Связано ли образование, просвещение человека со спасением его души? Почему население в России большей частью крещеное, но люди живут не как христиане? Почему молодое поколение страдает инфантильностью? Как продвигается эксперимент по внедрению в школах основ религиозной культуры? Накануне 1 сентября на эти вопросы отвечает игумен Киприан (Ященко), главный редактор журнала «Покров».
– Отец Киприан, вы говорили, что национальной идеей России может быть идея святости. Как вы думаете, есть ли в современной России святые люди?
– Отличие русской нации, Святой Руси от других стран и народностей заключается как раз в том, что ее идеалом, национальной идеей было стремление к святости. Не все люди жили свято, но они стремились к этому, хотели жить правильно, добродетельно, у них было понимание добра и зла. У нас и сейчас есть люди, которые живут свято и стремятся так жить.
Можно сказать, что существуют различные степени святости. Одни находятся в начальной стадии, другие – в более совершенной святости. Святой человек – это не значит безгрешный. Это тот, кто стремится угодить Богу, жить не по своей воле, а по воле Божьей, который смирен, кроток. Он тоже, бывает, впадает в грех, но важно, что он кается, очищается. И, конечно, такие люди есть: это крепкие миряне, которые живут верой, священники, монахи. Я думаю, что благодаря этому сейчас и происходят такие духовные чудеса в России – возрождение храмов, монастырей, душ людей. Может быть, не все восстанавливается так быстро, как хотелось бы, но народ не может жить без веры. И всякий человек, который ставит перед собой задачи чисто прагматические, достигая их, дальше ощущает, что все это – временно, не вечно, и часто никакого отношения к его счастью не имеет. Русский человек все-таки достаточно совестливый: многие живут по совести, как ее ни вытравливают. А это и есть жизнь, устремленная к святости. Поэтому в России всегда были святые, есть и будут.
– Есть ли у нас святые дети – школьники, студенты?
– Есть, конечно. Детям немножко легче быть святыми, потому что у многих из них еще нет сознательного греха, грех не укоренился, они более чистые, непосредственные. Иногда мы видим трагедию детей-мучеников, которые умирают, как святые, как Ангелы – в тяжелых страданиях, в болезнях – с верой и надеждой на Бога. Господь забирает их, потому что они уже достигли совершенства. Если они дальше будут жить, лучше не станут. Дети, которые почитают своих родителей, старших, которые имеют правильное устроение, наверняка получат награду от Бога – вечную жизнь.
– Отец Киприан, что можно пожелать учителям, педагогам, которые 1 сентября начнут преподавать в школах, вузах, и ученикам, студентам, которые в этот день пойдут учиться?
– 1 сентября – День знаний. Хотелось бы пожелать, чтобы знания наших читателей были добрыми, способствовали тому, чтобы им самим стать добрее, принести добрые плоды, совершить добрые дела, чтобы знания стали причиной добрых помыслов, желаний, переживаний. Потому что от знаний можно стать злым и недобрым, и вообще обратить их не на пользу ни самим себе, ни другим людям. Мне хотелось бы, чтобы добро, познание были вместе. Добро, истина и любовь – главные добродетели, которые способствуют в продвижении к святой и совершенной жизни.
– Как вы относитесь к тому, что у нас все больше образовательных услуг – так их теперь называют – становятся платными?
– Сейчас приходится за все платить: за то, что мы слышим, видим, за все, чем пользуемся. Ну, что делать? В целом духовная, церковная жизнь «перпендикулярна» общественно-государственному строю. Можно в любом обществе жить нравственной духовной жизнью: и в годы гонений, и во времена благоприятствия. В последнем случае это бывает даже труднее, чем при гонениях. Тело Христово – всегда ломимое.
Наука о спасении
– Отец Киприан, вы как-то рассказывали, что первоначально тема вашей диссертации была посвящена смыслу жизни. Скажите, в чем смысл жизни?
– Да его вообще на земле нет. Подлинный смысл жизни открывается после смерти. Это – предназначение человека для Вечности. А сейчас рамки слишком узкие, это вообще подготовительный период, для человека его жизнь на земле подобна внутриутробному периоду для ребенка. Можно говорить о смысле внутриутробного развития эмбриона? Смысл – родиться на свет, проявить себя. Так и у нас: смысл нашего пребывания на земле, чтобы мы родились здоровыми для вечной жизни. Чтобы наша душа очистилась – и от первородного, и от родового греха, и не прилипло бы к нам множество грязи, которая окружает нас. Чтобы чистенькая душа смогла быть угодной Богу, смогла жить вечно.
Смысл жизни человека – вернуться в рай, это возвращение из падшего состояния в естественное состояние Адама до грехопадения. А вернулся человек или нет, это можно определить после того, когда закончится эмбриональный период на Земле. Действительно человеку дан выбор – каким способом он будет двигаться к вечной жизни. А те смыслы, которые нам предлагает эта жизнь, – некий комфорт, обогащение, даже интеллектуальное развитие – все это вообще никакого отношения к вечной жизни не имеет.
И как раз большинство людей, после того, как душа отделяется от тела, приходит в ужас, потому что открывается вся их жизнь, и она оказывается бессмысленной: все, над чем они убивались, ради чего они старались и считали самым главным, вообще оказывается ничем – перед Богом, перед Вечностью. И получается, что человек всю свою жизнь прожил напрасно, бессмысленно. Это происходит с большинством людей, поскольку подлинного смысла они так и не уразумели. А если и уразумели, то ничего для этого не сделали. А если и сделали, то, бывает, что недостаточно. А если сделали достаточно, то это еще не значит, что все их труды будут приняты. Все будет взвешено: труды к вечной жизни, а на другой чаше окажутся те падения, которые, может быть, человек скрывал в этой жизни – не исповедовал, не очищал. А они, как гной в ране, откроются. Несмотря на то, что человек внешне был праведником, он может погибнуть, потому что сокрыл множество грехов.
– Батюшка, если следовать вашей логике, 99% людей не спасаются? В рай попадает 1%?
– Наверное, так. Особенно, судя по данным социологов, которые говорят, что только 4% в России вообще в храм ходят и причащаются. Но причащаются – это еще не значит, что спасены.
– Но как такое может быть, если Бог – это Любовь?
– А что вас так пугает? Если человек не шел к Богу, тогда Бог сошел на землю, чтобы показать, как действительно нужно жить. Если вы хотите социологию: сколько процентов приняли Бога? То же самое – наверное, 1%. Когда распинали Христа, Он нес Крест до Судных врат. Если бы в Судных вратах оказался хоть один гражданин Иерусалима, даже не два, а просто один гражданин, который бы сказал: «Я против этой смерти, против распятия на кресте», Его бы не распяли. Вот какое было гуманное законодательство. Но никого, ни одного человека не нашлось. И все Его апостолы разбежались, и самые близкие ученики умолчали.
Или апостол Павел – уж какие у него были дары: и красноречие, и благодать – приехал в Афины, там постамент «Неведомому Богу». Какой гениальный ход – его речь в ареопаге: он говорит о Боге, которого люди не ведают… Начал рассказывать и какой успех? Ему говорят: «Завтра тебя послушаем», то есть: «Иди своей дорогой». Так было во все времена. Великий потоп уничтожил все человечество, осталась одна праведная семья – Ноя. И что дальше?
– Тоже согрешили.
– Конечно, мы достигаем вечной жизни по великой милости Божией. Бог готов нас помиловать – так же, как готов был помиловать Адама. Нам бы только воспользоваться этой милостью. А ей могут воспользоваться все. Но мы без помощи Божией не исправим наши грехи, нашу жизнь; единственное, что нам остается сделать – это покаяться как разбойник благоразумный. Разве это не оптимистично: разбойник благоразумный убивал, грабил, а за минуту до смерти покаялся и первым оказался в раю.
– Причем, не был крещен.
– Да. Оказывается, надо просто перед смертью покаяться, выдохнуть все из себя. Как просто-то все! А мы занимаемся чем-то не тем, себя оправдываем. Вместо того чтобы соединиться с Богом, отбросить грязь, мы пачкаемся еще больше. Испачкали костюм и решили прикрыться плащом. Но от того что мы прикрылись, чище не стали. Хотя эта грязь, может, пока незаметна внешне.
В чем разница между человеком кающимся и некающимся? Кающийся смотрит: не грязный ли я? Если бы люди, которые следят за чистотой тела, так бы следили за чистотой души! Вот мы встаем: зубы почистили, умылись, причесались, себя в порядок привели, позавтракали, ботинки почистили. А все о чем забота-то? Никакого отношения к душе это не имеет. Но ты мог хоть одну минуту или три уделить душе: она-то вечно будет жить, тело ведь сгниет! Воздохни, покайся, настройся на этот день; как настроишься, так и день пройдет.
Если бы мы поблагодарили искренне Бога: «Господи, благодарю Тебя, что Ты даешь мне этот день, как жизнь целую»… Если бы мы действительно обратились к Богу с покаянием, с просьбой, чтобы Он простил нам множество грехов… Если бы мы попросили искренне: «Господи, помоги мне в этот день в моих трудах, в послушании»…
Если бы мы уповали на Бога, то нам Господь давал бы ровно столько, сколько нужно; так бы наша телега и ехала в рай потихонечку. Всего-то и нужно – попросить помощи, потому что это же – наш Создатель, который ждет от нас только того, чтобы мы вместе с ним начали трудиться, соработничали. Не так, что утром я помолился, дальше весь день без Бога, а вечером вспомнил. Или зашел в храм, с Богом пообщался, а потом вышел, и отправился по своим делам; у меня две разные жизни. Если эта внешняя жизнь мешает жизни с Богом, то ее надо или изменить, или оставить, если она такая неисправимая и такая неполезная.
– Как это – оставить?
– Уйти в монастырь. Уйти в храм. В затвор. А бывает, достаточно уехать на недельку, привести себя в порядок. И дальше, когда человек уже в спокойном состоянии, все по-другому воспринимается – и сам он, и обстоятельства, и люди. Он не будет впадать в грехи, страсти – достаточно приобрести мир в душе. А если у нас у самих мир в душе, если мы действительно сами успокоились, то, как говорил преподобный Серафим Саровский, «вокруг спасутся тысячи». Вот, бывает, человек кричит, кричит, подойдешь, по головке погладишь – и он успокоился. Кто-то должен мир этот сохранять. Чем больше у нас людей, которые находятся в ладу со своей совестью, с Богом, тем больше других людей, которые, соприкасаясь с ними, также успокаиваются.
Если мы делаем свое дело с миром в душе, то у нас и мирные плоды, внешние, и внутренние. У нас даже может не быть никаких внешних результатов, но все равно есть плод – мир с другими людьми, с самим собой. А это немаловажно. Может быть, то, что ты делаешь, сейчас и не нужно ни для Отечества, ни для Церкви. Надо это со смирением принять. Может, оно понадобится через некоторое время. И может, не ты это исполнишь, а кто-то другой сделает. Ну, и слава Богу. А что здесь такого, почему мы должны все делать? Мы попробовали, эта штанга оказалось нам не по силам, а кто-то пришел и поднял. И может быть, даже не самый совершенный поднял. Ну, и слава Богу за то, что дело сделано.
Человек мирный видит все как бы через очки вечности, через призму жизни с Богом. И тогда все те смыслы, какие здесь нам кажутся очень важными, необходимыми, срочными, обязательными, очень высокой иерархии, на Суде Вечности могут оказаться ничем. Они вообще могут никакого смысла не иметь для Вечности.
Поэтому лучше сохранить мир в душе, чем его нарушить, отнять мир у других людей и, может быть, добиться какого-то результата, который будет не в радость, а со временем разрушится. Важна не только внешняя жизнь, Господь просит у нас сердце: как сердце-то наше устроено, куда устремлено, к Нему оно движется или далеко отстоит? Если бы нам открылся путь нашей духовной жизни, то он оказался бы очень прост, исполним. Как Господь говорит: «…возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго мое благо, и бремя Мое легко» (Мф. 11:29–30). Гораздо легче жить с Богом, чем без Бога, без Его поддержки, с людьми, которых терзают, раздирают различные страсти. С ними и ты таким же становишься. «С преподобным преподобен будеши… и со строптивым развратишися» (Пс. 17:26, 27).
Хорошо бы остановиться и посмотреть – где я нахожусь? Куда я бегу? И не с точки зрения дел, а с точки зрения души. А что у меня с моими самыми лютыми врагами – страстями? Как они – процветают или притухли? А что с моими дарами – у каждого человека ведь есть дар, добродетели, и за эти таланты нам придется отвечать.
Потом существует святоотеческое учение – памятования о Боге. Творение добрых помыслов. К тебе идет худой помысел, а ты начинаешь в себе тренировать добрый – об этом человеке, об этом деле. Это не значит, что мы в какую-то иллюзию впадаем, что все хорошо. Но нас не оскверняет злоба, мы с ней не соприкасаемся.
Предстояние перед Богом – это навык духовной жизни. Он есть в любом деле: если мы этот навык не освоили, мы духовно топчемся на месте. Есть навык памятования о Боге, призывания Бога. Благодарение, покаяние – это ведь все очень просто, легко. Как мы свою мать призываем, когда трудно: «Мама, родная, помоги!» Мы обращаемся к родственникам, родителям. А это ж – наш Отец, так естественно обращаться к Нему и в радостях, и в горе, и в печали. Если мы каждую минуту будем иметь такую связь, со стороны Бога рука всегда будет протянута. Это же очень легко: «Господи, помоги! Господи, помилуй!» Что же здесь тяжелого, в чем каторжный труд? Спасение настолько просто, что поэтому оно трудно достижимо для многих.
Прививка от инфантильности
– Отец Киприан, одна из проблем современного общества – подростки, выпускники школ отвлечены от жизни, безответственны; не хотят учиться, не желают работать – часто уже крепкие и взрослые ребята сидят на шее у родителей, бабушек и дедушек, не подозревая о том, что это ненормально…
– Это явление инфантилизма. Действительно многие дети сегодня – как цветочки, выращенные в парнике: его пора в жизнь выпускать, из парника вытаскивать, а цветочек завял, он, оказывается, к жизни-то не приспособлен. У меня множество знакомых устраивают детей в какие-то вузы, платят громадные деньги, а потом ребята попадают в различные криминальные истории, ничего никак закончить не могут. Эта душевная инвалидность продолжается большую часть жизни. Хорошо, если находится какой-то человек, или настает какой-то момент, когда они все-таки возвращаются к своим семьям. Это разновидность инвалидности – духовной, душевной – взяли, искалечили ребенка, отняли у него свою волю. И потом эта падшая воля открывается лишь на всякие удовольствия, на то, что приятно. Заложен принцип «бери от жизни все», только хватательный рефлекс. Конечно, это – душевный инвалид. Он неспособен ни к какой нормальной жизни.
– А как лечить это?
– Надо с самого рождения воспитывать нормальных детей. Ребенок – это, можно сказать, слепок с тех отношений, которые сложились в семье, с тех недостатков, которые имеются у родителей. Ребенок страдает за их грехи, а родители потом страдают за его грехи – получается взаимное мученичество. Иногда через эти мучения человек что-то начинает понимать. Но бывает, что пока он лоб не разобьет, его ничто не остановит.
Должна быть целая система воспитания ответственности, самостоятельности, доверия, свободного выбора: сначала на маленьких делах, потом на больших. Человека надо подвести к взрослой жизни. Потому что большая жизнь – это, прежде всего, свободная воля, свободный и ответственный выбор. А их все равно, как из детского сада, посадили в институт, а они вроде бы в песочнице играются, не соображают, что происходит.
…Помню, в пять лет мне дали маленькую тяпочку и показали бороздочку: «Вот тебе бороздочка с картошкой». Причем картошку, которую мы выращивали, дешевле было купить в магазине. В 6 лет мне дали две бороздочки, потом три, четыре, их надо было посадить, прополоть, окучить, выкопать картошку. Бывало, что-то плохо сделаешь (тяпочка маленькая) – мама незаметно подтяпает, подгребет, поможет. Было такое воспитание трудом.
После 8-го класса отец отвел меня в комбинат бытового обслуживания, оформил на пол-лета ремонтировать стиральные машины. Как потом выяснилось, он даже деньги заплатил, чтобы меня приняли на работу. Зачем? Для того чтобы я понимал, что такое заработать копейку. Действительно, через пару месяцев у меня были совсем другие мозги, я совершенно определенно понимал, что такое заработать деньги, починить, потрудиться, помочь. Конечно, это была сильная прививка от инфантилизма.
У каждого должны быть обязанности по дому: сходить в магазин, убрать хоть в своей комнате, за собой. Я иногда поражаюсь нашим родителям. Одна прихожанка мне все время задает удивленные вопросы: «Да что же это такое, – говорит, – сын учится в институте, дочка закончила институт. И они ни к чему не приспособлены, ничего дома не делают». Она вкалывает на трех работах, приходит домой, готовит, убирает, а эти здоровые лбы сидят. Я говорю: «Ты зачем такую развратную систему создала?» – «Кто же их развращает?» – «Да ты и развращаешь. Зачем дома создала такую систему, что ты у них – обслуживающий персонал?»
Нет обязанностей в доме – нет обязанностей перед родителями – нет обязанностей перед Богом. А человек, который не приучился слушаться и почитать родителей, совершенно не пригоден для духовной жизни, он – полный инвалид. Так святые отцы говорят: если ты видимых родителей не слушаешься и не почитаешь, как же ты можешь почитать невидимого Бога? Это невозможно. Господь пятую заповедь дает – чти отца своего и матерь свою. Если ты своих земных начальников (кто тебя начал-то?) почитаешь, к ним с почтением относишься, Господь дает два обетования – долгую жизнь и счастье. Счастливо будешь жить.
Важно не то, как жизнь начинается, а как она заканчивается. Конец – всему делу венец. Хорошо то, что хорошо заканчивается. Я, наверное, тоже в молодости был не идеал, были какие-то увлечения, падения. Молодость всегда какая-то особая, бурная. А вот дальше человек со временем меняется, задумывается, жизнь его учит. Вообще Господь нас учит каждый день. У нас столько пищи для научения, что, если бы мы просто задумались, задали вопрос – а почему так? – к нам пришел бы правильный ответ, что причина-то в нас самих. «В чем я виноват?» – если бы мы этот вопрос задавали, то довольно быстро получили бы ответ, правильное устроение, встали бы с головы на ноги, и пошли бы своими ногами. И какой бы греховной наша жизнь ни была, никогда не поздно все это забыть, вычеркнуть, и начать другую.