«Каждому цену воздаст потомство»

Каковы родовые корни того духовного устроения, что определило весь жизненный путь святителя Иоанна Шанхайского? Кто из предков особенно был почитаем в роду Максимовичей? Как проходило кадетское отрочество будущего святого, и какие впечатления этого времени он хранил в душе всю жизнь?

Святитель Иоанн (Максимович)

Род Максимовичей

Слово «род» является знаковым для каждого человека. Оно имеет множество производных: родня, Родина, родители. Духовный смысл кровных связей указан также и в Священном Писании. В Евангелии дважды прописано родословие Иисуса Христа и говорится о безупречности жизни родителей Иоанна Предтечи и Пресвятой Богородицы. И жития святых угодников Божиих очень часто начинаются повествованием об укладе в родительском доме, поскольку святость является достоянием целого поколения и формируется задолго до рождения человека.

Святитель Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский (Максимович) был потомственным дворянином. Дворянский род Максимовичей не имел каких-либо имперских привилегий. Его представители проживали в основном в провинциальных украинских регионах – Полтавской и Харьковской губерниях. Сведения об этом содержатся в «Малороссийском родословнике» В.Л. Модзалевского^[1].

В фонде редких изданий библиотеки Харьковского университета есть ценный экспонат – «Сборник сведений о роде Максимовичей». Эта книга вышла в 1897 году в Риге, маленьким тиражом – всего в 30 экземпляров и, как указывает автор, составлялась «исключительно для членов семьи, родных, друзей и добрых знакомых», не предназначаясь для продажи. Ценность харьковского экземпляра – в дарственной надписи автора, Иннокентия Максимовича: «Дорогой, славный мой племянник Боря. Пусть сей сборник тебе всегда напоминает отца… моего горячо любимого брата».

В книге собрана информация о каждом представителе этого рода и дано генеалогическое древо Максимовичей. Племянник Боря, указанный в авторской надписи, – это отец святителя Иоанна Шанхайского, а повествование этого сборника заканчивается такими словами: «Последним представителем ІХ колена линии шестого сына Максима Васильковского Михаила пока является сын Бориса Ивановича, тоже Михаил». Как нам известно, чадо, которому опытом всего рода и Божиим Промыслом суждено было стать величайшим светильником Православия в мире, появилось на свет всего на год раньше выхода этой книги – в 1896 году.

«Каждому цену воздаст потомство», – пишет автор. Род начинается с XVII века и ведет свой отсчет от Максима Васильковского, который был арендатором земель Киево-Печерской Лавры. Он происходил из города Василькова, поэтому на киевских землях назывался Васильковским, а по роду деятельности его именовали еще и Печерским. У Максима было семь сыновей, но они впоследствии не занимались арендой печерских земель и к Василькову уже никакого отношения не имели. Поэтому, по малороссийскому обычаю, как дети Максима, становятся Максимовичами.

Деловая связь Васильковского с Лаврой во многом способствовала тому, что его старший сын стал насельником этого монастыря и принял здесь постриг с именем Иоанн. Впоследствии он был поставлен на Черниговскую епископскую кафедру. Еще при жизни он был известным духовным писателем и поэтом, переводчиком «Илиотропиона» и просветителем Сибири. Он отправил первую православную миссию в Китай. Праведная жизнь святителя была удостоверена тем, что по его упокоении на его могиле стало происходить множество чудес. Святитель Иоанн (1651–1715) провел последние годы на Тобольской кафедре, и его нетленные мощи по сей день хранятся в этом городе.

Святитель Иоанн Тобольский

Среди икон, обнаруженных в доме Ипатьева после убийства царской семьи, были и восемь образов святителя Иоанна Тобольского

Иоанн Тобольский стал последним святым, прославленным в царствование Дома Романовых. Среди множества икон, обнаруженных в доме Ипатьева после убийства царской семьи, были и восемь образов святителя Иоанна Тобольского^[2].

В семье Максимовичей к дворянскому титулу относились с благоговением – не только как к особому статусу, выделяющему из общей среды, но как к особому служению царю и Отечеству. Многие члены этого рода выбирали военную карьеру. Были в роду и ученые. Самый выдающийся из них – Михаил Александрович Максимович (1804–1873), первый ректор Киевского императорского университета святого Владимира (сегодня это Киевский национальный университет им. Тараса Шевченко, научная библиотека которого носит имя Михаила Максимовича).

Этот ученый-энциклопедист (а в круг его научных интересов входили история, ботаника, литература, фольклор, археология) – отпрыск второй ветви Максима Васильковского, начинающейся с его сына Василия. Помимо обширных научных занятий – в кругу ученого сословия его называли «патриархом южнорусской историографии» – он также скрупулезно изучал и свою родословную. Он указывает на то, что его род был занесен в 6-ю часть Киевского и Черниговского наместничества в 1784 году, и приводит фрагмент специальной грамоты императрицы Екатерины: «В 6-ю часть Родословной книги вносят древние благородные роды по алфавиту…», а это значит, что его род древнее, чем предполагалось. Также он находит упоминания о Максиме Васильковском как о шляхтиче короны Польской. Его дети знали польский язык в совершенстве^[3].

Михаил Александрович Максимович тоже был «арендатором Печерским», как и его предок

Хотя свои таланты Михаил Александрович Максимович проявил, прежде всего, на научном поприще, православная вера много значила в его жизни. Именно ее он считал главным достоянием своих предков. Здание для университета в Киеве он арендовал в районе Печерска и в бытность свою ректором в течение двух лет сам проживал там. Так что он тоже был «арендатором Печерским», как и его предок. На открытии университета свою речь он закончил такими словами: «Святая вера да будет общим основанием всего просвещения нашего, умственного и сердечного, всей нашей жизни, частной и общественной, – “во Свете Твоем узрим свет!”». При торжественной закладке университета в фундамент были заложены плинфа из руин Десятинной церкви, записка Михаила Максимовича, три монеты, которые были тогда в обиходе: золотая, серебряная и платиновая, а также платиновая медаль, на которой был изображен с одной стороны портрет императора, а с другой – православный крест с надписью «Во свете Твоем узрим свет» в солнечных лучах.

Михаил Александрович очень любил местность в Киеве под названием Михайлова гора, которая получила свое именование от церкви в честь архистратига Михаила – небесного покровителя ученого. Отойдя от дел, он поселился в своем имении Прохоровка Золотоношского уезда Полтавской губернии. Ближайший от имения холм он назвал Михайловой горой. О своей жизни вдали от мирской суеты он написал такое стихотворение:

Тебя влечет еще стремленье
Всемирной суеты,
Широко-шумное движенье,
Как прежде, любишь ты.
Тебя еще не притомила
Житейская печаль,
И ты готов, товарищ милый,
Еще стремиться вдаль.
А я, свернув с большой дороги,
Отшельником уж стал.
И унялись в душе тревоги,
Которыми страдал.
Воспоминанием богатый,
О мире я забыл
И в тишине убогой хаты
Творца благословил…

Ученый Михаил Максимович окончил свои дни «в тишине убогой хаты», но святитель Иоанн Шанхайский, по воспоминаниям его одноклассников по кадетскому корпусу, воспитывался в довольно состоятельной семье. Объяснение этому также можно найти в родословной книге.

В шестом колене ветви святителя фигурируют два брата – Иван и Клавдий Максимовичи. Родились и выросли они в семье секунд-майора Корнилия, вышедшего в отставку по состоянию здоровья и поэтому проживавшего на крайне скудную пенсию. Однако, как дворянские дети, братья получили военное образование и дослужились до высших чинов, получая привилегии исключительно за честность и добросовестное исполнение своих обязанностей. При этом Иван закрепился в Царском селе, под покровительством великого князя Михаила Павловича, а Клавдий получил распределение в Сибирь, куда выехал с молодой женой (урожденной баронессой Розен) сразу же после бракосочетания. Там он решил попытать счастья на разработках золотых приисков.

С помощью брата Ивана и его петербургских связей он выхлопотал разрешение на ведение этих работ. Первый опыт был крайне неудачным. Но Клавдий решил рискнуть еще раз, продав серебро и бриллианты жены и испросив ссуду у брата. Риск был невероятный, однако ожидания Клавдия Корнильевича на сей раз оправдались, и в 1845 году им было добыто «7 пудов, 35 фунтов 37 золотников золота». Дальнейшие разработки значительно превзошли первоначальные результаты. Но пять лет тяжелой работы на приисках сильно подорвали здоровье Клавдия. Он был вынужден выйти в отставку и переехать с женой и четырьмя родившимися в Иркутске детьми в южные регионы. Клавдий Максимович приобрел на аукционе полуразорившееся имение Знаменское Харьковской губернии. Так Максимовичи оказались в Изюмском уезде. Старший сын Клавдия Иван расширил владения за счет приданого жены. Она, увы, рано ушла из жизни, оставив на попечение мужа двоих детей – сына и дочь. Большая часть наследства досталась сыну, Борису Ивановичу, отцу святителя. После смерти Ивана Максимовича в 1892 году Борис в возрасте 21 года становится главой семейства. Он погружается в хозяйственные дела, а затем следует ранняя женитьба.

Имя Михаил, которое получил в крещении святитель Иоанн Шанхайский, было промыслительно не только потому, что его носил основатель этой линии – шестой сын Максима Васильковского. Дедушку будущего святителя со стороны матери также звали Михаилом. Михаил Михайлович Стефанович-Севастьянович имел чин действительного статского советника, был врачебным инспектором в Харькове, доктором медицины и попечителем Общества сестер милосердия; входил в число учредителей Харьковского медицинского общества и был надзирателем за учениками 1-й губернской гимназии, а его супруга сопредседательствовала в Обществе призрения бесприютных малолетних сирот и в Харьковском благотворительном обществе. Это далеко не весь перечень добрых дел этой семьи. Глафира Михайловна, мама святителя, продолжала заниматься благотворительностью в имении своего мужа, накрывая столы для местных жителей на праздники и помогая всем нуждающимся. Старожилы об этом вспоминают до сих пор.

Недалеко от богатого дедовского дома в Харькове по ул. Старомосковской, 22 (ныне проспект Московский, 44) находился храм архистратига Михаила. В этот дом семья Бориса Ивановича Максимовича переедет в 1914 году, после поступления старшего сына в университет, в котором в свое время служил дедушка Михаил (на кафедре терапевтической клиники). К этому времени в семье было четверо детей. Дедушки уже не было в живых, но его пример, а также влияние других членов рода на становление личности будущего святителя было весьма существенным. Отношение Михаила к родителям было образцовым, и святитель всегда считался с их мнением. Умерли они в Венесуэле: мать в 1952 году, отец в 1954-м.

Мы не знаем, живы ли потомки этого славного рода, ведут ли они свои записи родственных связей, имеет ли новые разветвления составленное Иннокентием Максимовичем древо. Но его книга, предназначенная «исключительно для членов семьи», сегодня вызывает интерес у многих почитателей величайшего святого наших дней, поскольку содержит информацию еще и о том, откуда произрастает святость и что ее формирует в человеке.

«Кадетство» святителя Иоанна

Миша Максимович. 15 лет. Харьков

По описаниям жителей Адамовки, дом Максимовичей был двухэтажным, по шесть комнат на каждом этаже. После революции в этом доме размещалась сельская больница, но во время Великой отечественной войны здание было разрушено.

Когда Мише исполнилось 10 лет, его отправили на учебу в Полтавский кадетский корпус. Этот выбор был неслучаен: Борис Иванович в 1889 году закончил тот же корпус; он подавал большие надежды, и по окончании корпуса его направили в Николаевское кавалерийское училище^[4]. Однако продолжить успешно начавшуюся карьеру он не смог из-за болезни отца и был вынужден довольно рано окунуться в хозяйственные дела.

Но в семье Максимовичей был пример блестящей военной карьеры. Старшая сестра матери святителя, Ольга, была замужем за Михаилом Фелициановичем Матковским. Кадетский корпус он закончил четырьмя годами раньше Бориса, в 1885-м. Они хорошо знали друг друга, поскольку провели под одной крышей как минимум два года. К 1907 году (время поступления маленького Миши Максимовича в кадетский корпус) дядя Миша Матковский, окончив Академию Генерального штаба, побывал на передовой в русско-японскую войну, командовал полком и имел очень высокие награды, среди которых три ордена и золотое оружие. Видимо, учеба в Полтавском кадетском корпусе оказалась памятной для старого вояки настолько, что он порекомендовал это военное училище племяннику своей супруги.

Кадетский корпус в Полтаве носил имя «Петровский» – в память победы Петра I над шведами, и отношение к царствующему дому здесь было особенным. В фойе на постаменте возвышался памятник Петру Великому, возле которого стояли в карауле воспитанники. Памятник был интересен тем, что был сделан как точная копия фигуры императора, с сохранением всех ее параметров, и кадеты частенько, когда их никто не видел, мерялись с Петром Великим ростом. Если учесть, что мальчики поступали в 10-летнем возрасте, а выпускались в 17, можно сказать, что они росли, соизмеряя себя с императором.

Слово «кадет» – французское и означает «младший», «несовершеннолетний». Так во Франции назывались молодые дворяне, зачисленные на военную службу до производства их в офицеры. В Российской империи этот термин использовался для названия средних военных учебных заведений. В дальнейшем «кадетство» переросло в совершенно особое явление, сформировавшее целые поколения дворянства, которое, несмотря на огромные усилия советской власти, так и не удалось полностью уничтожить. «Кадеты – не сословие, и не класс, и не каста. Это орден беззаветного служения Родине и ее монарху. Кадет, став им однажды, остается им до конца своих дней, независимо от того, имеет ли он генеральский чин, ученое звание или духовный сан. Так неискоренимо заложено в нем начало этого особого мироощущения – кадетства – нераздельной принадлежности к ордену товарищества и братства»^[5].

«Социальный состав кадет Полтавского корпуса, да, вероятно, и других корпусов, кроме привилегированных, был в основном ровным. В подавляющем большинстве родители воспитанников были офицеры, отставные генералы или мелкие помещики близ расположенных губерний, – пишет в своих воспоминаниях однокурсник святителя Александр Митрофанович Шпаровский. – Но были из богатых и даже очень богатых семей. Кадет Максимович, правда, не в нашем отделении, а в параллельном. Сын предводителя дворянства одного из уездов Харьковской губернии, очень неглупый, начитанный, интересующийся политическими событиями, он в то же время был не то полуюродивым, не то с большими странностями. В каждую свободную минуту, если он оставался один, поднимал глаза к небу и крестился. Идя по улице и видя поблизости церковь, Максимович снимал фуражку и, остановившись, не обращая на прохожих внимания, подолгу совершал крестное знамение. А во время службы в церкви, почти все время, стоя на коленях, клал земные поклоны так, что мы думали, не расшибет ли он себе лоб. На шее носил несколько крестиков и иконок. И так было до окончания корпуса. Во всем остальном он был нормален и даже способен. Выйдя из корпуса “на сторону”, за один год прошел курс латинского языка и, блестяще сдав экзамен при одной из харьковских гимназий, поступил в университет. Я был у него в доме на Старомосковской улице, в прекрасно обставленном, многокомнатном особняке. Его отец и другие члены семьи производили впечатление вполне нормальных людей, вовсе не одержимых в религиозном отношении, даже наоборот»^[6].

К концу первого года обучения Михаила в кадетском корпусе, 14 мая 1907 года на торжества в честь годовщины коронования их императорских величеств в Полтаву прибыл великий князь Константин Константинович. Он опекал все военные учебные заведения империи, а в Полтавском кадетском корпусе учился один из шести его сыновей – Игорь. Великий князь очень любил полтавских кадет и, обладая феноменальной, почти фотографической памятью, узнавал своих полтавских воспитанников на любых пышных и многолюдных церемониях. Причем до этого он мог видеть их только мельком, в шумной компании и к тому же в детском возрасте, а узнавал и припоминал уже взрослого человека и зачастую в чинах. Об этом свидетельствуют сами бывшие кадеты, которые в ответ беззаветно любили его. Они толпились вокруг него во время его высочайших посещений, умудряясь отрезать у великого князя тайком себе на память пуговицу. Эти трофеи удачливые ребята хранили потом всю оставшуюся жизнь.

Шагая на параде вместе с ротой, кадет Максимович остановился у храма и сотворил крестное знамение с поклоном

Среди прочих пышных церемоний в мае 1907-го великий князь принимал парад на соборной площади, в котором участвовала и рота кадетского корпуса. Главным украшением площади был величественный кафедральный Свято-Успенский собор. Шагая на параде вместе с ротой, кадет Максимович остановился и, по своему обыкновению, сотворил крестное знамение с поклоном. Разразился скандал, поскольку, по мнению корпусного начальства, это была невиданная дерзость. Максимовича готовили на отчисление, но за маленького кадета заступился сам великий князь. Он указал преподавателям на то, что ребенок так явил нелицемерное почтение к Творцу, к Его святыне – храму и этому они сами должны были бы у него поучиться. Михаил стал героем. Будучи уже в сане архиепископа, в своих воспоминаниях о великом князе он напишет: «Сам глубоко верующий и православный, воспитавший так и своих детей (восьмерых; девятая – Наталия – умерла во младенчестве. – А.Д.), он хотел ту глубокую веру и преданность Церкви передать воспитанникам. Он следил, чтобы в кадетах пробудить и развить религиозное чувство и в то же время дать им достаточно знаний о православном вероучении». Песнопение, положенное на стихотворение К.Р. (таков был литературный псевдоним великого князя) «Научи меня, Боже, любить», регулярно исполнялось кадетским хором во время учебы будущего святителя в Полтаве:

Научи меня, Боже, любить
Всем умом Тебя, всем помышленьем,
Чтоб и душу Тебе посвятить,
И всю жизнь с каждым сердца биеньем.
Научи Ты меня соблюдать
Лишь Твою милосердную волю,
Научи никогда не роптать
На свою многотрудную долю.
Всех, которых пришел искупить
Ты Своею Пречистою Кровью,
Бескорыстной, глубокой любовью
Научи меня, Боже, любить!

(1886)

Жизнь воспитанника кадетского корпуса протекала в основном в казарме. Это была достаточно просторная комната, в которой размещалось около ста кадет. Расписание было довольно плотным. В 6 часов утра воспитанников поднимали звуки трубы, далее был чай, прогулка, занятия и только после третьего урока – завтрак. Затем снова занятия – теоретические и физические (гимнастика, фехтование, строевая подготовка). Воспитанники вспоминали, что нигде так не закалялось здоровье и не образовывалась человеческая личность. Здесь формировался дух особенного братства. Одним из заведенных тут обычаев было в неформальной обстановке переходить на «ты» с любым офицерским чином. Старшеклассники были обязаны следить за младшими, выявлять и исправлять недостойное поведение. Кадету Максимовичу, например, частенько доставалось от своих собратьев за чрезмерную религиозность.

Николай Бутович в своих воспоминаниях пишет, что Михаила тащили в спальню, кидали перед большим образом, где горела неугасаемая лампада, били, выкручивали ему руки, щипали и плевали на него. Все это будущий святитель терпел без жалоб. И только старшие товарищи, завидев такое непотребное поведение младших, разгоняли эти «забавы».

В 1909 году по случаю празднования 200-летнего юбилея Полтавской битвы корпус посетил государь император Николай II. Святитель на всю жизнь запомнил это событие и впоследствии описывал его так: «Самые торжества начались накануне дня битвы, 26 июня. Рано утром мы были подняты и строем пошли к находящейся в нескольких верстах от Полтавы так называемой Шведской могиле, т.е. Братской могиле русских воинов, павших в бою со шведами. По дороге мы встречались с частями прибывших войск, направлявшимися туда же. Сама могила была окружена оградой, которая охватывала могилу и храм преподобного Сампсона Странноприимца, в день которого была одержана победа (такой же храм был построен и в Петрограде). По прибытии туда мы, кадеты, были поставлены в церковной ограде, заняв место от ворот до храма, младшие классы впереди. В большом храме шло богослужение, совершалась панихида по Петре I и воинам, убитым в сражении.

«Особенно неотразим был взгляд царя Николая, полный доброты и в то же время чего-то невыразимого»

По окончании панихиды, посетив могилу, Государь направился к выходу, проходя мимо кадетских рядов всего шагах в двух-трех от первого ряда. За Государем шел великий князь Михаил Александрович и другие великие князья, бывшие все выше его ростом. Но хотя он ростом был меньше окружавших его, ясно ощущалось, что вся мощь в нем. Особенно неотразим был его взгляд, полный доброты и в то же время чего-то невыразимого. Ни один портрет не передает точно выражение его глаз, и даже на всех виденных фотографиях только две или три, приобретенные тогда же под живым впечатлением, правильно запечатлели его взгляд.

В корпусе состоялся торжественный завтрак, для которого огромные спальни 1-й и 4-й рот и находящийся среди них зал 1-й роты, соединенные открытыми дверьми, были превращены в одну столовую. Государь находился посередине.

Во время обеда все кадеты стояли на церковной площадке на том же втором этаже и пели заранее подготовленные песни под руководством учителя пения Ивана Николаевича Ризенко. Было пропето и стихотворение К.Р. “Научи меня, Боже, любить”.

Корпус же праздновал свой храмовой праздник преподобного Сампсона Странноприимца, так как в самый день памяти его богослужение совершалось в его же храме на Шведской могиле, и все были там. Торжественная Литургия в корпусном храме была на следующий день. Служил наш законоучитель отец Cepгий Четвериков, только что возведенный в протоиереи.

Вечеринкой закончил свой праздник корпус. А днем святых апостолов Петра и Павла закончились Полтавские торжества.

Кадеты разъехались по домам продолжать свои каникулы, которые были продлены на две недели, увезя с собой розданные им книжечки о Полтавской битве и огромный духовный вклад в свои души.

Права была одна из матерей, сказавшая тогда своему сыну: “Усталость пройдет, а то, что ты видел и пережил, останется в твоей душе всю твою жизнь”»^[7].

Кадетский корпус стал тем образовательным стержнем, который сформировал все последующие жизненные принципы святителя Иоанна Шанхайского. Он участвовал в судьбах кадет в эмиграции, в частности окормлял их, когда они переехали в Париж.

В сентябре 1990 года в Сан-Франциско состоялся 12-й кадетский съезд, на котором было положено начало возрождения кадетского образования. Он был открыт в присутствии чудотворной иконы Божией Матери Курско-Коренной. На открытии был архиепископ Сан-Францисский Антоний (Медведев), кадет Крымского корпуса (он начинал учиться в Полтаве, но после революционных перемен в стране несколько корпусов были объединены в один под названием Крымский). Архиепископ Антоний стал преемником святителя Иоанна на Сан-Францисской кафедре РПЦЗ, и именно он организовывал торжества по случаю прославления Шанхайского и Сан-Францисского чудотворца. На годовом собрании Нью-Йоркского Объединения русских зарубежных кадет, состоявшемся 24 октября 2014 года в Нью-Йорке, святитель Иоанн Шанхайский провозглашен Небесным Покровителем русских зарубежных кадет^[8].