Беспокойный день покоя

Плащаница Господня. Фрагмент

Нет такой насыщенной богослужениями, переживаниями, молитвой и размышлениями седмицы, как Страстная. Она столько дает душе... И столько, чаще всего, забирает сил... И душевных, и телесных, особенно если человек не в отпуске, не в отгуле, не освобожден от своих привычных служебных обязанностей. Каждый ее день посвящен воспоминаниям о событиях, имеющих непосредственное отношение к нам, нашей жизни, вечному спасению. Мы как никогда остро ощущаем, что все, что понес, подъял Господь в дни Своего земного служения, было ради нас. И эти гонения, поношения, страдания и смерть... И так тяжело на душе, такую испытываешь боль, когда не умом, а сердцем вдруг чувствуешь — хоть немного — насколько ты во всем этом виноват. Виноват оттого еще больше, что обычно, день за днем, живешь так, словно ничего этого и не было. И только на Страстной просыпаешься. И не проходишь уже привычно мимо Распятия, а останавливаешься перед ним, всматриваешься в него, пораженный вдруг такой ясной и простой мыслью: все это — ради тебя.

Но вот наступает последний день этой удивительной и трудной седмицы — Великая Суббота. Совершен чин погребения. Прозвучало пророчество Иезекииля о костях, которые оживут. Фарисеи «утвердиша гроб, знаменавше камень с кустодиею». Прочитаны все пятнадцать паремий. И облачение на духовенстве уже не черное, не фиолетовое, а белое.

И все наполнено ожиданием торжества, праздника, Пасхи. На улице уже поставлены столы, а на них куличи, пасхи, яйца ждут священника с кропилом и кандеей и тропарем воскресным (!) 2-го гласа: «Егда снизшел еси к смерти, Животе Безсмертный...». И дома — столько забот и хлопот: до ночи, радостной и светоносной, всего ничего времени осталось. Сколько всего нужно еще вычистить, убрать, приготовить, испечь! И правда — нужно...

И как-то, в отличие от всех остальных дней седмицы сей, утрачивается, забывается, даже не замечается вовсе содержание этого дня. Какое? Вот именно — какое...

«Днешний день тайно великий Моисей прообразоваше, глаголя: и благослови Бог день седьмый, сия бо есть благословенная суббота. Сей есть упокоения день, воньже почи от всех дел Своих Единородный Сын Божий, смотрением еже на смерть, плотию субботствовав: и во еже бе, паки возвращься воскресением, дарова нам живот вечный, яко един Благ и Человеколюбец».

День покоя — Сына Божия, почившего от дел Своих. И нашего покоя. Того, который необходим, чтобы, упразднившись от всего, ежедневно и ежечасно нас окружающего, вдуматься в то, что произошло когда-то на Голгофе и после нее. Нет, не постараться дойти до понимания, уразумения этого своим крохотным человеческим умом — это невозможно. А именно, что упраздниться, успокоиться и дать Господу возможность Самому открыть нам то, что будет Ему угодно, что сможем мы хотя бы в какой-то мере вместить.

Ведь без этого и радости Пасхи настоящей не будет. Будет неразумное, детское веселье. Детское не в том смысле, который подразумевает Христос, говоря «если не будете, как дети», а совсем в другом: до конца не осмысленное, стихийное, душевно-телесное и ничуть не духовное. И оно быстро пройдет, исчезнет, оставив нас недоумевать: почему Светлая седмица на дворе, почему мы поем и восклицаем «Христос воскресе!», а радости уже не чувствуем?..

Конечно, ни от хлопот, ни от забот в Субботу никуда нам не деться, хоть и Великая она. Не иудеи мы (в данном случае — к сожалению), умеющие-таки в этот день не делать ничего, кроме решительно необходимого, пусть и не наполнен он для них в действительности таким смыслом, как для нас. Придется и убираться, и готовить, и даже в магазины какие-то зайти.

Но будем все-таки помнить при этом — постараемся, по крайней мере, — о Том, Кто неизмеримо важнее всего этого. Чьими страданиями, смертью и воскресением мы спасены. С Кем и черствый кусок черного хлеба слаще пасхи и залитого глазурью кулича. Кто взирает на нас с любовью и сожалением (увы!) всегда. В том числе и в этот, такой беспокойный день покоя.