Война, корова и батюшка Серафим

Моей бабушке Путиловой Марии Петровне посвящается

А.Маувэ. Воз сена

Теплые струйки парного молока нежно бились и бились о подойник. Сидя на маленькой скамеечке, Маня доила корову Зорьку, а сама вспоминала нынешнее утро, когда ей пришлось идти на поклон к Ивану − мужнему брату. Ее муж Андрей два года воевал на фронте − пока Бог хранил его от пули. Правда, он мало что писал о войне, все больше спрашивал об их житье-бытье. Знали только, что служит связистом, был легко ранен. Подлечился в госпитале − и опять на фронт.

Маня хозяйничала здесь, управляясь с тремя малолетними детьми да старухой-свекровью. Хоть и была неграмотной, а природная мудрость и деловитость помогала в житейских делах. Весной землю взяли в лесхозе, картошкой засеяли, а осенью в Куйбышев, на базар. Так к школе и Коле новые брюки справили, и Валюшке на кофточку хватило, и себе ситчика на фартучек прикупила. Очень уж любил ее муж, когда она в красивых фартучках у печи возилась.

А самая главная кормилица их – Зорька. Добрая буренка, ласковая. Всегда чувствовала, в каком настроении хозяйка. Лизнет шершавым языком – всю печаль-тоску снимет. Вот и плакало сердце сейчас из-за нее. Сено доброе уродилось, ребята старались, накосили, в лугах лежит, а как привезти?

Деверь Иван на фронт не попал и по тем временам зажиточно жил, работал бухгалтером в лесхозе, лошадь свою имел. Маня решила пойти к нему на поклон, ведь не чужой все-таки человек.

Неласково принял их родственничек, дальше порога и не пригласил.

− Чего с утра пораньше, случилось что?

− Иван Родионович, сам знаешь, в лесхозе все лошади заняты. Помоги увезти сено. Не дай Бог, дожди пойдут, сгниет все, как с ребятишками зимовать будем? Дай на несколько дней лошадь.

− Маня, у самого дел невпроворот. Сделаю все, что задумал − тогда посмотрим. А сейчас никак не могу.

Вышла Маня из хором и без воды слезами умылась. Дома детишки не кушали, ждали мать, и без слов поняли все. Каждый отложил по ржаному кусочку хлеба – для Зорьки. За привычными домашними хлопотами горькие мысли рассеялись. Временами Маня поднимала взор на икону Серафима Саровского, доставшуюся ей от матери, и шептала: «Помоги!».

Прп. Серафим Саровский

Была у них одна заветная книга − «Житие Серафима Саровского»

Вечером семья всегда собиралась за большим обеденным столом. Все дневные дела переделаны, можно отдохнуть и послушать чтение младшенькой, Валюши. Была у них одна заветная книга − «Житие Серафима Саровского» называлась, тоже от матери осталась. Очень уж любила Маня слушать ее. Прочитали они и как батюшка Серафим в пустыньке жил, и как молился на камне тысячу дней, и как напали на него разбойники и избили. После этого рассказа ночью Маня не спала, переживала:

− Крестьяне еще называются. Такого доброго человека покалечить как рука-то поднялась. Нехристи просто.

Сегодняшним вечером Валюша читала вот что:

«Однажды прибежал в обитель простой крестьянин с шапкою в руке, с растрёпанными волосами, спрашивая в отчаянии у первого встречного инока: “Батюшка! Ты, что ли, о. Серафим?” Ему указали о. Серафима. Бросившись туда, он упал к нему в ноги и убедительно говорил: “Батюшка! У меня украли лошадь, и я теперь без неё совсем нищий; не знаю, чем кормить буду семью. А, говорят, ты угадываешь!” О. Серафим, ласково взяв его за голову и приложив к своей, сказал: “Огради себя молчанием и поспеши в такое-то (он назвал его) село. Когда будешь подходить к нему, свороти с дороги вправо и пройди задами четыре дома: там ты увидишь калиточку; войди в неё, отвяжи свою лошадь от колоды и выведи молча”. Крестьянин тотчас с верою и радостью побежал обратно, нигде не останавливаясь. После в Сарове был слух, что он действительно отыскал лошадь в указанном месте».

Батюшка Серафим всем помогал, а нам что, не поможет? − сказал Коля

Коля вскочил из-за стола:

− Мам! Батюшка Серафим всем помогал, а нам что, не поможет? Давайте тоже его попросим, чтоб нам с лошадью помог.

− Сынок! Да разве я против. Помолитесь сегодня все усердно. Серафим Саровский детишек-то очень любил.

Ночь летняя быстрая, легкая. Утром − стук в ворота. Маня, открыв, увидела соседа Василия Ивановича. Хроменький он был от рождения, поэтому и на фронт не попал.

− Маня, − весело закричал он. − Мы тут со своей хозяйкой решили тебе помочь. Слышали, Иван-то отказал. Не дай Бог сено пропадет, как прозимуешь? Молоко ведь у коровы на языке.

Тут уж слезы из глаз, только от радости. Знала она, что соседям дали лошадь на несколько дней, и хлопот в хозяйстве хоть отбавляй, а не пожалели отдать. На следующий день радостно и сноровисто работали все. Потом и в лесхозе подошла их очередь на лошадь. Так что душистого сена навозили целый амбар.

Осенью Маня смогла попасть в Куйбышев. Всего две церкви на весь город, а верующие радуются, хоть эти есть. В их селе-то закрыли в тридцатые годы, теперь со своим горюшком и приткнуться некуда. Поставила Маня самую большую свечу перед иконой Серафима Саровского − от себя и от деточек.

Суровая зима была, но пережили, и Зорька не подвела

Суровая зима была, но пережили, и Зорька не подвела – молоко сладкое, вкусное давала, только и держались им.

А Ивана вскоре арестовали, конфисковали много добра и самого в лагерь на Колыму отправили. Пришла от него весточка:

− Маня, голодно здесь. Пришли хоть сушеных картофельных очисток.

Послать-то Маня послала посылку, разве добрая душа не откликнется на чужое горе, да только не вернулся Иван, сгинул в чужих краях.