Мир оставляя с миром

О доводах в защиту «легкой смерти» — эвтаназии — и о том, почему эту практику не может принять для себя христианин, рассуждает священник Андрей Мизюк.

Земной путь каждого человека так или иначе омрачен неизбежностью смерти. Ведь смерть никогда и никого еще не сделала счастливым, не подарила радости, не дала свободы… Впрочем, так ли это на самом деле? Ведь наперекор этому же утверждению звучат совершенно невозможные для нашего сознания слова апостола Павла: Ибо жизнь для меня — Христос, а смерть — приобретение (Фил. 1, 21). Да, именно так: с той самой секунды, когда слепота постигла глаза Савла по дороге в Дамаск, прозрело его сердце, — прозрело и более уже не имело покоя, пока не упокоилось во Христе. В конце концов, за Христа он претерпел и мученическую смерть.

Смерть сопровождает нас невидимым попутчиком, она — словно свидетель нашей жизни. Смерть забирает, похищает у нас близких людей — друзей, родителей, иногда, к сожалению, и детей, но мы о ней ничего не знаем. Мы видим следы, причем разрушительные следы ее присутствия в нашей жизни. Она не коснулась нас, но часть нас отняла. Это надо еще попробовать пережить. Как? Зачем? Как апостол Павел смог назвать смерть приобретением? Что он с нею приобрел? И снова ответ один — Христос.

Хотя смерть почти всегда в переизбытке в информационном пространстве, тема окончания земной жизни в человеческом обществе в некотором смысле табуирована. Очень странно и страшно, что человек, видя вокруг себя при самых различных обстоятельствах немалое количество смертей, тем не менее бежит от разговора о неотвратимом, пугается его и закрывается в себе. Я не беру в расчет представителей субкультур, чей интерес к смерти не только неадекватен, но порой и чрезвычайно опасен. Я говорю о самых простых людях — о нас. Не оттого ли разговор о хрис­тианском отношении к концу земного бытия вызывает в нас неприятие, а порой и недовольство, что мысль о смерти нам, живущим во грехе, напоминает о Христе, о встрече с Ним? Не оттого ли, что в нашей жизни Ему было дано слишком мало места, а может быть, и не было дано совсем? А в жизни апостола Павла, сказавшего о смерти такие дерзновенные слова, Христос не просто был — Он и был его Жизнью:и уже не я живу, но живет во мне Христос (Гал. 2, 20). В этом и разница — а может быть, и внутренняя пропасть — между ним и нами.

Почему я коснулся этой темы? Потому что встреча со смертью для нас не должна быть подобна внезапному пожару среди ночи, когда ты покидаешь свой дом, схватив кошелек и паспорт. Нельзя позволять себе забывать о скоротечности жизни, нельзя переживать уход близких, не пытаясь постичь этот горький урок, не стараясь понять, что вся наша повседневность — это незаметное для нас умирание, приближение к таинственному и страшному в своей неизвестности часу. А ведь страшен он именно тем, что неизвестен…

* * *

Совсем недавно в Интернете шла бурная дискуссия по поводу того, что в Бельгии был принят закон об эвтаназии для детей, причем для детей любого возраста. Казалось бы, совсем недавно сама практика эвтаназии, ее допустимость была предметом жарких споров — и вот уже такое умерщвление может быть применено не только ко взрослому человеку, но и к безнадежно больному, страдающему ребенку — с его волеизъявления и по решению родителей, близких родственников или опекунов. Причем акцент сделан именно на том, что умирающий сам должен об этом неоднократно попросить. Как вообще возможно представить, что ребенок может попросить умертвить его? Как может это осмыслить детский ум? На каком основании его родственники могут принять решение о умерщвлении? В каком состоянии должны находиться разум и сердце такого взрослого человека?

На эти вопросы лично у меня ответов нет. Но надо сказать, что сторонников эвтаназии нашлось немало. Доводы в защиту «легкой смерти» были разнообразными: от «любой человек имеет право самоубиться» до «можно тщательно приготовиться, исповедаться, причаститься и уже тогда…». И более страшен, на мой взгляд, не первый довод, а второй. Право самоубиться может отстаивать человек, совершенно незнакомый с Евангелием или же отрицающий его. А посоветовать исповедь и Причастие перед решением о своем собственном умерщвлении уже сродни кощунству. Вроде бы добрые намерения, гуманное отношение… Но не странно ли для европейского государства с достойным уровнем жизни предлагать вместо высоких достижений паллиативной медицины просто смертельный укол? Может быть, способ «дешево и сердито» просто экономнее постоянного обезболивания больного? Это говорит о том, что уже на уровне целых государств размыто понимание жизни и смерти как явлений, не зависящих от самого человека. Мы ведь не выбираем, у кого и где родиться? Почему же человек может выбрать, как и когда ему умереть? И жизнь, и смерть подобны двум точкам на карте чьего-то долгого и извилистого пути. Но начало и конец этого пути не в нашей власти.

Впрочем, у сторонников эвтаназии есть и другой довод. Дескать, мы просто не представляем себе мучений, испытываемых тяжелобольным человеком, и совсем не гуманно смотреть на медленную агонию пораженного смертельным недугом. Нельзя не согласиться с тем, что мы не представляем себе той боли, которую испытывает человек, решившийся на эвтаназию. Предсмертные страдания страшат некоторых еще больше, чем сама смерть. Но не там ли, где сегодня разрешена эвтаназия, есть все возможности для проведения постоянного и эффективного обезболивания? Говорить о чужой боли, не испытав ее самому, невозможно, но быть с человеком в самый тяжелый момент его жизни, быть неравнодушным, помогать переносить эту боль, искать возможность сделать хоть что-то для облегчения его страданий — разве это не выход? Может быть, причина отстаивания чьего-то права на эвтаназию как раз в том, что хочется избавить от необходимости сострадания себя самих? Кстати, опыт медиков показывает, что достойное обезболивание и поддержка близких помогают человеку оставить мысль об уходе из жизни — думать не о том, как быстрее умереть, а том, как прожить то время, которое еще осталось.

* * *

Мой опыт общения с людьми, уходящими из этой жизни в результате тяжелой болезни, позволяет мне сказать об одном наблюдении. Страшнее, чем сама боль, чем страдания — одиночество. А вернее, одиночество в неизвестности. Оно может быть и с многочисленной родней вокруг, и в серьезной, дорогой клинике с качественными медицинскими услугами, — оно может быть при любых обстоятельствах. Оно всегда там, где человек остается наедине со своей болью, тщетно пытаясь понять ее и разобраться в ней самостоятельно. И очень важно в такой момент донести до него, что в этой борьбе, откуда он, возможно, не выйдет победителем, ему не хватает Бога, Который терпеливо ждет, когда человек разрешит Ему войти в его жизнь. И тогда человеку открывается то, что смерть — это не только окончание земного существования, но и тайна, не подвластная человеческому уму. Час нашей встречи с Богом за пределами земной жизни нам неведом, но эта встреча может оказаться радостной, если мы научимся видеть и узнавать Его, чувствовать Его участие в нашей жизни здесь, еще во время земной жизни.

Несколько человек, которых я хорошо знал как священник, умерло в достаточно короткие сроки. Несколько жизней, погасших от смертельной болезни… Я разговаривал с ними, мы вместе молились, я причащал, исповедовал, соборовал их. Да, каждому из них было и страшно, и одиноко, но вместе с тем никто из них не пожелал себе скорейшей смерти или же, по крайней мере, признавал эту мысль как минутную слабость. Может быть, умение умирать — настоящее, христианское — и есть то самое приобретение, которое может стяжать человек только в самом конце пути и которое поможет ему открыться для жизни вечной? Уйти из этого мира с миром внутри себя и радостью в сердце — возможно. Просто сегодня это удел совсем немногих, если не единиц.

Наша жизнь очень быстротечна. С каждым днем она становится удобнее и проще, но в этом удобстве и в этой простоте мы забываем о том, что слабы. Бесконечно слабы… Человек, наслаждаясь техническими возможностями, отчего-то начинает чувствовать, что для него возможно все. Он возвышает себя, он громогласно заявляет о достижениях, но вот вдруг случается что-то — и нет его. И как тут не вспомнить Книгу Екклесиаста:Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем (Еккл. 1, 9). Но, впрочем, теперь-то — есть. У каждого из нас есть возможность пройти свой «путь в Дамаск» и стать новым человеком. Тем, кто сможет сказать от всего сердца и со всем пониманием: живем ли — для Господа живем; умираем ли — для Господа умираем: и потому, живем ли или умираем,— всегда Господни (Рим.14, 8).

Фото из открытых интернет-источников

Газета «Православная вера» № 18 (566)