Как митрополит напугал пограничника

Улыбке есть место в сложной жизни Церкви, иногда ее вызывают даже курьезы с такими серьезными людьми, как старые архиереи и молодые пограничники, – об этом сегодняшний рассказ отца Олега Вроны, настоятеля Никольского храма в Таллине.

Было это в начале девяностых, которые для населения Эстонии запомнились как время начала действия закона о реституции. При этом, когда одна часть эстонского населения с радостным чувством, что справедливость наконец-то восторжествовала, получала в собственность свою недвижимость, принадлежавшую их семьям до 1945 года, другая часть населения Эстонии вынужденно уступала свои квартиры и дома законным владельцам, не зная, как решить квартирный вопрос. В таком же положении, по новому закону вынуждаемые уступить свое имущество приходам Константинопольской юрисдикции, оказались и приходы Эстонской Православной Церкви Московского Патриархата. Правда, наши приходы не спешили расстаться с имуществом, которое они считали своим, так как во времена Российской империи сами строили свои храмы и приобретали прочее церковное имущество. Благодаря этой неуступчивой позиции наших приходов начались переговоры между представителями Эстонской республики и обеих Патриархий в поисках компромисса.

Переговоры попеременно велись то в Таллине, то Москве, то в Фанаре – резиденции Константинопольского патриарха, и даже в Швейцарии. Так, однажды на трехсторонние переговоры в Москву были приглашены и представители нашей Эстонской Православной Церкви Московского Патриархата во главе с митрополитом Корнилием (Якобсом). В поезде Таллин–Москва наша делегация из пяти человек разместилась в двух смежных купе, правда, тут же владыка пригласил всех собраться у него в купе для дальнейшего обсуждения предстоящих переговоров. За разговором время пробежало быстро, так что не заметили, как подъехали к границе. Была поздняя осень, и к этому времени уже стемнело, а поскольку митрополит, как мы знали, любил ложиться спать рано, то никто не стал возражать, когда он предложил начать читать вечернее правило. Хотя лично у меня при этом возникло предчувствие, что начать читать правило во время прохождения границы – не самое мудрое решение, поскольку пограничники с таможенниками вряд ли дадут нам спокойно помолиться, но высказывать вслух мое сомнение мне не хотелось, и я промолчал. Перед новообразовавшейся границей проводница собрала наши паспорта и, в который раз с любопытством оглядев наши бороды и одинаковые черные подрясники, удалилась.

Мы расположились в купе для молитвы следующим образом: митрополит Корнилий устроился на нижней, левой от окна, полке, трое из нас остались сидеть на противоположной нижней, а один – «учиненный чтец», как бы назвал его богослужебный церковный устав, – вооружившись молитвословом, встал лицом к окну, напротив столика, на который была поставлена небольшая дорожная иконка-складень.

Владыка Корнилий с закрытыми глазами лежал неподвижно на спине, со скрещенными на груди руками; его большая седая борода покоилась на груди, и трудно было понять, задремал ли утомленный дневной суетой архиерей или весь ушел в молитву. Между тем в соседних купе стихли позвякивания ложечек о стаканы, и лишь изредка из какого-то купе доносился плач раскапризничавшегося перед сном ребенка. Казалось, весь вагон любопытно сосредоточился на загадочном «купе-часовне» и непроизвольно вслушивался в слова молитв, пробуждающих в чьих-то душах давно забытые в суете житейской мысли о вечном.

На российской границе, когда наше молитвенное правило близилось к концу, в коридоре послышались твердые шаги, и чья-то властная рука потянула за ручку нашей слегка полуоткрытой двери, стремясь открыть ее полностью. В следующий момент в проеме двери показалась статная фигура молодого российского пограничника, на лице которого мгновенно появилось выражение, будто тошнота подступила к горлу. «Покойник», – скривясь, отрапортовал кому-то пограничник и тут же с силой захлопнул дверь купе.

«Покойник», – отрапортовал кому-то пограничник и тут же с силой захлопнул дверь купе

Как мы поняли, близость России животворна: от звука захлопнувшейся двери «покойник», вздрогнув, открыл глаза и бодрым голосом отдохнувшего человека спросил: «Мы уже в России?» «В России, владыка», – в один голос ответили мы четверо, едва при этом сдерживая смех.

Трудно было не рассмеяться: наверняка ведь пограничник подумал, что в нашем купе идет отпевание покойника, за которого он, конечно же, принял дремлющего митрополита, и, возможно, решил про себя, что поднимать покойника, чтобы проверить, не прячется ли кто-то под сиденьем, выше его сил, а значит, надо просто не производить досмотр этого проблемного купе. Очевидно, впечатление, произведенное «покойником» на российской границе, было столь сильным, что больше к нам никто не заглянул.

Меня эта ситуация рассмешила, и тут же пришла в голову мысль, что если «покойник» помешал пограничникам и таможенникам проверить купе, то, возможно, этим приемом когда-нибудь уже пользовались изобретательные контрабандисты, и это сходило им с рук. Правда, этой мыслью я делиться ни с кем не стал и, поборов приступ смеха, настроил себя на серьезный лад, как во время чтения вечернего правила, и заново прочитал про себя несколько вечерних молитв. После этого мои мысли вернулись к теме переговоров и к предстоящей волнующей встрече с патриархом Алексием, но потом невольно опять перескочили к сцене с пограничником, вызвав уже не смех, а только улыбку.