда, во-вторых, с этими, как я их называю, «тремя поросятами» правда интересно. А в-третьих, она читает, иногда пишет сама, у нее есть круг своих интересов и друзей.

Владимир Легойда с супругой Анастасией. Фото из личного архива

– Получается, у нее за годы родительства мало что меняется, только детей становится больше. А вот у вас как раз произошли серьезные перемены: были завкафедрой и главным редактором журнала – стали Председателем Синодального отдела. Как это повлияло на ваше отцовство?

– Ну как повлияло? Старшую Лизу, когда она маленькая была, я часто купал сам. Среднюю Аньку – всего несколько раз, а Рому – почти никогда. Потому что Лиза родилась раньше, чем произошли перемены на работе, еще в прошлой жизни.

– То есть, главное отличие – нехватка времени?

– Безусловно, стало меньше времени, но дело даже не в этом. Когда меня назначили, я разговаривал со Святейшим Патриархом, советовался, и он сказал, что надо выполнять свою работу «с пониманием высокой ответственности за каждое сказанное слово». Конечно, просто так болтать языком никогда не нужно, и евангельский принцип говорит о том, что за каждое праздное слово человек даст ответ. Но мы понимаем, что есть разные уровни ответственности. А когда любое твое слово может быть интерпретировано как позиция Церкви, то тут десять раз подумаешь, как сформулировать ту или иную фразу.

Владимир Легойда и Патриарх Московский и всея Руси Кирилл

– Не получилось ли, что ваша профессиональная деятельность отняла вас у семьи?

– Знаете, это вопрос в плоскости: что важнее – семья или работа? Я считаю, это неправильный вопрос – их нельзя сравнивать, взвешивать на одних весах. Семья – это жизнь. Работа – это работа, служение.

Мне в жизни повезло: я никогда не занимался тем, что мне неинтересно. Я знаю, некоторые люди ищут себя до 40 лет, некоторые – всю жизнь. У меня такого не было. По окончании института у меня сформировалась четкая позиция: хочу преподавать. И я остался преподавать. Мне нравилось делать журнал. Я и сейчас работаю по профессии, которая мне интересна. Это не моя заслуга, это такой подарок Небес, что у меня не такая работа, где «папа просто зарабатывает деньги». И для семьи это тоже важно, это создает определенную атмосферу.

Жена Владимира Легойды Анастасия и его дети Лиза, Аня и Рома. Фото из личного архива

– Как-то в одной умной книжке или статье про воспитание я прочитал, что вообще важно не сколько ты времени проводишь с детьми, а как ты его проводишь. Поэтому я перестал беспокоиться по поводу количества часов.

– Вы помните момент, когда вы почувствовали себя отцом?

– Помню. Настя поехала к моим родителям загород, и там у нее начались схватки. Я примчался из Москвы в роддом. Меня даже пустили в палату к жене и показали Лизу. Я увидел: лежит под колпаком такой комок с трубочками – и при этом почувствовал, какое это свое, родное…

Дежурный врач стояла рядом, говорила много умных и непонятных слов, как студент-отличник на экзамене, и, как мне показалось, убеждала, что все не очень страшно. Поэтому на следующий день я пришел абсолютно спокойный. И тут мне говорят: «Ребенок в реанимации». Я даже поначалу не придал этому должного значения. Спрашиваю: «Доктор, а когда мы сможем забрать дочку домой?» Наверное, это прозвучало очень легкомысленно, потому что врач мне довольно резко ответила: «Вы видите, что здесь написано? Реанимация!» И вот тогда за этого маленького и еще даже незнакомого человека стало по-настоящему страшно.

– Что вас поддерживало в тот момент?

– Один замечательный священник, друг семьи, сказал мне тогда: «Не переживай так сильно». Я говорю: «А вдруг что-то случится?» И он мне ответил: «Ну, с точки зрения спасения, ее шансы выше, чем ваши». Кто-то может счесть это очень жесткой, страшной фразой – я так и отреагировал вначале. Но так как это сказал не чужой человек, я понял, что это правильно. Какой же я христианин, если не верю?

– А вообще за детей страшно?

– Да, очень. Но мне страшно в основном из-за того, что я вижу в уже подросшем поколении, в своих студентах в институте, из-за того, что я слышу про школу. Хотя, наверное, это не совсем правильно. Когда крестили Аню, игумен Дамаскин (Орловский) сказал: какими вырастут дети, зависит только от родителей. Если дети будут видеть родителей-христиан, то и у них будет шанс вырасти христианами. Вроде бы труизм, но он сказал это так серьезно, что я задумался и говорю: «Батюшка, это очень сложно». Он кивнул: «Но зато спасительно и благодатно».

– Как вы, педагог, оцениваете ситуацию в российском образовании, ЕГЭ и прочее?

– Я крайне скептически отношусь к современной школе, хотя есть пока и хорошие школы, и великолепные учителя. Но все происходящее в образовании увеличивает нагрузку на семью.

Владимир Легойда со студентами МГИМО

– Что же делать семье?

– Когда-то очень давно я прочитал в какой-то книжке, что родители делают стандартную ошибку, задавая своим детям вопрос: «Какую оценку ты сегодня получил?» Правильный вопрос: «Что ты сегодня узнал?» Но если раньше неправильный вопрос не приводил к фатальным последствиям, потому что в обществе было стремление к знаниям, то сегодня как раз очень многое зависит оттого, как ребенка сориентируешь.

– Вы как ориентируете своих детей?

– Мы, например, с Лизой «ходим быстрым шагом» – так это у нас называется. Аня и Рома маленькие еще, они за моим шагом не успевают, а вот Лиза уже большая, она может. И я говорю: «Ну, пойдем, погуляем». И мы ходим и разговариваем.

А еще мы с детьми учим столицы государств. Я сделал карточки, и мы в игровой форме запоминаем. Они, может, не до конца понимают, что такое государство, но на Китай всегда ответят Пекин, и назовут, в какой стране находится Тегусигальпа. Это тоже, может быть, тестовый подход… Я не знаю, как надо, как правильно, но я стараюсь следить за их развитием.

– Вы с детьми играете?

– Я пытаюсь с детьми как-то дурачиться. Помню, мы с сестрой в детстве просили папу: «Папа, побудь маленьким!» И он начинал махать руками, ногами, кричал: аааа! Нас это очень смешило. Я, наверное, более строгий. Может быть, это преподавательское во мне что-то включается.

Недавно я утром проснулся, дети забежали в комнату, и Лиза сообщила, что папа будет деревом, а они – «стадом удавов», которые заползут на ветки и будут на них висеть и раскачиваться. Я сказал, что не хочу быть деревом, что мне это не нравится. Но Лизой был урезонен: «Папа, деревья не разговаривают! Ты можешь только шевелить пальчиками-листочками, но не очень быстро».

Владимир Легойда с дочкой Аней. Фото из личного архива

– О каком будущем для своих детей вы мечтаете? Кем бы вы хотели их видеть?

– Я читал Анечке детскую книжку про Ксению Петербургскую недавно, а она сказала: «Я хочу быть такой же. Святой Анной» (улыбается).

Конечно, я думаю об их будущем. Мне бы хотелось, чтобы им, как вот мне, посчастливилось заниматься тем, что нравится, без внутреннего конфликта, без фактора необходимости зарабатывать деньги на нелюбимой работе. Тогда бы я был доволен.

Как и все, я считаю очень благородными профессии врача и учителя. Но о таком неправильно мечтать. В фильме по повести Юрия Павловича Вяземского «Шут» герой говорит: «Я учитель по призванию, а она – по недоразумению». Я не хочу, чтобы они по недоразумению становились кем бы то ни было.

– Сейчас дети маленькие, они в основном знания о мире черпают от вас. Но дальше по жизни они с разными вещами будут сталкиваться…

– Сейчас у моих детей важнейшее время, когда можно учить их своим примером, что-то объяснять, пользуясь своим авторитетом. Потому что когда они вступят в возраст средней школы, у них появятся другие авторитеты, какими они будут, мы не знаем. Я пока думаю об этом с трепетом.

Недавно говорил с одним своим другом, у которого уже взрослая дочь. Он сказал: «Понятно, что, как все дети, она проходила через разные периоды. Но у меня была одна установка – всегда быть рядом. Никогда у нас не было такого: «Как ты могла?!» Она знала: что бы ни произошло, она может придти к папе». Это не значит, что ему все нравилось и он всему поддакивал. Но он в любых ситуациях сохранял близость с дочерью.

Цель понятна, а как ее достичь – Бог знает. Это же не то, что «пейте овсяный отвар – и желудок будет здоровым». Даже такие алгоритмы не всегда срабатывают. А тут все сложнее. Это такие хрупкие отношения, которые сложились и дальше как-то будут развиваться. Время покажет, как.

Владимир Легойда с дочками. Фото из личного архива