Остров Талабск (Залита). Маленький остров посреди Псковского озера, где зимой живет около 120 человек, а летом – побольше, приезжают дачники. Здесь часто бывают ветры и потому зимой в старых домах холодно: выдувает тепло.
На этом острове жил приходской священник – протоиерей Николай Гурьянов. Здесь храм, где он служил, его маленький домик, прогоны, по которым он не ходил, а «летал» в своих валеночках без калош. И люди, которых он очень любил, – простые суровые рыбаки, закаленные тяжелым рыбацким трудом и бытом.
Как-то в послевоенные годы на остров привезли заключенных работать вместе с рыбаками. Через неделю они запросились обратно: «Лучше в тюрьме будем сидеть, чем так работать». Рыбачили круглый год и мужчины и женщины. А их родители ходили в храм в три часа на утреню. Стучали в окошко друг другу (колокольный звон был запрещен): «Дуняша, смотри не проспи».
Умерла баба Маня Анкипова – одна из самых старых бабушек на селе. Ей исполнилось 95 лет. Не ела, не пила три недели. Лежала, просила: «Пить, пить…» – а когда ей давали воду, только полоскала рот, незаметно выплевывала. Дочь бранила ее за это, а она шептала на ушко племяннице: «Ко мне Божия Матушка приходила, сказала: "Не ешь и не пей. Терпи"».
Однажды я спросила ее о батюшке Николае.
– Баба Маня, говорят, батюшка
исцелял.
– А чего ж ему не исцелять. Он же Богу молится.
Не нравилось ей, что он на фисгармонии играет. «Зовет меня: "Послушай, Марьюшка". А мне некогда, работать надо».
Жила она наискосок от батюшки, напротив кладбища. Рассказывала: «Выйду утром, посмотрю на солнышко. Какая красота кругом! Живу я теперь одним днем. Посадила огурцы, прошу Господа Бога, чтоб до осени дожить – жалко трудов. Наверное, из-за огурцов-то Господь меня еще и держит». А когда собрала урожай, развела руками: «А что же теперь мне у Бога просить?»
Хозяйство у нее было немалое: покосившаяся избенка, вросшая в землю банька, картошка росла на песке, чеснок – величиной с кулак, а вокруг огорода – целый лес – сосна, лиственница, пихта, белая сирень. Всю жизнь баба Маня проходила в фуфайке и юбке. Кто-то подарил ей ковровые дорожки. Долго не могла она решить, что с ними делать. Наконец придумала и стала накрывать ими в холодные ночи грядки.
Была бабушка Маня маленькой, легонькой, как перышко. Под конец земной жизни почти ничего не слышала. Приходила на все службы. Клала земные поклоны. И обязательно три земных поклона Божией Матери – за батюшку Николая.
Здесь, на острове, – зримое соприкосновение
обыденности и чуда. На моих глазах произошло преображение
гордой, самолюбивой женщины в тихую и смиренную,
всепрощающую и просящую всех простить ее, умирающую уже,
уходящую в вечность – монахиню Ольгу. Это было тем
удивительнее, что я знала ее и до пострига, и за две
недели до смерти. Она не изменилась – она
преобразилась. Около нее хотелось просто сидеть, смотреть
на нее и молчать. «Как я завидую Ольге»,
– сказала мне одна монахиня. «Почему? Она ведь
так страдает!» – «Посмотри, разве ты не
видишь? Она же светится».
Может, и так. Но и без света я видела чудо.
Когда подъезжаешь зимой на «Буране» к острову, кажется, что он парит над землей: ближний берег сливается с заснеженным белым озером, а дальний – уходит в небо.
Отец Николай приходит к своим односельчанам во сне, и они не удивляются, говорят об этом буднично. Он научает, помогает, исцеляет их, как при жизни.
Бывало, на похоронах или проходя мимо кладбища батюшка говорил: «Мы-то еще в гостях, а они уже дома». Постоит, помолится. «Какие мы счастливые, что мы с Господом». Как-то один мужчина сказал: «А у меня нет веры». Батюшка заплакал.
Каждый год в день кончины протоиерея Николая Гурьянова, 24 августа, над его домиком поднимается яркая радуга от земли до неба. И все радуются, как дети: «Смотри, смотри – радуга!»
А я повторяю про себя: «Господи, какое счастье, что Ты – есть! Какое чудо, что я здесь!»