«Васька-поп» — так звали миссионера в мордовском селе, где служил священник: учил, лечил, жалел, защищал женщин от семейного насилия, а когда в село пришла революция – стал бродячим проповедником
Обвиняются «в неизбежности гибели Советской власти»
17 ноября 1937 года в окрестностях Барнаула были по приговору Тройки НКВД расстреляны два священника, проходивших по общему делу, в котором не было других обвиняемых. Происходило это в лесу под стенами бывшего Богородице-Казанского монастыря, превращенного в тюрьму, в которой они и отбывали свой недолгий — чуть больше месяца — срок между арестом и расстрелом.
Один из них, протоиерей Василий Алексеевич Фавстрицкий — представитель священнического рода, судьбу которого исследует наша маленькая поисково-исследовательская группа. Мы знаем, что еще шесть родных братьев отца Василия (об отце Иване сайт писал ранее) также были священниками и также погибли за веру в период от 1919 по 1937 год. С делом отца Василия нам удалось ознакомиться в отделе спецхранения Государственного архива Алтайского края.
Меняющиеся следователи не особо стараются точно воспроизвести и запомнить редкую фамилию подследственного: в деле он — то Факстрицкий (на обложке), то Фавструцкий… А вменяемые священникам «контрреволюционные деяния» как под копирку, теми же словами и в том же порядке, раз за разом переписываются в качестве показаний каждого из свидетелей и признаний обвиняемых.
«Среди населения вел разговоры, что нужно открыть церковь, нам этого никто не запретит», «среди женщин на базарной площади говорил, что нужно соблюдать праздники и не ходить на колхозную работу». «Окрестив двух новорожденных, приехавшим двум колхозницам говорили: «Защищайте православную церковь, празднуйте наши праздники, любите Бога, грешно работать в воскресные дни»».
Собственные показания обвиняемого: «В последнее время я был в селах Камышинка, М.-Сосновка, Озерский совхоз, в гг. Барнауле и Алейске, встречался часто с верующими гражданами. Проводил с ними беседы на религиозные темы, а также объяснял, что, хотя в данное время всех священников и архиереев заключили в тюрьмы, но скоро придет время, что все духовные будут освобождены и опять будут служить в церквах. В беседах обсуждали выборы в Верховный Совет СССР. Я объяснял, что такое тайное голосование, а также беседовали о том, что в данное время людям живется плохо, что при царской власти жилось лучше. Я говорил, что царская власть существовала 300 лет, пришло время, власть изменилась. Так может получиться и с советской властью. Сейчас — существует, через несколько времени может измениться».
«Под видом религиозного служения вели к.р. агитацию за срыв выборов в Верховный совет и о неизбежности гибели советской власти», — эта формула найдена еще для первоначального обвинения в день ареста и дважды, доведенная до абсурда, варьируется в окончательном обвинении следствия. Дело направляется на рассмотрение Особой Тройки УНКВД по Алтайскому краю. 26 ноября Тройка выносит стандартный приговор: расстрел. Спустя три недели он приводится в исполнение.
Отлистаем назад три десятилетия, чтобы увидеть священническую жизнь того, кто и в последних документах своей жизни числится как «поп».
В мордовской глубинке
В феврале 1906 года 26-летний священник Василий Алексеевич Фавстрицкий с супругой приезжает на место служения — в село Старое Ардатово Алатырского уезда, в Мордовии. За плечами у сына псаломщика — Симбирская духовная семинария, труды в должности законоучителя и затем священство в течение полутора лет в другом мордовском селе. В Старом Ардатове он останется на целых 22 года и покинет его не по своей воле.
Село — чисто эрзянское (под названием «мордва» у нас объединяются два народа — эрзя и мокша), почти никто не знает русского. Жизнь бедная и тяжелая, народ упрямый, суеверный, в храм Петра и Павла ходили мало. И в первый год здесь батюшке пришлось очень тяжело.
Он не сдался. За год с небольшим овладел неродным ему мордовским языком и ввел его в богослужение: чтение Евангелия и проповедь на эрзя; послушать эти проповеди приходили жители всех ближайших деревень.
Сразу по приезде о.Василий открыл в селе церковно-приходскую школу и вскоре начал обучение жителей русскому языку и грамоте.
Но самое главное — отец Василий с великой любовью и ответственностью вошел в жизнь мордовского села, в беды и трудности людей, стремился вытащить их из нищей безнадежности, научить хозяйствовать. Он сам завел скотину и подавал пример крестьянам — например, раздавал для разведения породистых поросят. Насадил большой яблоневый сад, привозил саженцы черной смородины, крыжовника и также раздавал жителям села, учил выращивать ягодные кустарники и цветы, а впоследствии у каждого эрзяцкого дома были пышные полисадники.
Женщины в мордовском селе в ту пору были совершенно бесправны и забиты. Батюшка Василий защищал их от семейного насилия, учил собирать лекарственные травы и пользоваться ими. Большим праздником для женщин и девушек села стали летние выходы с батюшкой в луга за травами и ягодами. Плели венки, пели народные песни — и отец Василий пел с ними вместе; забывали о своих горестях и понемногу осваивали русские слова…
«Васька-поп» — так звали его мордовки — постоянно помогал беднякам и вдовам. Во время эпидемий, которые часто случались в деревне, он ходил из дома в дом, жалел, лечил.
Он редко выезжал из деревни, и люди так к этому привыкли, что боялись его отпускать: вдруг с ним в дороге что-нибудь случится.
А вот молодая жена о.Василия, Мария Александровна, не выдержала этой подвижнической жизни: через три года после переезда, так и не выучив мордовский язык и не приняв деревенского уклада, она бросила мужа и уехала в город. Больше никогда она в деревню не приезжала. Детей у них не было. Всю свою энергию, волю и отеческую любовь священник отдал пастве и своим крестникам-племянникам, детям брата — священника Сергия Фавстрицкого, служившего в мордовском селе Селищи. Старенькая мама, Любовь Степановна, тоже стала жить с ним.
Жестокое время
Сельские священники, целиком отдающие себя пастве, как правило, не пишут воспоминаний, а если бы и писали — мы этих воспоминаний не увидим: страшный вихрь послереволюционных событий не только унес письма и мемуары, но и разрушил храмы и сами жизни священников, в них служивших. В первые революционные годы были убиты в Сибири два брата Фавстрицких, отец Петр и отец Михаил, а в пасхальные дни 1923 года умер вернувшийся еле живым из концлагеря отец Сергий.
Отец Василий забирает к себе старших племянников, 13-летнюю Зою и 11-летнего Михаила. С ними живет и келейница, монахиня Варвара, которую батюшка в свое время обучил русскому языку. Предчувствуя, что аресты и гонения не обойдут его стороной, отец Василия за одно лето построил матушке Варваре небольшой домик в селе: «Если со мной что-то случится, кроме тебя, некому будет помочь матушке Любови и детям».
Примерно в 1927 году у семьи появился еще один близкий человек — вдова Анисья Ивановна. Как Бог привел ее в Старое Ардатово, мы не знаем, но впоследствии именно это простая мордовская женщина стала главной опорой отца Василия и матушки Любови в скитаниях и передала память о многих событиях семьи их родным. Отец Василий усиленно учит Анисью русскому языку, которым она не владеет, и покупает ее женатому сыну домик в городе — место, куда Анисья сможет вернуться и вернется после злоключений и скитаний.
Жарким летом 1929 года активисты сельсовета ворвались в дом «классового врага» — священника, привязали его к столбу на улице, а сами, не дожидаясь прибытия милиции, устроили обыск. Перевернули все в доме, в углу сарая нашли яму-тайник со спрятанной туда богослужебной утварью, Евангелием, церковными книгами…
Солнце пекло нещадно, но батюшке не разрешали поднести воды, а когда Анисья вынесла ему узелок — вышибли у нее из рук и отбросили в сторону. Больно было то, что это были все дети бедноты, те, кому еще ребятишками отец Василий самоотверженно старался помогать…
Наконец, крестьянина Тимофея Логиновича Щербакова заставили запрячь лошадь и везти связанного священника в город, в милицию. На всю жизнь подневольный возница с болью запомнил упрек отца Василия: «Тимофей! Ты ведь первый, кого я в этом селе крестил! А ты меня везешь как разбойника…»
Трудно сказать, как бы сложилась участь отца Василия после ареста, но в конце концов его следователем оказался мордвин из соседнего села, который помнил добрые дела батюшки и каким-то образом сумел добиться для него освобождения под жестким условием: не возвращаться в село и уехать, запрятаться куда подальше, так чтобы и слуху в Мордовии о нем не было.
Бродячий проповедник
«Во батюшка был! во!!» — с восторженной жестикуляцией повторяет 99-летняя Пала-баба — Пелагея Даниловна Денисова из Старого Ардатова, единственный живой сегодня человек, который как-то помнит «Ваську-попа». Помнит она, что батюшка был чернявый, чернобровый, худенький, с нежным тонким, тихим голосом, что добрый был, любил детей… Но восхищение бабы Палы относится не к этому, а к тому, что, по ее мнению, он удачно и расчетливо пропал из села: был — и не стало, исчез; а вот после него прислали батюшку менее хитрого — так того скоро арестовали и расстреляли.
Отец Василий действительно, так и не появившись В Старом Ардатове, скрылся на Алтай, где было много Фавстрицких: дети убитого в 1919 году старшего брата священника Петра, младший брат священник Иоанн… Но все-таки соединиться с матушкой Любовью и с Анисьей он успел: они тоже оказываются на Алтае, живут вместе. Отец Василий служит в разных храмах. а храмы все закрывают… В 1933 году его ненадолго арестовывают за «агитацию колхозников не выходить на работу» в церковный праздник. А в 1934 году закрывают последний из храмов, в которых он служил — в селе Малая Сосновка. Он остается священником без прихода, становится бродячим попом. Мастер на все руки, он ходит по алтайским селам как столяр и стекольщик, выполняет разные поденные работы и тайно служит, крестит, проповедует…
«Он под видом стекольщика ходит по деревням и наверное ведет аналогичные к-р беседы среди колхозников», — записывает следователь в 1937 году показания свидетеля. «С 1934 года я работал стекольщиком и столяром», — показывает сам отец Василий.
Священник, в землянке которого был арестован отец Василий — такой же бродячий поп; правда, у о. Александра Лихинина есть такая роскошь, как землянка, а отцу Василию «негде приклонить главу свою». Но зато у малограмотного «попа Лихинина» в деле указана особая примета — отсутствие правой ноги, отчего он и канонического права на служение не имеет… А по сути оба — бродячие, нищие попы без приходов, без паствы, не мыслящие жизни вне Церкви.
Они одногодки, ровесники. Общая расстрельная яма приняла их 17 декабря 1937 года в возрасте 58 лет.