Кто дерзнет сыграть святого?

У массового кино две уловки, и обе они по сути злы: увести зрителя в мир иллюзий или заинтриговать пороком. А доброе кино саму жизнь делает интересной. Возвращает человеку радость жизни, предостерегает и вдохновляет. Например, пожить жизнью святой.

От силы в силу

Зло зрелищно и легко поддается экранизации А как экранизировать святость?

Если с духовной точки зрения разобрать любой из современных блокбастеров, все окажется очень примитивно: в основе сюжета – конфликт между страстями. Но копошение в своих страстях даже самого отъявленного грешника покажется жалким недоразумением, если взгляд зрителя обратить на вершины, которые штурмуют святые, и дать почувствовать те грандиозные по масштабу конфликты в мироздании и своей душе, которые силой Божией нам дано преодолевать.

От художника только требуется найти образ. И как правило, это будет образ сокрытия, ибо Сам Господь заповедует творить добродетели втайне. Так, в семисерийном киножитии «Паисий Святогорец» момент явления Господа старцу передан ослепительно белым экраном. Явился же когда-то Господь апостолу Павлу ослепительным Светом… Зал охватывает тишина. Возможно, это один из тех моментов киноповествования, который научает молитве. Как отмечает создатель фильма о старце Паисии игумен Киприан (Ященко), к нему не раз после просмотра картины подходили даже семинаристы: «Молитва пошла». – «А что, до этого ты пять лет учился и не молился?!» – «От сердца молитва пошла».

Протодиакон Игорь Михайлов вспоминает фильм 1959 г. «Бен Гур», взявший в свое время 12 Оскаров. «На протяжении всей этой эпической ленты, – говорит он, – Имя Христово четко прослеживается, однако Самого Христа в кадре нет, лишь однажды только руки Христовы подают жаждущему чашу воды. И этого достаточно! Не надо никаких прямых съемок. Нужен образ, только тогда присутствие Божие и святость достоверны на экране».

Олег Янковский в фильме Царь

Конфликт между одной добродетелью и другой – это конфликт между силами. Лествица добродетелей универсальна, Заповеди блаженства даны всем и на все времена. Но каждый шествует по этому царственному – голгофскому в этом мире – пути по-своему. Вот этот аскетический опыт святых, восходящих от силы в силу (Пс. 83:7) и может стать основой духовно ориентированного вверх, на преодоление, кинематографа.

Цена святости и несвятости

Кто должен быть главным героем кино – святой или грешник?

«Если это грешник и при этом его играет очень обаятельный актер, то дети и молодежь обязательно начнут подражать этому симпатичному негодяю. Так пополняются тюрьмы и колонии для несовершеннолетних, – отмечает игумен Киприан (Ященко). – А если это святой, то кто дерзнет играть святого? Олег Янковский попробовал сыграть роль святителя Филиппа в фильме «Царь» и не доиграл – умер. Это, во-первых. Во-вторых, проблема заключается в том, что актер, каким бы он ни был по-человечески в рамках светского своего существования порядочным человеком, на экране, играя святого, все-таки не может скрыть свои страсти. А неискушенные люди смотрят и усваивают себе искаженный идеал святости. Теряют вообще какой-либо ориентир».

«Актер может сыграть страсти, добродетели, но никогда святость», – убежден игумен Дамаскин (Орловский). Тем более что только духовный человек может разглядеть в другом духовное. Святость на экране – это слишком высокая планка не только для создателей, но и для зрителей фильма. Это тот идеал, к которому можно только стремиться.

Скорее все-таки кинематограф осваивает сферу нравственно-этическую. Митрополит Тамасосский и Оринийский Исаия (Кипрская Церковь) отмечает, что в греческой культуре, в которой и зародилось искусство театра, затем положившее начало кинематографу, актер – дословно «творец этики». «Актер, который воспринимает свою профессию как служение, может менять внутреннее состояние зрителей. Это служение может быть таким же высоким, как служение врача, педагога, воина, стража порядка, священника, в конце концов. Поэтому важно, – подчеркивает владыка, – чтобы актер понимал, что и в повседневной жизни на него смотрят как на некий пример. Тем более актеры, которые играют высоконравственные образы, и сами должны жить подвижнической жизнью, чтобы их роль не была им во осуждение».

Но кто посмеет судить святого? Он не то что безгрешен, как понтифик, наоборот, может позволить себе «грешить»! Особенно если это, например, юродивый. И не переставать быть при этом святым! Актеры же именно в силу посюсторонности своей деятельности – под бдительным контролем добропорядочной публики. Они судимы по нормам мира сего. «До XVI–XVII вв. во Франции практикующих актеров даже отлучали от Причастия, – отмечает архиепископ Женевский и Западно-Европейский Михаил (РПЦЗ), – в то время как в России театр изначально формировался как духовно-нравственный и образовательный. Хотя я сам родился в Париже, меня всегда поражало, какая роль отводится этому виду искусства в России». На что, впрочем, игумен Киприан (Ященко) заметил, что у нас в России тоже к актерам всегда было сложное отношение: какое-то время их даже нельзя было хоронить на общем кладбище.

Святые или актеры?

Архиепископ Михаил вспоминает, что старшие пастыри РПЦЗ всегда учили, что, как священник, каким-либо словом, поступком, даже интонацией, люди искусства могут оскорбить душу человека. «Когда в 1960-х гг., – вспоминает архипастырь, – появился фильм, в котором впервые показывали, как убивают человека, это вызвало шок. До этого ни в кино, где воздействие наиболее сильно, ни даже в печатной прессе никогда прямо не демонстрировалось сцен и снимков насилия и убийства. Сегодня этим уже никого не удивишь». Владыка поделился историей о монахе одной французской обители, когда тот впервые увидел в журнале огромную цветную фотографию трупов после массового убийства, он плакал и говорил: «Как они могут так оскорблять чувства человека?! Эта картина оскорбляет».

«В фильмах, которые делали до Второй мировой войны, всегда ощущалось творческое усилие создателей, от того и кинокартины часто носили образовательный духовно-нравственный характер, – замечает архиепископ Михаил. – Хотя в их основу и были положены жизненные истории простых людей. Актеры полагали свою душу на то, чтобы показать возможность торжества добра и правды. И такие киноленты никак не оскорбляли душу зрителя. Мне приходилось бывать в психиатрических лечебницах. Люди, которые находятся там, просто не могут скрыть боль, которую причиняют их душе. И я видел, как им показывали сюжеты новостей и фрагменты кинокартин, где демонстрировались убийства, и эти люди очень страдали. Надо не оскорблять, а возвышать душу человека!»

Владыка Михаил рассказывает, как несколько лет назад он увидел инсценировку жития святых Петра и Февронии, – на всех зрителей эта постановка произвела потрясающее впечатление, когда в крошечном зале вот так перед глазами всех была сыграна история святости. В зале рядом с владыкой сидели две старушки, даже внешне было заметно, какое глубокое воздействие оказал на них этот спектакль. Видимо, они как-то пытались осмыслить, что произошло, вдруг одна другой говорит:

– Так это ж святые!
– Какие же это святые – актеры! – урезонивает ее соседка.
– Да нет, это же были святые! Давай покрестимся!
Они обе были некрещеными. Так сила святости сработала и явила себя через талант актеров.

Прозрение

«Конечно, это же театр!» – скажут поклонники по нашим временам этого уже весьма элитарного вида искусства. Но святость как неотъемлемый опыт в жизни каждого христианина может быть явлена даже в сериале! Митрополит Тамасосский и Оринийский Исаия рассказывает о кинорежиссере, который по благословению своего духовника полагает в основу сериальных сюжетов духовно-нравственные коллизии, вводит в качестве героев духовных лиц – священника, монахиню, к которым в переломный момент судьбы обращаются главные герои. Когда шесть лет назад этот режиссер впервые попробовал провести такой эксперимент в жанре сериала, на него смотрели как на сумасшедшего. Но теперь зрители, отмечает архипастырь, с нетерпением ждут каждой новой серии.

Лишь однажды за эти годы между режиссером и его исчисляемой уже миллионами аудиторией возникло недопонимание. Снимали историю молодой светской пары, у которой неизлечимой болезнью заболел единственный ребенок. Когда это случилось, мать мальчика побывала в монастыре, встретилась с монахиней, ее жизнь полностью изменилась – она стала воцерковляться. Начав с себя, она повлияла и на мужа. Изменение в их жизни сказалось на их отношениях с родственниками, друзьями, знакомыми… Эти супруги, конечно, не были святыми, как Петр и Феврония, но уже являли святость как приобщенность к Церкви – Телу Христову.

И вот все киприоты ждали, когда же произойдет исцеление этого ребенка. Ребенок скончался. Вся зрительская аудитория была ошеломлена. Все ждали хеппи-энда. Начались массовые обвинения режиссера: в публикациях и выступлениях на телевидении подчеркивалось, что тем самым он отнял надежду у людей, которые находятся в подобной ситуации…

Но мы вообще-то все умираем… И режиссер лишь напомнил зрителю об этом. «Он завершил так историю по благословению своего духовника, дал понять, что мы не должны все упование возлагать на некое чудо, – комментирует митрополит Исаия. – Что бы ни случилось, мы не должны терять веры. Потому что в вечности чаемое нами чудо происходит! У Бога все живы. И для нас на самом деле важно, насколько те, кто живет на земле, стремятся к Богу. Этот ребенок, через пример своей жизни – боль и смерть, возвратившие его самого и его близких к Богу, огромное количество людей обратил на спасительный путь. А это действительно настоящее чудо. Когда режиссер объяснил людям, столь долго ждавшим развязки и уже полностью соучаствовавшим в жизни героев, свой замысел – у многих открылись глаза, и они поняли смысл происходящего – не только на экране, но и в их собственной жизни».