Ибо всякому имеющему дастся и приумножится

Православие — это не «русская вера» и не «греческая вера», нет, это вера, объединяющая блаженных, алчущих и жаждущих правды (см.: Мф. 5, 6) вне зависимости от их национального происхождения и места жительства. Алла Кисина, наш постоянный автор, живущий в США, знакомит нас с американским православным священником.

Снимок из местных СМИ. Акция в защиту креста на горе Рубидокс

В Южной Калифорнии, в городе Риверсайд, находится небольшая гора Рубидокс — любимое место отдыха местных жителей и культурно-историческая достопримечательность штата. На вершине холма установлен крест в память отца Серра, францисканского монаха — основателя первых католических миссий на территории современной Калифорнии. Одиннадцатиметровый стальной крест хорошо виден отовсюду. В 2012 году из-за него произошла настоящая схватка: эти события даже попали в центральные газеты.

Началось с того, что мэр Риверсайда получил письмо из Вашингтона, от организации, называющей себя Союзом Американцев за разделение Церкви и Государства. Письмо содержало требование снести крест на холме Рубидокс, поскольку нахождение креста на муниципальной земле противоречит первой поправке к Конституции США.

Лидером борьбы за крест стал священник Антиохийской Православной церкви святого апостола Андрея Первозванного отец Иосия Тренхам. По его инициативе был созван экстренный городской совет. Двери муниципалитета были открыты для горожан. Народу собралось много, поэтому каждый оратор имел право только на три минуты выступления. Отец Иосия регламента не нарушил. Потрясая четырехметровой железной цепью, купленной накануне в местном магазине хозтоваров, священник сказал: «Имейте в виду, если вы попытаетесь убрать крест, убирать его будете вместе со мной, поскольку этой цепью я прикую себя к кресту». Голос у отца Иосии поставлен хорошо, ростом Бог не обидел, добавим еще эффект развевающегося черного подрясника, в общем, получилось убедительно.

Городские власти приняли соломоново решение. Чтобы избежать возможной судебной склоки с активистами-атеистами, объявили символический земельный аукцион: он длился меньше минуты. Вершина горы за минимальную цену перешла к некоммерческой частной организации, которая обязалась поддерживать и охранять историческое место и сам крест.

Отец Иосия — фигура, как сейчас принято говорить, медийная. Вбиваем Josiah Trenham в поисковую строку Интернета. Получаем около восьми тысяч результатов. Отец Иосия — потомок первых поселенцев Америки: его предок Френсис Итен приплыл к берегам нынешней Новой Англии на знаменитом корабле пилигримов «Майский цветок». Отец Иосия — основатель и руководитель Patristic Nectar Publications — некоммерческой организации, распространяющей аудиокниги и лекции об учении святых отцов Церкви. Отец Иосия — адъюнкт-профессор в нескольких колледжах Калифорнии, автор ряда богословских книг, непременный участник всех ежегодных академических форумов и симпозиумов по богословию. Он часто выступает в роли ведущего на православном вещании (Ancient Faith Radio), среди его гостей — известные религиозные лидеры разных конфессий и континентов. Отца Иосию приглашают на самые различные теле- и радиопрограммы, в их числе такие диаметрально противоположные, как Russia Today и Fox News. Но интервью для русского православного провинциального журнала он дает в первый раз.

— Какое место занимала религия в Вашем детстве?

— Я родился и вырос в пресвитерианской семье в Южной Калифорнии. Родители ходили в церковь каждое воскресенье. Моя мать была замечательной певицей, одно время даже пела на бродвейской сцене. Она часто пела в церкви соло, помню чувство невероятного счастья, когда я слушал ее пение. Дома о религии много не говорили: для нее существовало такое специальное место — церковь. Меня не учили молиться каждый день и Библию читать не заставляли. Но в шестнадцать лет у меня вдруг возникло внезапное желание открыть Библию. У меня была своя собственная Библия, мне ее дали в воскресной школе, когда я еще был маленьким мальчиком. И вот я снял ее с книжной полки; на ней был густой слой пыли, Библию долго не брали в руки. Книга выскользнула из моих рук и упала раскрытой на странице Нагорной проповеди. И первые евангельские слова, которые я прочитал, были: Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся (Мф. 5, 6). У меня было такое ощущение, что Христос стоит здесь, прямо передо мной. Я был так взволнован и потрясен, что захлопнул книгу, положил к себе на кровать и больше в тот день не открывал. Но с этого момента я начал читать Библию.

— Когда Вы решили пойти в Вестмонт (колледж в Калифорнии. — А. К.) после школы, Вы уже хотели стать священником?

— Нет, вовсе нет. Вестмонт же не религиозная школа. Это гуманитарный институт с замечательной программой по истории, в том числе по истории религии. А я хотел получить объяснение своей вере, некое обоснование и подтверждение. Это было уже важно для меня.

Моя мама, когда я только начинал учиться, заказала тест для определения моей будущей карьеры. Две недели я заполнял этот длинный список вопросов. Когда получил пакет назад, в нем было два списка: один — предпочтительных работ, второй — нежелательных. Первой в списке неподходящих мне профессий стояла — священник. И я согласился с этим.

Но в течение одного года мнение изменилось. Почему? Я просто начал всерьез изучать историю христианства, читать Библию, думать о религии. Учил наизусть Евангелие. Стал участвовать в церковной жизни на кампусе и в какой-то момент подумал: а есть ли в жизни что-то более значительное, чем помогать людям встретиться с Богом?

Храм святого апостола Андрея Первозванного в Риверсайде, Южная Калифорния

— Насколько я знаю, в колледже Вы познакомились с девушкой из православной среды. Это была первая Ваша встреча с Православием?

— Нет, первая встреча случилась, когда мне было восемь лет. У меня был очень близкий друг — грек. И он иногда брал меня с собой в свою церковь. Я, конечно, не понимал ни слова, поскольку служба была на греческом. Однажды я, как и все, подошел под благословение священника, как все, поцеловал ему руку, это не было принято в нашей церкви, и это запомнилось.

А вторая встреча с Православием произошла и в самом деле в Вестмонте, мне было восемнадцать лет. Там я встретил девушку, она не была православной, ее семья принадлежала к Методистской церкви. Но два ее старших брата перешли в Русскую Православную Церковь. И вот они начали посылать мне из Чикаго письма, книги о Православии. Я пытался их убедить перейти в пресвитерианство, они пытались убедить меня перейти в Православие. И в конце концов победа осталась за ними.

— Но после Вестмонта Вы пошли учиться все же в пресвитерианскую семинарию?

— Да, но когда я поступил в семинарию, я уже был всерьез увлечен Православием, у меня даже был составлен список различий между пресвитерианством и Православием. Я спросил моего профессора, могу ли я самостоятельно заниматься таким анализом, он мне разрешил. И я занимался дополнительно, читал, сравнивал. В конце курса меня вызвал к себе декан, он знал, что мне предложили стипендию для работы над диссертацией. Он спросил, и это было не столько вопросом, сколько утверждением: «Но ты не собираешься оставаться в пресвитерианской церкви?». И я сказал: «Нет». От стипендии и аспирантуры я отказался. Докторскую степень я получал позже, уже будучи православным священником.

— Как отнеслись к этому Ваши учителя?

— Половина моих профессоров поняли и приняли мое решение, хотя и не были со мной согласны. Другая половина буквально меня прокляла, гореть мне в аду — такое было мнение. Некоторые перестали со мной разговаривать.

— Что Вам как бывшему протестанту было трудно принять в Православии?

— Это был некий шок — перейти от традиции, основанной на догматическом учении, к традиции, основанной на опыте духовной жизни. Большинство православных духовных книг — не о теологии, не о догме, а о том, как жить христианской жизнью. И это всегда опыт и пример святых, а у протестантов святых нет. Поэтому, когда они встречаются с православными святыми, особенно недавнего времени, скажем, с Иоанном Шанхайским, они или ошеломлены, или считают это обманом, подделкой, поскольку этого нет в их опыте.

Но главное ощущение с самого начала было, что я иду по прекрасному дворцу, захожу в одну, другую комнату и в каждой комнате нахожу драгоценный сундук с сокровищами. И я погружаю руки в этот ларец, до самого дна, а потом вижу новую дверь. Я открываю эту дверь, а там новый ларец, с новыми сокровищами. И так до настоящего дня. Я православный священник более двадцати лет, имею докторскую степень по православной теологии, а у меня все еще ощущение, что я почти ничего не знаю.

— И не было никаких сомнений в правильности выбранного пути?

— Никогда ни малейшего сожаления, ни малейшего сомнения. Я очень благодарен Господу, я не заслужил такого счастья. Моя семья и многие друзья приняли Православие. Православными стали мои сестра и брат. Моя мать, которая плакала, когда я перешел в Православие, сейчас самая активная прихожанка в православной церкви. Единственный, кто остался в пресвитерианской церкви, — это мой отец, но он тем не менее не спорит с нашим решением.

Я перешел в Православие не по каким-то страстным причинам, не потому, что меня обидели в протестантской среде. Я благодарен своим учителям: меня учили очень талантливые люди, и я получил от них очень много. Две вещи привели меня к Православию. Первая: глубокое ощущение того, что традиция, в которой я вырос, не имеет корней. Что стоит чуть подуть ветру секулярного мира, его масскультуры, и пресвитерианская церковь не выстоит, слишком шаткое сооружение. Я помню, как мой преподаватель сказал, что наша реформатская церковь скорее всего будет иметь женщин-священников в ближайшие 20–25 лет. И я был буквально раздавлен этим. Пресвитерианская церковь менялась в прошлом, менялась на моих глазах, а я уже понимал достаточно, чтобы задать себе простой вопрос: если истина находится здесь, то почему же она с каждым поколением другая? Я помню, как тогда сказал моей будущей жене: «Как же я могу воспитать своих детей в церкви, зная, что, когда они станут взрослыми, этой церкви, в которой я их растил, уже не будет?».

И в противовес этой изменчивости и неустойчивости — Православие с его двухтысячелетней традицией противостояния и сопротивления секулярному миру. Незыблемость камня и текучесть песка.

Вторая причина моего прихода к истинной вере — это православная Литургия, ее глубина и красота. «Не ведали, где мы есть — на небе или на земле», — сказали посланники князя Владимира после посещения православного храма. Вот и я на Литургии в православной церкви испытал те же самые чувства, что и эти русские люди десять веков тому назад. Присутствие Бога в нашей православной Литургии осязаемо, реально, напрямую касается смиренного сердца. Голые белые стены евангелистских церквей — это само по себе уже некое послание. По мнению протестанта, Бог равнодушен к красоте. А ведь первая ссылка в Библии, первое упоминание человека, на которого снизошел Святой Дух, это упоминание в книге Исхода художника Веселеила — искусного резчика по металлу, камню и дереву, главного строителя Скинии — храма (см.: Исх. 31, 1–3).

— В 1993 году Владыкой Василием, тогдашним главой Антиохийской Церкви в Северной Америке, Вы были рукоположены во иерея. Несколько лет служения в Санта-Барбаре, затем в Мексике, и вот с 1998 года Вы настоятель церкви святого Андрея в Риверсайде. Как развивался и рос Ваш приход?

— Когда мы начинали, нас было человек двенадцать, первые собрания проходили в небольшой аудитории в Баптистском университете. После этого мы арендовали помещение в магазине, потом перебрались на бывший производственный склад и, наконец, в 1999 году купили этот участок в Риверсайде, который принадлежал чудесному человеку — профессору ботаники здешнего университета доктору Гомеру Чапмену, которому в то время был сто один год. Я написал ему, что мы очень хотим купить этот участок. Доктор Чапмен ответил, что наше предложение почти на 40 процентов меньше той суммы, на которую он рассчитывал, но так уж и быть, стройте вашу церковь. Когда он умер, ему было сто шесть лет, и он нам очень помогал до самой смерти, он писал письма в городской совет в поддержку наших планов.

Традиционный ежегодный греческий фестиваль. Экскурсия в храме святого апостола Андрея Первозванного в г. Риверсайде

— У Вас очень красивый храм.

— Храм — воплощение давней мечты прихода. Я был в Греции и просто влюбился в церковь Святой Екатерины в Фессалониках, это XIII век. Я тогда привез из поездки семьсот фотографий храма: и внутри, и снаружи. Это классическая крестово‑купольная пятиглавая церковь. Мы взяли ее за основу, но добавили к своему проекту еще две боковые часовни: святителя Иоанна Златоуста и святого Симеона Столпника.

— Мне говорили, что были какие-то проблемы с завершением работ в алтаре — в связи с войной в Сирии.

— Это удивительная история. В 2010 году я ездил в Сирию. В Латакии, в одной из местных церквей, я увидел замечательной работы мраморный иконостас и спросил у священника, могу ли я встретиться со скульптором. Тот жил довольно далеко от Латакии, но я как раз направлялся в ту сторону. Мы встретились. Заключили контракт прямо на месте. Художник приехал в Америку, работал здесь два месяца. Сделал мраморный иконостас и алтарь. Начал работу над деревянным резным балдахином — канапе для алтаря. Потом уехал к себе домой, собирался там закончить работу. Но тут разразилась гражданская война, и мастер покинул Сирию вместе с семьей. Попал в турецкий лагерь для беженцев. Мы ждали год, но в Сирии ситуация стала только хуже. Стали искать другого мастера. Наш дьякон родом из маленького городка в Ливане. У него в гостях был его брат, очень успешный бизнесмен с Ближнего Востока, тоже христианин. И вот он услышал, как мы с дьяконом буквально рыдали и причитали, что мы никогда не увидим наш алтарь в завершенном виде. Брат дьякона предложил такой вариант. Он по возвращении в Ливан возьмет грузовик, отправится в Сирию, найдет мастерскую и посмотрит, что там осталось от нашего заказа. И он это сделал.

— Все это происходило, как я понимаю, ночью?

— Да. Ночью где-то в подвале мастерской он нашел все эти заготовки из дивного сирийского орехового дерева, погрузил в машину, перевез в Бейрут. Затем через Интернет связался с художником в Турции, получил от него чертежи со всеми измерениями и нанял за свой собственный счет другого мастера. Мы уже получили готовую работу. Этот балдахин не просто украшение нашего алтаря, это память о страдании, мученичестве, которого так много в мире. И в этой истории есть надежда и утешение: Господь помнит о нас, что бы с нами ни происходило.

— В Вашем приходе около семисот человек. Как сохранить близость между паствой и священником, между прихожанами в таком большом приходе?

— Когда я только стал священником, мне было сказано: «Твои прихожане не нуждаются в друге, они нуждаются в священнике. Как ты можешь быть другом для всех? Возникнет ревность, кто ближе к тебе. Никогда не делай этого. Обращайся со всеми одинаково, никого не выделяй». Я близок со своими прихожанами настолько, насколько они этого хотят. Одни хотят, чтобы я знал обо всем значительном в их жизни. А другие хотят видеть меня только во время исповеди и Причастия: им этого достаточно. Порой люди переходят из одной категории в другую. Это зависит от того, что происходит в их жизни. И очень важно быть рядом в самые главные моменты, когда священник необходим.

И еще мой духовный отец сказал мне: «Я хочу, чтобы ты посвятил первые утренние часы работы в офисе чтению. Не отвечай на звонки, не отвечай на письма. Не отвечай даже на стук в дверь. Накорми сначала себя духовно, чтобы потом накормить паству». Если священник отводит какое-то время на заботу о своем духовном росте, это не означает, что он покидает свою паству. По средам я читаю в нашей церкви лекции по четырем направлениям: Литургия, история, изучение Библии, теологические вопросы. Как правило, присутствует больше сотни слушателей. Студенты, школьники старших классов, мои прихожане — очень разнообразная аудитория. Это другой вид общения, не тот, что во время службы, но тоже очень нужный.

Каждый год мы крестим 20–25 человек, после того как они пройдут очень серьезную школу православного катехизиса. Я лично крестил более 300 человек, половина из них бывшие протестанты. Приход не только большой, он еще и невероятно многонациональный. У нас в церкви потомки православных выходцев из пятнадцати стран, бывшие католики, протестанты, буддисты и, разумеется, атеисты. Ектении иногда произносятся на арабском, греческом, церковнославянском, испанском, но это делается больше для ободрения людей, для атмосферы. Служба проходит на английском языке, мы ориентированы на врастание нашей многоцветной паствы в местную культуру.

— О протестантизме написано множество историко-богословских работ. В чем специфика Вашей книги «Камень и песок», вышедшей в этом году?

— «Камень и песок» — это первое глобальное исследование на английском языке всех ветвей протестантизма от Реформации и до настоящего дня с точки зрения Православия, а также взаимоотношений протестантизма и Православия. Для протестанта, интересующегося Православием, это может быть интересно, поскольку он может найти в книге главу о себе, о своей конфессии и православный взгляд на нее. Но в первую очередь книга написана для православного читателя. Современный протестантизм очень активен, можно сказать, агрессивен в своих попытках обращения. Протестанты посылают свои миссии в Восточную Европу, Грецию, Россию. Жители этих стран зачастую очень доверчивы и открыты к людям со Священным Писанием в руках. У меня на полке здесь в офисе стоит диссертация из баптистской семинарии в Кентукки. Она называется «Как обратить православного к Христу». То есть многие протестантские деноминации даже не считают нас, православных, христианами. Слава Богу, не все, конечно. Может быть, моя книга поможет православному читателю достойно отвечать на вопросы протестантов, не поддаваться на агитацию миссионеров. Люди должны не только знать, каким сокровищем они обладают в Православии, но и уметь отстоять и объяснить свою веру. Я надеюсь, что моя книга будет переведена и издана в странах, где активно работают протестантские миссии.

— Возможен ли конструктивный диалог с протестантизмом и протестантами?

— Сотрудничество с католиками и протестантами в Православии существует, и это замечательно, но только не в области богословия. Теологический диалог между католиками и Православием, между протестантами и Православием, с моей точки зрения, бесплоден и напрасен и за всю историю не принес ничего позитивного. Социальное и этическое сотрудничество, конечно, возможно. Мы стоим на одних позициях с католиками и многими протестантами по вопросу абортов, однополых браков, защиты прав семьи. Мы можем совместно работать, защищая свободу религии. Мы можем вместе бороться против исламского терроризма. Это очень большие задачи. Но идея Всемирного Совета Церквей — собраться и создать некую общую веру для всех конфессий, найти общие примирительные формулировки — это фальшивое единство и это не православная идея. Православие — не деноминация. Деноминации родились в XVI веке. Мы единая кафолическая и апостольская церковь — нам два тысячелетия. Между нами и протестантами нет знака равенства. И это не высокомерие и не надменность. Может быть, многие протестанты и гораздо лучшие люди, чем мы, но не их вера. Наши православные святые пятьсот лет тому назад не смотрели на протестантов и не говорили: «О, они такие же христиане, у них просто чего-то не хватает для Православия». Наши святые имели для протестантизма четкое обозначение: это ересь. И мы не можем отменить этих слов, которые были сказаны пятьсот лет тому назад.

— На мой взгляд, в Вашей книге прекрасно сочетаются убежденность в истинности Православия и уважение к великим богословам и лидерам Реформации. Какие положительные качества протестантизма следовало бы учесть Православию?

— Я старался быть объективным. Среди протестантов много прекрасных и глубоко верующих людей, которые на свой лад даже большие ортодоксы, чем я. Миссионерская деятельность, социальная активность — все эти позитивные черты могут перенять православные, причем у нас эти черты еще и усилятся благодаря нашей преданности традиции. Регулярное чтение Библии — этому тоже стоит поучиться у протестантов. Библия не только для того, чтобы ее целовать, она для чтения.

По примеру протестантов нам нужно активно создавать в Америке православные школы и семинарии. Мы примем ваши достоинства, а вы примите полноту и правоту нашего Православия, я за такой диалог.

Экспозиция, посвященная истории Православия и православным странам, на территории храма во время греческого фестиваля

— Я знаю, что Вы горячий сторонник объединения многочисленных юрисдикций Поместных Церквей в Америке. Почему?

— Самая лучшая вещь, которая может случиться с Православием в Америке, — это если мы наконец решимся отбросить приставку к слову «ортодокс». Если мы перестанем говорить: я — румынский ортодокс, греческий ортодокс, русский ортодокс, то станем просто православными. И тогда Америка отнесется к нашей вере серьезно. Пока же мы будем использовать эту этническую приставку к слову, мы будем получать такое отношение: «О, эти люди, они другие, не такие, как я». Если ты живешь в Греции, ты принадлежишь к Греческой православной церкви, если в России, то к Русской, следовательно, и в Америке ты должен принадлежать к Американской православной церкви. Православие на американской земле существует более 200 лет. И мы страдаем от этой этнической раздробленности. Сейчас есть возможность первый раз за очень долгое время объединиться. Мы наконец-то имеем ассамблею православных епископов. Пятьдесят пять православных епископов в этой стране. Епископ — это символ, знак объединения. А у нас в Америке это символ разделения. Сейчас наступил момент сказать всем братьям и сестрам, что наша вера намного важнее нашей этнической принадлежности. Вера не равноценна языку. Крещение водой объединяет больше, чем кровь. Родственник по вере ближе, чем родственник по крови. Это основа христианства. Наши епископы жалуются, что правительство и общество не хотят принимать всерьез Православную Церковь. Я согласен. Но я скажу больше, я думаю, Америка и не будет к нам относиться серьезно, пока мы не будем сами относиться к ней серьезно. Если мы собираемся здесь жить, мы должны принять эту страну, относиться к ней как к матери, поделиться с ней своей верой, а не использовать для поддержки какой-то иностранной, непонятной американцу конфессии.

Мы живем в стране, которая нуждается в духовной пище. И мы можем дать эту пищу людям. Но как это сделать, если у нас своя отдельная жизнь и наши интересы находятся, как правило, за пределами той страны, в которой мы живем? Большей частью за океаном, в тех странах, откуда пришла в Америку та или иная Церковь. И Америка знает это. Знает, что православные — хорошие люди, что они строят прекрасные храмы, что у них замечательные праздники, но они иностранцы в этой стране. Мы должны научиться любить географию и историю страны, в которую нас Господь поместил. Чем больше мы преуспеем в этом, тем больше люди будут доверять нам. И тогда они придут к нам, в нашу Церковь.

— Что бы Вы хотели сказать русскому читателю?

— Наблюдать возрождение, преображение Церкви в России, видеть тысячи новых церквей, построенных за последние двадцать лет, восстановленные монастыри — это такая радость духа. Счастье — читать российские церковные книги, переведенные на английский. Я читал изумительную книгу отца Тихона (Шевкунова) «Несвятые святые» вслух своим детям. Когда мы дошли до последней страницы, дети сказали: «Давай начнем читать сначала».

И еще я хотел бы попросить прощения у русских православных за то, что мы, американцы, застряли как нация в шестидесятых годах прошлого века. Наши лидеры оказались неспособными увидеть изменения в России, мы застряли на ментальности холодной войны и не можем от нее избавиться. Мы не принимаем изменений российского общества, возрождения Церкви, а самое грустное во всем этом, что мы продолжаем считать себя лидерами свободы и демократии. Хотя мы изменились катастрофически за последние пятьдесят лет, легализовав все возможные формы аборта, однополые «семьи»… Мой отец — большой патриот Америки, и он сказал мне: «Я не узнаю свой народ». Мы не можем принять, что другие изменяются к лучшему, и не можем понять, что сами меняемся к худшему. И это не самая правильная позиция.

— Расскажите о Вашей семье. Вы ведь женились рано, еще в колледже?

— Да, на той самой девушке, которую братья не хотели выдавать замуж за протестанта. Ее зовут Катерина, и мы женаты уже скоро 30 лет.

Мать моей жены вырастила шестерых детей, она была медсестрой и работала с юности и до конца жизни. Пришла домой в конце рабочего дня и умерла. Ей было семьдесят четыре года. Удивительная была женщина, глубокой веры и большого терпения. И моя жена эти качества унаследовала. Мой брак — это благословение Божие. Жена была все время со мной на моем пути к Православию. У нас шесть мальчиков и четыре девочки. Старшему двадцать пять. Мою младшую вы только что видели, ей два года.

— Хотели бы Вы, чтобы кто-то из ваших сыновей стал священником?

— Ничто на свете я не люблю так, как священство, для меня это область любви. Величайший дар для человечества. Если кто-то из моих детей захочет стать священником, это будет огромное счастье для меня. Афанасий Великий сказал: «Один монах может освятить целую семью». Если бы кто-то из моих мальчиков и девочек избрал монашескую жизнь, я был бы рад. Но самое главное, чтобы было благословение Божие на тот путь, который выберут мои дети. Мой дедушка был фермером. В детстве я проводил у деда на ферме каждое лето. У него на стене висела такая табличка с надписью: «Если ты веришь в Бога, всякая работа — Божий дар». Она висела у него в офисе, как раз на уровне моих глаз.

— Вы воспитываете своих детей так же, как воспитывали Вас, или по-другому?

— Я очень близок со своими родителями. Я чувствовал себя сильным и защищенным, потому что они всегда были за моей спиной, любили и поддерживали. В этом я стараюсь продолжать традицию, хотя, наверное, у меня не получается так же хорошо, как у них. Но домашний уклад в моей семье другой. Святые отцы говорят о семье, о доме как о маленькой церкви. Святой Иоанн Златоуст побуждал семьи регулировать свою внутреннюю жизнь в соответствии с домашним Типиконом, богослужебной книгой. Вместе молиться — такой традиции в моем родительском доме не было, и икон тоже не было. Семейная жизнь в Православии — это общий путь к спасению.

— Вам удается находить время побыть с домашними?

— Я всегда беру в понедельник выходной и весь день провожу с семьей. И я не отвлекаюсь в этот день ни на какие другие дела, даже на звонки. А вечером мы обязательно где-нибудь ужинаем с женой. Хотя бы раз в неделю у нас должно быть время для такого общения — побыть вдвоем наедине.

Священник Иосия Тренхам

— Тема Вашей докторской диссертации: «Брак и целомудрие согласно учению Иоанна Златоуста». Чем был обусловлен выбор?

— Я считаю Иоанна Златоуста величайшим проповедником в истории Церкви. Читаю его каждый день, и каждый день нахожу что-то новое. Даже когда я еще не был православным, я был его горячим поклонником и преданным читателем. Это личная, вполне человеческая привязанность. Иоанн Златоуст научил меня молиться, и он для меня абсолютно живая фигура. Мой цикл лекций «Христианские семья и брак» построен на его учении, на его проповедях. Монашеская жизнь и семейная жизнь: действительно ли между ними пропасть или это равноценные, равновеликие части христианской жизни, равно драгоценные и связанные между собой? Мысли Златоуста о красоте супружеской жизни, о супружеской верности не выглядят обветшалыми и в наше время сексуальной революции.

— Самый счастливый момент в Вашей жизни?

— Непривычный вопрос. Я давно не думал такими категориями. Я не пытаюсь быть счастливым постоянно, я пытаюсь жить в мире и не разлучаться с Богом. Каждый, кто был священником в любой, даже самой маленькой, церкви, каждый, у кого есть близкие, ребенок, а уж тем более десять детей, рано или поздно оказывается перед лицом нежданных и порой горестных событий. И они ставят его перед выбором: пристать сердцем к Христу, как к гавани, или уподобиться не имеющей опоры морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой(Иак. 1, 6). Я свой выбор сделал: оставаться со Спасителем.

Ваш вопрос… Знаете, почему-то первым в голову пришло вот такое воспоминание. Несколько лет назад я ехал из Сан-Франциско с женой и детьми. Мы только что побывали в русском православном соборе Иоанна Шанхайского. И вот ночь, Центральная Калифорния, только что проехали Сан-Луис. Все спали, и жена, и дети, я вел машину и молился по четкам. И внезапно возникло яркое острое чувство благословенности этого момента. Бог был со мной, здесь, я не могу описать это словами, состояние это длилось где-то полчаса, и я думаю, что это и был самый счастливый момент моей жизни.

Журнал «Православие и современность» № 36 (52)