«Искренни укоризны от любящего...»

Искренни укоризны от любящего...
Притч. 26, 7

Назначение недавно рукоположенного отца Валериана в наш храм и начало моего воцерковления практически совпали по времени. Мне, восторженной неофитке, казалось, что все на приходе благожелательны и рады общению так же, как и я. Мудрые и степенные батюшки терпеливо и подробно отвечали на мои бесконечные вопросы, исповедалась я без страха, даже с чувством тайной гордости за свою «искренность», и уже причащалась несколько раз, радуясь неизменно хорошему настроению после Причастия. По-видимому, я уже считала себя «достаточно православной», и Господь послал мне такого же «неофита», ревностно приступившего к служению Богу, – отца Валериана, который решительно и быстро вернул меня «с небес на землю».

– Ну что, Марина, конечно, я не могу допустить Вас к Причастию сегодня! Готовьтесь, придете в следующий раз! – огорошил он меня, выслушав исповедь.

Я опешила – такое в моей церковной жизни случилось впервые. Но противоречить не осмелилась, отошла от аналоя и, обескураженная, уныло поплелась по лестнице в верхний храм, где шла служба. По моему самомнению был нанесен сокрушительный удар, и радостное чувство собственной праведности вдруг покинуло меня…

Людей было мало, вскоре последний причастник пошел к столику с запивкой, и священник с Чашей вернулся в алтарь. Тут из нижнего храма, перепрыгивая через ступени, взлетел отец Валериан и, быстро кинув на меня взгляд, тоже пробежал в алтарь. Царские врата были открыты, и я видела, что он что-то сказал батюшке, все еще держащему в руках Чашу. Тот повернулся и направился обратно на амвон, а отец Валериан, стремительно выйдя из боковых дверей, почти подбежал ко мне.

– Марина, идите, причащайтесь скорее! – громко прошептал он.

Позже мне сказали, что отец Валериан вдруг остановил исповедь и быстро побежал наверх, чтоб отослать меня к Причастию…

Я растерялась, но батюшка с Дарами смотрел на меня выжидательно, и я подошла к Чаше одна, с чувством робости и смирения, подобного которому у меня не было никогда прежде. Только сейчас впервые я действительно ощутила себя недостойной приступить к Таинству…

Причастившись и приняв «теплоту», я встала в дальнем уголке. Мой покаянный и присмиревший облик был, наверное, очень непривычен для других, и, когда закончилась служба, ко мне тихонько подошла Аллочка, работница храма.

– Не огорчайся, Мариночка, – ласково сказала она, желая меня утешить. – Все нормально!

Подошел и отец Валериан.

– Ну что, Марина, простите, Христа ради! Ошибся, вразумил меня Господь, – он выглядел смущенным и говорил серьезно.
– Вы всё сделали правильно! – я сказала это совершенно искренне.

Дело в том, что я совершенно не огорчалась, напротив, душа наполнилась каким-то дивным необъяснимым покоем. Уже не единожды причащаясь, я сегодня впервые приступила к Чаше «в смирении и сокрушении сердца», и неожиданно абсолютно реально ощутила, что такое Благодать…

Меня саму удивляло, что я ничуть не обижалась на отца Валериана, ни тогда, ни потом. Мое самолюбие, как огнем, обжигали его обличительные речи, но жар этого огня высвечивал передо мной и мои грехи, а кого-кого, но себя обмануть я не могла – совесть заставляла меня признать правоту его слов... «Искренни укоризны от любящего», то есть желающего нам добра человека, а отец Валериан желал самого главного – спасения моей души! И хотя в то время я такими понятиями еще не оперировала, но чувствовала его переживания за меня, видела его искренность, и обиде не было места в моем сердце.

Быстрый в словах и резкий в движениях, весьма непосредственный, он не походил на «типичного» священника, степенного и рассудительного. Вначале на него многие смотрели с опаской, но после стало понятно, что излишняя резкость – от горячей ревности о спасении душ паствы… С кем-то он мог быть деликатным, но мое тщеславие не щадил, желание покрасоваться на словах жестко пресекал и не давал мне «растекаться мыслью по древу» ни в беседе, ни на исповеди, всегда требуя называть вещи своими именами.

– Марина, Вы же христианка! – возмущенно восклицал он, останавливая мои самооправдания или попытки объяснить свои грехи «смягчающими обстоятельствами».

Вскоре у меня случилась житейская драма, мой привычный мир рушился на куски, а слова псалма «Спаси меня, Боже, ибо воды дошли до души моей…» стали моим дыханием. И в это время отец Валериан свои зорким взглядом буквально «вылавливал» меня из толпы прихожан, а после службы или сам пробирался ко мне, или издалека пронзительным голосом требовал «остаться на месте», чтоб подождать его после беседы с другими.

– Ну что, Марина, рассказывайте! – требовал он, вперяя в меня свой пронзительный взгляд.

И я рассказывала, а он точными и вовремя сказанными фразами отсекал все лишнее и, поняв суть, пытался объяснить эту суть и мне самой. Не всегда это было просто, но отец Валериан был очень упорен и пока не решал, что я все уяснила, общение не прекращал.

– Ну все, Марина, помощи Божией! – так он давал понять, что разговор окончен, и ему опять надо куда-то бежать. – Бог в помощь! Вы же христианка! Молитесь, все управит Господь!
– И Вы молитесь обо мне, отец Валериан! – просила я.
– Да молюсь я, молюсь… – вздыхал он. И тут же вскакивал, ободряюще улыбнувшись мне, благословлял широким крестом и убегал по своим нескончаемым делам.

По Милости Божией и, конечно, по молитвам отца Валериана отношения в моей семье, которые и явились причиной моей скорби, наладились буквально чудом, более того, Господь послал нам великую милость – мою долгожданную беременность. Я долго не была в храме по причине недомогания, и вот наконец собралась туда. Хорошо, что я взяла с собой зонт и оделась тепло, – была осень, и погода вдруг резко поменялась: полил проливной дождь и задул порывистый ветер. Но возвращаться домой было поздно, автобус подъехал к остановке, я вышла и перешла дорогу.

Я шла по направлению к храму, осторожно перешагивая через лужи. Лил сильный дождь, от косых струй не очень надежно защищал зонт, вырываемый из рук порывами ветра. Я наклонила его перед собой как щит и чуть прибавила шагу, по-прежнему осторожничая, – берегла свою пятимесячную беременность. Внезапно я услышала звуки хлюпающей воды и выглянула из-под зонта. По дороге, ведущей от храма к воротам, где обычно парковались машины, буквально бегом бежал отец Валериан. Он был вовсе без каких-либо атрибутов защиты от непогоды, в одной только рясе, и похоже уже успел вымокнуть насквозь...

Неожиданно отец Валериан свернул со своего пути и устремился ко мне.

– Марина, ну что там у Вас, говорите быстрее, а то я на требы уезжаю!

Я попыталась протянуть ему зонт, но он нетерпеливо отмахнулся и требовательно уставился на меня.

– Вы же замерзнете… – смутилась я.
– Ничего. Это Вы зонтом прикройтесь, ребенка застудите! – строго промолвил он.
– Да я просто так в храм иду, отец Валериан, – попыталась я его успокоить. – У меня все в порядке!
– Да? – пытливо глянул он на меня, будто не доверяя.

И вдруг неожиданно широко улыбнулся:

– Ну и хорошо, наконец-то всё в порядке!

Отец Валериан быстро перекрестил меня и с размаху опустил мне ладонь на голову.

– Благослови Бог! Ну всё, я побежал тогда, а то простыну тут с Вами! – и на спринтерской скорости, поднимая фонтаны брызг, батюшка устремился к воротам, быстро запрыгнул в ожидающую его машину, а я продолжила путь к храму.

И иду этим путем до сих пор…