Почувствовать каждого святого

Близится к завершению строительство в московском Сретенском монастыре собора Новомучеников и Исповедников Церкви Русской на Крови, что на Лубянке. О том, как идет роспись собора, в чем особенности труда церковного живописца в XXI веке, насколько его работа связана с работой души, мы беседуем с Дарьей Шабалиной и Михаилом Леонтьевым, возглавляющими работы по росписи интерьера собора.

Фото: Анатолий Горяинов

«Личный разговор» с каждым из святых

– Расскажите, пожалуйста, каков был ваш путь к работе над собором?

Михаил: Епископа Тихона (Шевкунова) мы знаем уже много лет, работали с ним, в частности, над проектом оформления семинарии – писали основную фреску – «Христос и ученики», сочиненную самим владыкой, а также оформляли некоторые помещения и этажи. На этом же проекте познакомились и с Дмитрием Смирновым, дизайнером и архитектором будущего храма.

– У вас выработался какой-то определенный стиль?

Михаил: Стиль работы вырабатывается постепенно. Саму идею, программу и систему росписи мы проживаем вместе с владыкой – конкретно над этим проектом работаем уже второй год. Это авторская работа, в первую очередь самого владыки, его детище, мы же – в какой-то степени соавторы, в какой-то исполнители, – прислушиваясь к нему, воплощаем его идеи своими профессиональными возможностями.

– Насколько допустима авторская импровизация, авторское видение в иконописи, в росписи храма?

Михаил: В первую очередь это авторская работа, но здесь нет отхода от канона. А творчески – можно импровизировать. Импровизация может выражаться в подборе цветов, в каких-то новых формах, в композиции: не отходя от канона, можно привносить что-то свое.

Фото: Анатолий Горяинов

– На какой традиции вы основываетесь?

Михаил: Мы работаем в лучших традициях византийского и древнерусского искусства, под впечатлением от монументальных произведений мастеров раннего Возрождения и Средневековья. Все, что нам нравилось всегда, мы пропускаем через себя и вносим в интерьеры этого храма.

– Храм посвящен новомученикам. Существуют сегодня свои традиции, связанные с иконописными образами новомучеников?

Михаил: Пока никаких традиций, насколько я знаю, нет. Думаю, они только закладываются.

– Как вы готовитесь к написанию ликов именно новомучеников, исповедников?

Михаил: Конечно, нам надо вникнуть в их жизнь, прежде чем писать их лики; надо прочувствовать каждого святого, чтобы передать его образ как можно точнее. Причем нужно передать его одновременно фотографически точно и вместе с тем – отстраненно. Ведь это не просто фотография, а преображенный образ. Другими словами, задача – одновременно сохранить максимальное сходство и показать, что святой – в некоем отстранении от мира земного.

Лик можно написать буквально за час, а можно работать над ним и все два года – это творческий процесс, он может не пойти.

Фото: Анатолий Горяинов

– Вы можете выделить кого-то из святых, чья история вас особенно трогает? Или каждый становится близким и родным?

Михаил: Кого-то из новомучеников я не могу выделить. Мы, как художники, работаем и с историями их жизни, и с внешним обликом. Бывают очень выразительные лица, которые позволяют довольно быстро найти образ. Но это уже техническая сторона работы. Всякий раз, когда мы садимся и пишем лики, у нас получается некий личный разговор с каждым из новомучеников. Они становятся нам родными – практически как наши родственники. Ведь их надо прочувствовать, понять, что они испытывали в момент, когда шли на смерть с полным осознанием того, куда и ради чего они идут. Вот как это можно отразить в каждом лике? Как понять, что вообще происходит с человеком, когда он идет на это? Как это можно пропустить через себя, прочувствовать, чтобы потом в образе отразилось это ощущение? Вот наша основная задача, и ее надо выполнить, сосредоточившись даже в этом шуме и гаме окружающей нас стройки.

О технологии

– С чего начинается для художника работа над росписью храма?

Михаил: Сначала готовится эскизный проект, концепция – «сценарий», если говорить в терминах кинематографа. Владыка, со своей стороны, предлагает богословскую идею, наша задача – эту идею воплотить в образ: в красках, в композициях, в линиях, в ликах. Эскиз – это как ноты большого произведения: вот написали ноты, и хор по ним поет. Но написать их – это отдельная огромная работа. Так и с эскизным проектом. Сейчас же наша задача – «спеть по нотам», всё это как следует изобразить в конкретном архитектурном пространстве.

Над храмом Новомучеников и Исповедников Российских мы работаем второй год. Эскизный проект готовился около полутора лет. И мы с владыкой проживаем его – не могу подобрать другого слова – до сих пор.

– Всем известно со школы, что фреска – это роспись водяными красками по сырой штукатурке. Но время идет, технологии совершенствуются. Как сегодня с технологической стороны расписывается храм?

Михаил: Поверхность покрывается специальной штукатуркой. Мы разработали свой состав штукатурки, она фактурная, чем-то похожа на мозаику. Такой прием мы придумали сами, в храмах в таком масштабе он не встречается. Я думаю, он оправдает наши надежды. В этом как раз отличие работы иконописца XXI века: мы внедряем технологии в свои творческие замыслы. Я сам раньше работал на телевидении, до этого – в кино и в театре, прежде чем перейти в монументальную живопись и в иконопись, чем и занимаюсь последние лет 25, поэтому стараюсь все эти навыки каким-то образом привнести сюда, в храмовое искусство.

– А какие технологии помогают надолго сохранить роспись?

Михаил: Современные технологии, позволяющие сохранять роспись, – это высокотехнологичные краски, которые разработаны в Германии или Австрии. Есть технологи, которые специально для храмов, для создания современной росписи разрабатывают материалы. Сверху роспись покрывается защитным лаком.

– Насколько время накладывает отпечаток на вашу работу: сейчас – труднее, чем, скажем, 20 лет назад?

Михаил: В XX веке, который мы застали, работали чуть спокойнее. Сейчас – чем дальше, тем быстрее бежит время. Сроки всё меньше, всё меньше возможности для какого-то глубокого размышления в процессе самой работы. Надо делать всё очень быстро и качественно. Но, конечно, для молитвы всегда остается время. Молитва сопровождает сам процесс работы наверху, на лесах, без нее труд иконописца невозможен.

– Чем отличается работа над иконой от работы над фреской?

Михаил: Икона и фреска – это, по сути своей, одно и то же. Масштаб разный, в случае иконы он более камерный. Когда сидишь в мастерской и пишешь икону, проще сосредоточиться, проще вникнуть в то, что делаешь. А в монументальной живописи, которой мы сейчас занимаемся, всё связано с масштабами, со строительством. Надо делать свою работу быстро, точно, правильно. Это требует больших усилий, хорошего здоровья. Так что разница – только в этом. Например, здесь, в храме, возможности для сосредоточения очень мало, потому что параллельно с росписью идет стройка. Всё, что мы делаем, получается по воле Божией, каким-то чудесным образом, я бы даже сказал.

Дарья: Человеку творческому, иконописцу, сосредоточиться в такой стройке практически невозможно. Приходится смиряться и пытаться в этих условиях работать.

«Тактика» и «стратегия» росписи

– Расскажите, пожалуйста, о команде: сколько в ней человек, как подбираются художники для росписи собора?

Михаил: Росписью занимаются порядка 30 художников. Мы подбираем людей, исходя из здравого смысла: каждый художник ставится на ту работу, которую он делает лучше всего. Как в оркестре, каждый исполняет свою партию, наша задача – дирижировать, чтобы благодаря общим усилиям всё собрать воедино. А мозаику и иконостас создают другие мастера. Чтобы сохранялся единый стиль, мы все встречаемся на совещаниях.

Так что каждое утро – как в бой идем. Нужно понимать, какого мастера куда направить, потом самому залезть на леса, приняться за работу в этом шуме, в пыли, где рядом сварка, а сверху что-то падает. Это целая огромная работа, где есть своя стратегия, своя тактика, как в настоящем бою.

– Вы упомянули мозаику: она тоже будет в соборе?

Михаил: Мозаичные иконы будут на фасаде храма Новомучеников, мозаика будет использоваться в нижнем храме, в оформлении купели – мы делали эскиз, по которому сейчас работают мастера в Санкт- Петербурге. Вообще мозаика – техника очень дорогая, сложная, требующая больших временных затрат.

– В каких цветах будет расписан храм?

Михаил: В росписи есть и золото, и серебро, а цвета все традиционные. Храм очень большой – почти 6 тысяч квадратных метров, есть еще нижний, крестильный храм, с купелью для взрослых. И они будут расписаны по-разному.

– Роспись нового храма как-то коррелирует с той, что есть в старом храме – Сретения Владимирской иконы Божией Матери, или это два с художественной точки зрения не связанных между собой пространства?

Михаил: Мы участвовали в реставрации старого храма Сретенского монастыря. Он для нас – родной, там множество красивых композиций и образов, которые нам близки. Я думаю, та работа по реставрации как-то естественным путем повлияла и на то, что мы делаем сейчас в новом храме. Мы были и внутренне готовы к этой работе.

– Когда планируется завершить роспись собора?

Михаил: Планируется завершить роспись к Новому 2017 году. Пока нет иконостаса, нет киотов, пол закрыт пленкой, стоят леса, нет должного освещения – такого, какое должно быть в храме… Только по 3D-модели, созданной совместно с Дмитрием Смирновым, мы можем узнать, каким же будет храм.

Работа как постоянное размышление

– Расскажите, пожалуйста, о ваших учителях, о вашем пути к храмовой живописи.

Михаил: Своими учителями я считаю Татьяну Николаевну Кудрявцеву, архитектора и реставратора, и отца Гурия (Федорова), ныне епископа Арсеньевского и Дальнегорского. Много лет назад они помогли мне понять, чем мне лучше заниматься в жизни. По первому образованию я художник кино и телевидения и еще – художник-декоратор, художник-оформитель, учился во ВГИКе чуть попозже, чем владыка Тихон, хотя мы там тоже пересекались. Иконописи учился сам, поскольку было большое желание этим заниматься.

Дарья: Мои родители – художники-монументалисты. Я с детства занимаюсь живописью, и главным моим учителем был мой отец, учил меня рисунку, композиции. После окончания Суриковской школы занималась реставрацией икон в Даниловском монастыре. Потом сама начала писать иконы. Очень хотелось заниматься всем, что связано с храмом: иконописью, реставрацией, росписью. Потом училась в Богословском институте в Париже. В церкви я с детства и владыку Тихона знаю давно. Моя мама познакомилась с ним, когда он был еще Георгием, послушником в Псково-Печерском монастыре. Мама до сих пор работает в Сретенском монастыре. Я занималась иллюстрацией, а параллельно писала иконы, а уже более 20 лет расписываю и реставрирую храмы. Являюсь членом Союза художников, его монументальной секции. Только этим и занимаюсь всю жизнь.

Для меня епископ Тихон – человек, который задает духовное направление в моей жизни. Поэтому и я тут. И считаю работу над росписью храма своего рода послушанием.

Мне нравится, что в процессе работы многое меняется, нет какого-то застоя, закоренелости, всё время есть движение – в этом есть свобода, но вместе с тем нет расхлябанности. Не «делаю, что хочу», но – расширяю горизонты. Всё время нужно что-то новое изобретать, все время нужно учиться. Я считаю, что это здорово.

– Бывают у иконописца моменты, когда он явно ощущает Божие вмешательство, Божию помощь?

Дарья: Действительно, был подобный, очень яркий момент, когда я работала над росписью храма в Сарове: время будто остановилось, и мы за день успевали делать гораздо больше, чем задумывали. В итоге всю роспись закончили за 72 дня – 1,5 тысячи квадратных метров или даже больше! Даже Патриарх очень удивился. Расписали и притвор, и вход – всё успели. Какой-то подъем духовный был, но такого больше не повторялось. Это был исключительный момент в жизни. Здесь – совсем другое ощущение: роспись дается гораздо тяжелее. Каждый день не знаешь, что будет, – всё меняется, постоянно идет стройка. Сейчас в храме даже холодней, чем на улице. Что делать? Оделись потеплее и работаем, никто не ноет. Собственно говоря, для нас это ведь тоже повод для смирения, терпения. По-другому я к этому даже не отношусь. Физически – тяжело, конечно. Но работа над храмом не может быть простой.

– Насколько труд храмового художника требователен, насколько связан с работой души?

Михаил: Те, кто с нами работает, кто пишет лики, – люди верующие, а как иначе человек сможет передать взгляд святого, его состояние, если даже приблизительно не понимает, что это такое? Это, конечно, требует внутренней работы, но, безусловно, внутренняя работа не подменяет таланта. Верующий человек – не обязательно человек талантливый, и наоборот.

Дарья: Мне кажется, наша работа – как образ жизни: это постоянное размышление. У людей, которые занимаются не только искусством, а работают в храмах, идет постоянный процесс размышления по поводу разных вопросов нашей жизни. Не то чтобы ты пришел, помолился и сел работать – размышление всё время происходит, ты живешь этим, работа неотрывна от жизни. Если не будешь вкладывать душу в нее, это сразу будет видно, отразится на результате – роспись будет «плоская».

В такой работе всё бывает, как в жизни: бывает, вы приходите в храм и чувствуете, что словно поднимаетесь над землей, так легко молиться, всё ощущать, а в другой день – вы стоите и не можете сосредоточиться. Здесь – то же самое, как мне кажется. Но работать надо каждый день, надо уметь себя настроить. Ведь и на службе, бывает, вы стоите и боретесь: вам в голову лезут всякие мысли. Что вы делаете? Начинаете читать Иисусову молитву. И в работе иконописца, церковного художника происходит абсолютно то же самое. Просто вы в этот момент молитесь, а мы – начинаем работать.