Ключи от рая

Редкостная находка

Но именно здесь, в большом, ранее зажиточном селении, случилось событие из ряда вон. В старом крестьянском доме разбирали внутренние переборки и под многослойными обоями обнаружили старинного письма церковные иконы, каждая в рост человека. Такие крупные иконы обычно составляли церковные иконостасы.

Мой давний знакомый, Геннадий Александрович Нестеров, нечаянно ставший главным хранителем тех «досок», пригласил меня осмотреть редкостную находку.

– Понимаешь… Все лики святых насквозь пробиты гвоздями, а то и вовсе стёрты, вытравлены каким-то химраствором, – говорил по телефону Геннадий. – Иные иконы даже распилены на части… Что делать?

Я, в свою очередь, оповестил о находке знакомого художника-иконописца, и первой утренней электричкой мы отправились в талдомские края смотреть иконы-найдёныши.

Вдоль стены в небольшой горенке, увешанной бумажными иконками разных размеров, стояли какие-то щиты, оклеенные обрывками обоев и пожелтелых газет, вроде как мусором присыпанные. Один щит, частично очищенный от бумажных лоскутов, стоял на подоконнике и в отдельных местах тускло светил золотистым цветом. Мой приятель, прихвативший из дому пузырёк растворителя, кисточку и нечто похожее на миниатюрный скребок, быстро «поставил диагноз»:

– Это же Георгий Победоносец!

Наблюдая, как художник орудует нехитрым своим инструментом, Геннадий поначалу обеспокоился, призывая к осторожности, но убедившись, что тот работает профессионально, вскоре сам увлёкся. Нагрел на электроплитке кастрюлю воды и вместе со мной принялся отпаривать многолетние наслоения обоев и клейстера на иконах. Исподволь в общих чертах, но достаточно узнаваемо у меня «проявился» вскоре Сергий Радонежский. Геннадию «открылся» апостол Пётр. Правда, вся левая половина его фигуры оказалась отпиленной, но в уцелевшей руке явно виднелась связка ключей, именно по ключам мы и поняли, что перед нами апостол Пётр. Это же ему Иисус Христос вручил ключи от рая.

Разумеется, никто из нас не обольщался – не Андрей Рублёв, не Феофан Грек и не знаменитый Дионисий украшали своими творениями деревенские храмы. Сенсаций мы не ждали. Иконы были явно «молодыми» – лет не старше двухсот – и, безусловно, принадлежали они кисти рядовых безвестных богомазов, каких водилось на Руси во все времена немало. У знатоков, ценителей высокого искусства вызвать интерес они не могли. Но по-своему и они были бесценны.

– Ключи от рая! Какое чудо! – обычно сдержанный и немногословный, Геннадий восхищался более всех.

Когда после трудов мы пили в подсобке чай, Геннадий пытался объяснить, какими путями некоторые иконы могли уцелеть. Хозяин избы, в которой их нашли, был раскулачен и сослан на Соловки. И когда начали зарождаться машинно-тракторные станции, в той избе стали селить приезжих специалистов. Дом, разумеется, разгородили на несколько комнат – каждому новосёлу по комнате. Ну а за неимением обыкновенных досок на перегородки сгодились иконы, которые не успели бросить в костёр.

Приезжие люди, возможно, и знать ничего не знали… Одни уезжали, другие вселялись, и каждый заколачивал гвозди: часы-ходики повесить, полку для посуды, вешалку для одежды. Каждый где хотел, там и прибивал гвозди. Никто не ведал, что гвозди те пробивали глаза Преподобному Сергию или грудь апостолу Петру… Кого тут винить?

Лепта к лепте

Геннадий Александрович Нестеров более чем заслужил, чтобы сказать о нём ещё несколько слов. Он рос без отца. Тот хоть и вернулся с войны живым, однако дни его были сочтены, он умер в 1946 году, когда Геннадию был всего лишь месяц от роду. А Геннадий с младшим братом, получив высшее образование, осели в Москве. Правда, деревню не забывали и в складчину даже затеяли строить деревянный дом. Но потом их словно кто в голос позвал: все силы, а заодно и зарплату, стали тратить на восстановление храма.

Геннадий старую худую кровлю перекрыл жестью, заменил старые оконные рамы, навесил двери, до мелочей разобрался в сложной системе подземного отопления и восстановил духоводы…А что важнее всего – над куполом, не хуже чем как встарь, опять воссиял крест.
В тот зимний день, когда мы с приятелем приезжали к Геннадию, случилось ещё одно событие. Пока занимались иконами, не заметили, как на пороге появились две гостьи: одна молодая, в белой спортивной куртке, другая совсем старушка, с лицом как печёное яблоко. В руках молодой была тяжёлая ноша, короб внушительных размеров.

– Вот, – сказала она. – Это от мамы… Для храма…

Она положила короб на стол и стала развязывать бечеву. То было напрестольное Евангелие в металлическом окладе с тиснением. Подарок царский.

– Вы, должно быть, богатые люди? – спросил я.

– Да нет. Просто я тратилась мало, – пояснила старушка, – вот пенсия и накопилась. Сейчас много толкуют о народном покаянии, но как достичь его, не знают. А по мне – всё ясно. Коль мы в прошлом дров наломали, нагрешили – прилепляйся теперь к добрым делам. Один сироту пусть пригреет. Другой трудовую копейку свою в церковь пожертвует. Кто-то ещё что-то хорошее сделает. Лепта к лепте! Вот и будет общее покаяние.

Лепта к лепте… Иконы по знакомству нам удалось пристроить в Суриковское художественное училище, их взялись реставрировать студенты выпускного курса в качестве защиты диплома. Одна прихожанка привезла из Софрина и подарила большое, в два метра высотой, распятие. А глава районной администрации обещал за счёт бюджетных средств подвести газ для отопления храма…

В конце минувшей зимы мне вновь удалось побывать в Квашёнках. Внешне здесь мало что изменилось. Та же лавка мясная красуется у автобусной остановки, те же мелкие магазинчики лепятся один к одному, а чуть далее торчит та же унылая колокольня без креста… Но изнутри храм было не узнать. Высокие своды и стены, окрашенные в бирюзовый цвет, словно дышали полевым простором. Потоки солнечного света, вливаясь через окна, плавились на полу, будто кто-то раскидал там букеты садовых цветов… Горели свечи… А среди настенных икон особо выделялись две. Одна – Георгия Победоносца, который разил копьём гада-змия под копытами коня. И другая – Сергия Радонежского.

Всё-таки каждому – вопреки всякому злу и тьме – таки вложены в руки ключи от рая. Если уж стукнется желание сотворить добро, главное – не отложить исполнения. Дважды призыв может не повториться.