Что такое — своя церковь? Для меня в первую очередь это церковь святой Екатерины в американском городке Карлсбад, штат Калифорния, где я живу уже восемь лет. Но есть и другие знаковые храмы в моей жизни, которые я тоже могу назвать своими. Один из них — Свято-Троицкий храм в городе Красный Кут Саратовской области, где живут мои родители.
Село в России всегда начиналось со строительства храма. Звон колоколов раздавался во всех заволжских селах, стоявших по «солевозной» дороге вдоль реки Еруслан. Купола церквей и стрелы колоколен первыми выплывали на горизонте, радуя глаз путника или солевоза, соскучившийся от долгого созерцания плоской степной равнины. Дорогу еще называли «военной», поскольку первым православным поселенцам-солевозам приходилось постоянно думать о том, как защитить себя и свои семьи от набегов волжских разбойников и степных кочевников. А без Божией помощи ни укрепительные рвы, ни оружие не помогали.
Вполне вероятно, что и в небольшой слободке Красный Кут, на правом берегу Еруслана, церквушка тоже имелась с самых первых лет. Слобода была основана в начале лета 1813 года переселенцами из Харьковской губернии, их пригласил саратовский губернатор Алексей Панчулидзев для перевозки соли с озера Эльтон в Покровскую слободу. Но архивные сведения о молитвенном доме в селе мы имеем только за 1843 год, а о деревянном храме во имя Архистратига Божия Михаила известно, что его построили где-то до 1859 года.
Красный Кут развивался быстро, в конце XIX века в селе уже было около трех тысяч жителей, и в 1902 году краснокутцы начали строительство каменного Михаило-Архангельского храма на полторы тысячи человек. Старую деревянную церковь перенесли к сельскому кладбищу, обложили кирпичом и в 1915 году освятили в честь Святой Троицы.
В годы советской власти новый храм святого Архангела Михаила постигла горькая судьба. В 1931 году он был закрыт, а в 37‑м его взорвали и разобрали на кирпич для строительства школы № 3. Ломали храм долго, ведь кладка была на века. Храм стоял на пересечении нынешних Краснокутской и Луначарской. Уже в наши годы, сравнительно недавно, в одном из окрестных домов во время ремонта было обнаружено несколько старых икон, спрятанных в стенах: возможно, они из разрушенного храма.
Старую деревянную церковь — ту, что освятили в честь Святой Троицы, — большевики закрыли сразу, в первые послереволюционные годы. В здании церкви с той поры располагались самые разные учреждения — от кинотеатра «Родина» во времена застоя до пивбара в эпоху перестройки. В начале девяностых здание вернули епархии, и пока этот храм остается главным и единственным в Красном Куте.
Где священство и где я?
— Когда храм вернули общине, здание было в ужасающем состоянии, сарай ободранный, вот-вот рухнет, — рассказывает протоиерей Александр Писларь, нынешний настоятель Свято-Троицкого храма, — все поруганное. Первые настоятели, дай Бог им здоровья, начали все это восстанавливать. Сначала отец Георгий Ганцелевич, потом его сменил отец Владимир Серов, который, наверное, больше всех потрудился. Он, кстати, местный, краснокутский. Бывший офицер, закончил Рижскую академию политработников. Служил в Афганистане, на Байконуре в Казахстане. Очень деятельный человек, к тому же и строитель, в общем, мастер на все руки. И конечно, работали женщины наши, труженицы…
Мы разговариваем в крошечной комнатке воскресной школы, бывшей будке киномеханика, пристроенной к церкви. Будку ломать не стали, а приспособили для школы. С дополнительными помещениями у храма негусто.
Отец Александр — из тех, кто пришел к Православию в начале 90-х, в эпоху «Второго Крещения Руси» и второго обретения мощей преподобного Серафима Саровского. До этого была обычная светская жизнь: учился на биофаке Саратовского университета, собирался идти в аспирантуру в Московский институт генетики человека, где писал диплом и проходил стажировку.
— Но вот так промыслительно оказалось, — вспоминает отец Александр, — что финансирование науки к тому времени сократилось и в аспирантуру стали принимать только с московской пропиской. Но это не было для меня катастрофой, потому что я, когда пришел к вере, полностью потерял интерес к биологии. И закончил университет уже только потому, что, уверовав, стал осознавать и такие вещи, как ответственность перед родителями.
Дальше все тоже складывалось промыслительно. Взяли на работу в городской центр санэпидемнадзора врачом-бактериологом. По тем временам большая удача, тем более что пришел молодой выпускник туда не по протекции, а с биржи труда. Центр и расположен удачно, недалеко от Духосошественского собора. А самое главное, что работа позволяла посещать вечерние курсы в семинарии.
А потом молодой сотрудник попал под лавину сокращений девяностых годов. Во-первых, пришел с улицы, а во-вторых, верующий. «Мне сказали, — смеется отец Александр, — вы человек непредсказуемый, вы же верующий. У нас какая-нибудь проверка будет, вы все и выложите как на духу». Зато после увольнения все сложилось отлично. Больше времени оставалось на церковную жизнь, и Александр стал ходить каждый день на Литургию в Духосошественский храм.
Ему выдали задолженность по зарплате (ее не платили по полгода) и выходное пособие за три месяца вперед. Сумма образовалась для него в ту пору невероятная, и решил Александр отправиться в паломническую поездку в Троице-Сергиеву Лавру, а из Лавры — в Псково-Печерский монастырь.
Встретиться в Печорах с отцом Иоанном Крестьянкиным саратовским паломникам не удалось, батюшке нездоровилось. Но отец Иоанн передал для них громадный монастырский хлеб в дорогу вместе со своим благословением.
Вторым паломником в той поездке был пенсионер, сторож из Духосошественского собора Михаил Павлович.
— Удивительной судьбы человек, — вспоминает отец Александр. — Тогда очень популярна была книга «Отец Арсений» — о священнике, прошедшем через ГулАГ. Многие через нее начали воцерковляться. И как-то Михаил Павлович сказал: «Я там был, все знаю, могу подтвердить, что все до последнего слова — правда». Михаил Павлович служил в лагерях охранником. Человек был по ту сторону, а потом пришел к вере. С ним мы ездили и в Оптину пустынь, там уже как трудники работали. Ездили в Киев, в Лавру.
После поездки деньги кончились, и Александр пошел работать алтарником и сторожем в Духосошественский собор.
— Мысли о священстве не было никакой, — говорит отец Александр. — Где священство и где я? Не то чтобы я такой смиренный, но мне и в голову это не приходило, я вам честно скажу.
Но дружный приход Духосошественского собора думал иначе. Идею, что молодой алтарник должен поступить в семинарию, донесли до настоятеля храма. А настоятелем в Духосошественском тогда был отец Георгий Лысенко — легендарный саратовский священник. В хрущевские времена, когда церкви не строились, а только закрывались, он умудрился построить в Энгельсе каменный храм. Как говорит отец Александр, из «вдовьих кирпичиков». Про отца Георгия рассказывали, что в ответ на наглый вопрос во властных коридорах: «Ну и на что Вы, батюшка, надеетесь?», он возопил во весь свой очень громкий голос: «Я надеюсь на Господа нашего, который сотворил Небо и Землю». И получил все-таки назад свой, отобранный властями, храм. Вот этот отец Георгий и дал Александру рекомендацию в семинарию.
После семинарии отец Александр служил в храмах Саратова и Энгельса, заочно закончил Московскую Духовную Академию, преподавал в семинарии и регентской школе. Самыми удивительными для него стали годы служения в Свято-Алексиевском монастыре:
— Так получилось, что в этом монастыре был собран весь цвет нашего духовенства саратовского. Самые маститые заслуженные протоиереи, каждый человек — легенда. Протоиерей Василий Байчик, протоиерей Николай Архангельский, протоиерей Георгий Лысенко, протоиерей Николай Земцов, протоиерей Александр Ростопшин. Отец Николай Земцов сейчас по возрасту на покое, остальные отошли ко Господу. Я на них смотрел как на небожителей.
В Заволжье отец Александр уже больше десяти лет. В настоящее время он — настоятель Свято-Троицкого храма в Красном Куте и благочинный Краснокутского округа. Благочинному часто приходится ездить по округу, а это приходы двух районов, и в Покровск (Энгельс), так как отец Александр — председатель Епархиального суда и Дисциплинарной канонической комиссии. Но в храме есть и второй священник — отец Николай Поваляев.
Кому не досталось святой воды?!
Отец Николай уже не первый год приходит в наш дом причащать и соборовать маму. Пришел он и в нынешний Великий пост, в Крестопоклонную седмицу. После соборования мы с отцом Николаем пьем чай и разговариваем. Батюшку очень интересует жизнь в Америке, и православная, и светская.
Отец Николай принадлежит к новому поколению. Крестили его уже не украдкой, как в советские годы. Ему было четыре года, он даже помнит купель, помнит, как священник поливал его водой, а бабушка-псаломщица читала молитвы. Еще одно детское воспоминание: они с мамой на службе в храме, он устал стоять, на нем тяжелое пальто, зимы в Башкирии суровые. И уже в конце Литургии, перед Причастием, он попросил: «Господи, помоги мне выстоять до конца!». Попросил, и стало легче, и слова Литургии стали понятнее.
— А как вообще маленькие дети выстаивают долгие часы службы? Может быть, для них это игра, сказка? — задаю я давно интересующий меня вопрос. Ответ простой и само собой разумеющийся.
— Мы забываем о благодати Господней, — говорит отец Николай. — Это она укрепляет.
Путь к священству у отца Николая был намного короче и прямее, чем у отца Александра. Воскресная школа, пение на клиросе, служба в алтаре. В семинарию пойти предложила мама. А Владыка Никон, епископ Уфимский и Стерлитамакский, благословил. И матушку свою будущую, Екатерину, Николай встретил после первого курса семинарии.
— Вот так потихонечку Господь углублял меня в вере, — продолжает свой рассказ отец Николай. — От крещения и до принятия сана — такое постепенное полное погружение. Я Евангелие начал читать в восьмом классе. Искал ответы на свои тогдашние вопросы. А сейчас читаю иначе. Душа растет, и, каждый раз читая Евангелие, ты находишь новое, на что раньше не обращал внимания.
— Что оказалось самым трудным для молодого священника?
— Вот идет служение великопостное, — отец Николай долго молчит, подбирает слова, — это очень напряженное время. Труден не телесный пост, не воздержание, а ощущение, что этим надо жить, этим надо дышать, чтобы служение было не внешним, а касалось всего тебя, внутри. Молитва священника должна быть пропущена через себя, тогда и другим людям она становится понятна.
Бабушки церковные молодого священника и его семью (у отца Николая трое детей: старшей дочке — четыре, младшему сыну — год) опекают с нежностью. И мне говорят о том, как они отца Николая любят, и что надо обязательно о нем написать в журнал. «Господа надо любить, а не меня», — получают в ответ прихожанки от отца Николая вместо благодарности.
В Вербное воскресенье я стою в Свято-Троицком храме среди паствы, подставляющей лица и ветки вербы под кропило священника. Кто-то жалуется, что до него благодатные капли святой воды не долетели. «Кому там не досталось?» — раздается звучный голос отца Николая, весело взлетает кропило, и щедрый ливень обрушивается на счастливых прихожан. Сегодня как раз была проповедь отца Александра, где он говорил о детях, встречавших Спасителя в Иерусалиме, о том, как важно сохранить в себе это детское чувство радости при встрече с Христом.
Петь на клиросе — это еще и урок смирения
«Составите праздник и, веселящеся, приидите, возвеличим Христа, с ваиами и ветьми, песньми зовуще: благословен Грядый во имя Господа, Спаса нашего», — льются чистые голоса Людмилы Царинник и Аллы Харитоновой, первого и второго сопрано небольшого, но слаженного церковного хора. Аллу Викторовну я знаю по музыкальной школе, где учится моя племянница. Вчера мы с сестрой проходили вечером мимо школы, где из окон гремел Шопен под чьими-то быстрыми пальцами. Сестра прокомментировала: «Это Алла Викторовна играет, наверное, ученица на урок не пришла».
Алла училась в седьмом классе, когда уехала из Павлодара в Караганду, за четыреста с лишним километров от родного дома, в специализированную музыкальную школу-интернат для одаренных детей. После школы окончила музыкальный факультет Московского пединститута. Петь на клиросе начала еще студенткой в храме Тихвинской иконы Божией Матери в Алексеевском. Переписывала Литургию от руки, ноты достать тогда было трудно. Алла Викторовна говорит, что когда видит новую музыкальную вещь, то, как гурман при виде лакомого кусочка, предвкушает, как она будет это петь, как это зазвучит. Но не только профессиональное любопытство привело ее на клирос. Главной всегда была потребность петь в церкви. Как-то раз Алла Викторовна с детьми отдыхала в Туапсе. И сразу же ноги привели ее в храм, попросилась петь на клиросе. Сначала удивились и отнеслись настороженно. Но, когда поехала туда второй раз, встретили уже как свою.
Когда Алла Викторовна впервые услышала в храме Людмилу, то сразу подумала, как хорошо было бы им петь вместе.
— У Люды талант от Бога, — говорит Алла Викторовна. — Это очень трудно — петь и одновременно следить за службой. Меня иногда уносит музыка, а этого нельзя себе позволять в церкви. А Люда знает все службы наизусть. Бог всегда дает нам подсказки. И они нас по жизни направляют. Главное — понять эти подсказки правильно. Вот у меня страсть — все делать хорошо. И, когда я с чем-то не согласна в профессиональной сфере, я могу возмутиться, взбунтоваться. А на клиросе этого делать нельзя, и я учусь смирять свою гордость. Для меня пение на клиросе — это еще и урок смирения. Я часто чувствовала себя по жизни таким воздушным шариком, летящим в никуда, а церковь дает ощущение опоры.
Храм на Ордынке
Я выросла не в самом Красном Куте, а в соседнем селе, и старых знакомых, из детства, у меня в церкви немного. Но появились новые. Многих я уже знаю в лицо.
Этого человека я вижу на каждой службе, вижу на исповеди и у Причастия. «Слава Телегин, — шепчет мне сестра, — он был у нас фермером, а потом его забрали в Москву на повышение».
Слава, а вернее, Вячеслав Владимирович Телегин, доводится мне кем-то вроде троюродного брата. Человек он очень занятой, но от новоявленной родственницы отделаться не так-то просто, и мы договариваемся о встрече.
Вячеслав пошел в фермеры в 91-м году, в первую волну. А сейчас он уже больше десяти лет председатель Совета ассоциации крестьянских хозяйств и сельскохозяйственных кооперативов России. Должность выборная, его переизбирали три раза. В Сети я нашла впечатляющий список его наград и званий. Приведу только одну, экзотическую для наших краев, деталь: кавалер ордена Франции «За заслуги в сельском хозяйстве». На Пасху глава крестьянского хозяйства «Живица» приезжает в родные места почти каждый год, тут совпадает все: праздник, посевная, и родителей надо проведать.
— К церкви непростой путь был, — говорит Вячеслав Владимирович. — Мне часто задают вопрос: «У Вас, наверное, что-то случилось в жизни, раз Вы верующим стали?» Да нет, ничего не случилось. Но как-то к пятидесяти годам о жизни и смерти начинает думать человек. Когда я в Ахмате работал агрономом-семеноводом в 81‑м, после армии, на току часто приходилось самому подсоединять погрузчики, зерноочистители. Я один раз так устал, что рубильник не отключил и руками влез в оголенные контакты. Меня отбросило метра на три-четыре, но даже ожога не было. В тот же день поздно ночью, когда ток уже закрыли, вторая история случилась. Водитель наш студентов отвез, у них еще танцы намечались. Возвращается назад и говорит: «У нас беда, пьяный на машине столбы свалил, провода оборвал, а там молодежи полно и детский сад рядом». Оказалось, уголовник бывший, в Ахмате подрабатывал. Я самый главный был на тот момент, все начальство уже спало. Час ночи. Мы туда подъехали, я попытался пьяного угомонить, а он включил скорость — и прямо на меня. Метр остался, я в сторону отпрыгнул. Он на меня второй раз, пришлось через забор прыгать. Вот почему так случается? У кого-то дрель замкнуло, и все — умер человек. А ты голыми руками влез в трехфазный рубильник, и даже ожога не осталось. Когда молодой, не задаешь себе таких вопросов: ну просто повезло. А когда вспоминаешь позже, многое переосмысливаешь, что было с тобой, кто повлиял. Тетя Оля моя, покойница, воевала, в Анапе похоронена, нянчила меня с детства, как вторая мать была. Мне было 22 года, и она меня спрашивает: «Слава, а ты веришь?». Я говорю: «Да нет, я — атеист». А она: «Ну и зря». Знаете, вот 35 лет прошло, а у меня до сих пор эти слова в памяти. Бог открывается тому, кто хочет этого.
На второй год в Москве, к пятидесятилетию своему, стал я задумываться об этих вопросах и пошел в храм, к батюшке, он и сейчас мой духовник, родной мне человек. Храм наш тогда только начал восстанавливаться, один придел отреставрировали. В 1812 году французские солдаты жгли костры прямо в приделе, возле икон. А начали работать реставраторы, и оказалось, что вот эта смолка от костров — очень хороший консервант. Благодаря ей многие иконы сохранились. Господь так управил. На одной стене в храме написан Василий Блаженный. Говорят, что где-то там рядом он и ночевал под открытым небом.
— А как называется храм? — спрашиваю я. Увы, вопрос дежурный, не знатока. В Москве я всегда проездом, поэтому была только в храмах Московского Кремля и Храме Христа Спасителя. Других церквей, к стыду своему, не знаю. Правда, есть храм на Ордынке с непривычным русскому уху названием, в котором я мечтаю побывать. Недавно восстановленный, необычайной красоты. Меня приглашала в этот храм матушка Анна, жена настоятеля, отца Леонида. Я с ней познакомилась в Калифорнии…
— Храм священномученика Климента, Папы Римского, настоятелем отец Леонид, он рядом там и живет, на Ордынке, — отвечает на мой вопрос Вячеслав, и от такого поразительного совпадения ахаю не только я, но и сестра, которой я рассказывала о храме и о матушке Анне.
Анна Калинина — профессиональный иконописец, и многие иконы в храме написаны ею. Если чуть забежать вперед, то недавно мне посчастливилось увидеть ее новую работу: икону Василия Блаженного для храма святого Климента.
Урок краеведения
Алтарник Свято-Троицкого храма Саша Ашмаров вырос в селе Алексаш-кино соседнего Питерского района, в абсолютно нецерковной семье советских учителей. Тем не менее дедушка — хоть и ярый коммунист — сам вызвался возить внука в воскресную школу храма во имя Архангела Михаила в Питерке, к отцу Сергию Ясиновскому. Из Алексашкино до райцентра сорок километров.
Первый раз я увидела Сашу на встрече с Владыкой Пахомием, посетившим краснокутский храм в дни Великого поста. И мне понравилось, как школьник разговаривал с Владыкой. Не всякий взрослый сможет так держаться: почтительно, но без робости, с чувством собственного достоинства.
В Красный Кут семья Ашмаровых переехала, когда Саша перешел в девятый класс. Друзей у него в школе много, среди них, конечно, не только православные. Есть даже лютеране, из семей немцев Поволжья, в Красном Куте действует клуб немецкой культуры. Но самые близкие — это ребята из молодежного православного клуба «Встреча» при храме.
Начинался клуб с четырех человек. Сейчас его ядро составляют шесть мальчиков и четыре девочки, а еще есть интересующиеся-сочувствующие, как выразился Саша. У клуба своя страничка в Интернете. Я туда заглянула: ребята живут полной жизнью! Литературно-музыкальные гостиные и устные журналы, квест-фестивали и брейн-ринги, паломнические поездки и репетиции Рождественского бала.
А вот одно из последних объявлений на сайте клуба: «6 мая в Краеведческом музее г. Красный Кут состоялось открытие выставки “Красный Кут православный: взгляд сквозь время”». Чтобы эта выставка могла состояться, ребята проделали серьезную краеведческую работу. Запрашивали архивы, консультировались у специалистов. Нашли старожилов села: Надежду Ивановну Бондареву и Веру Николаевну Тюрину. Саша написал две статьи в местную газету об истории краснокутских храмов, о судьбах священников села, пострадавших за веру. Благодаря рассказам Надежды Ивановны и Веры Николаевны удалось пополнить сведения о священниках Николае Троицком, Василии Полянцеве и Николае Годинове, репрессированных в тридцатые годы, об отце Иоанне Орлове.
В этом году Саша закончил одиннадцатый класс. Он — помощник благочинного по молодежной работе в Краснокутском округе. Собирается ли он пойти в семинарию? Была почти уверена, что он ответит «да». Но ошиблась. Семья у Саши — учительская, и все хотят, чтобы он стал учителем. А он сам на момент нашего разговора еще для себя не решил. Теперь Саша — студент педагогического факультета СГУ, отделения истории и обществоведения, продолжатель семейной традиции на новом историческом витке. Верующий преподаватель истории — это прекрасно!
И между прочим, мама Саши теперь тоже ходит в церковь, и даже работает в воскресной школе.
Дома я спрашиваю племянницу: «А как в классе относятся к верующим? К тем, кто ходит в церковь постоянно?». Аля пожимает плечами: «Да нормально относятся, хорошо. У нас мальчишек вообще больше верующих, чем девчонок. Вот Сергей говорит, что во время поста он в компьютерные игры не играет».
Я тоже в этот Великий пост пользовалась компьютером только по делу, скажем, для написания этой статьи. По правде говоря, так строго я соблюдала пост первый раз в своей жизни. И никакой моей заслуги в том не было. Так уж получалось все. Само собой. Даже постный суп. Соседка принесла щавель со своего огорода, а молодая крапива выросла под мостом.
А уж на Интернет и времени-то не было. Дни были и так наполнены. Церковью, встречами, людьми. И такой дивный апрель стоял, по всему Красному Куту радостно горели одуванчики и готовилась распуститься сирень.
Светлый праздник Пасхи я встречала в краснокутском Свято-Троицком храме. В свое время в греческой церкви меня поразило то, что добрую половину присутствующих на пасхальной службе составляли молодые мужчины, а вот теперь я вижу то же самое в русском храме. Очень мало было случайных людей, любопытствующих. И почти все пришедшие оставались до конца службы, до чтения благодарственных молитв по Святом Причащении.
А какое у нас с сестрой было чудесное разговление после службы! Жаркое яичко, крашенное луковой шелухой, и кулич с настоящим деревенским молоком. И восход, ярко пылающий сквозь тюлевую занавеску!
Красный Кут — Калифорния
Журнал «Православие и современность» № 38 (54)