Танец на граблях

Наверное, каждый из нас может вспомнить случай из своей жизни, когда после неправильного поступка тут же получал явное вразумление. Такие моменты остаются в памяти на всю жизнь, потому что благодаря им отчетливо понимаешь, что Господь всегда идет рядом с тобой и направляет, если ты шагаешь не в ту сторону.

Этот случай произошел четыре года назад, но в памяти сохранился до мельчайших деталей. Один человек, которого я очень уважаю, занял у меня и других моих знакомых энную сумму денег до зарплаты. После получения зарплаты долги всем раздал, кроме меня. И я задалась вопросом: почему именно мне этот человек возвращать долг не счел нужным? Спросить прямо постеснялась, деньги были не такие уж и большие, не в них суть. Я увидела в этом поступке какое-то особое, нехорошее отношение человека ко мне. Долго размышляла, мысли в голову лезли разные, и все они были довольно болезненные, навязчивые. Я просеивала сквозь мелкое сито свои отношения с должником за все время с момента нашего знакомства, искала причины такого отношения ко мне и не находила. Поймала себя на том, что осуждаю: дескать, вот тебе и верующий человек, взял и вот так поступил. Словно наваждение какое-то нашло. После исповеди стало легче, но лишь на какое-то время: мысли постепенно, маленькими шажочками снова протиснулись в мою голову и заняли там свои прежние «насиженные» места. Пришлось исповедовать этот грех осуждения не один раз, пока я не осознала, что искренне простила, уже не осуждаю и не буду больше об этом вспоминать.

Но не тут-то было… Я отдыхала на море, и вдруг позвонил этот мой знакомый и снова попросил одолжить денег, но уже более крупную сумму. От растерянности я промямлила, что нахожусь далеко от Саратова и это невозможно. Остаток отпуска был безнадежно испорчен. Мою голову моментально оккупировал рой навязчивых мыслей — теперь эти «вражеские захватчики» вторглись в мое сознание самым наглым образом и казались мне жирными, откормленными и расплодившимися за время своего отсутствия. С этими неприятными думами мне уже и солнце не светило так ярко, и море совсем перестало быть ласковым…

За два дня до этого своего отпуска я, уходя вечером с работы, обнаружила, что забыла дома кошелек. Это случилось очень некстати: бензобак в машине был пуст, доехать я могла только до ближайшей заправки. На мое счастье ко мне в кабинет заглянул коллега — Виктор Павлович, и его бумажник тут же опустел на пятьсот рублей.

— Завтра верну, — пообещала я, довольная тем, что моя проблема так быстро решилась. На следующий день Виктор Павлович экстренно уехал в командировку. Про пятьсот рублей я вспомнила только через два дня — уже в поезде.

«Ладно, — подумала я, — вернусь из отпуска и тогда отдам».

Наверное, все замечали, что после отпуска жизнь на какое-то время делится на две половины? Всё, что было до отпуска, кажется далеким-далеким прошлым… Так было и со мной, и я напрочь забыла про свой долг. Однако у Виктора Павловича, несмотря на пенсионный возраст, память оказалась лучше моей, и в самом начале моего первого рабочего дня он уже был у меня в кабинете. Расспрашивал об отпуске: шиковала ли я на курорте, много ли денег потратила и всё в этом духе. Вопросы были щедро пересыпаны шутками, я отвечала в той же манере: да, мол, ни в чем себе не отказывала, вернулась совсем без денег. Виктор Павлович — изрядный балагур и весельчак — вдруг погрустнел:

— Что, правда? Совсем денег не осталось?

— Да, — посетовала я, — сегодня на европейских курортах дешевле отдыхать, а на наших всё та-ак дорого!

Раньше Виктор Павлович редко проходил мимо моего кабинета, не заглянув. А тут пропал. Появился в день зарплаты.

— Представляешь, Свет, есть некоторые люди, которые долги не отдают, — как-то неловко хихикая, сказал он.

— О! Еще как представляю! — живо и возмущенно откликнулась я, так как Виктор Павлович наступил на больную мозоль: во мне все еще кипели переживания по поводу моего должника.

— И как же им живется с долгами-то? Совесть не мучает? — все еще хихикал Виктор Павлович.

— Нет! — говорю. — Представьте себе, живут преспокойненько!

— Ну а можно надеяться, что хоть когда-нибудь они вернут долг?

«Надо же, не у одной меня такая проблема, — подумала я, — вот и Виктор Палыч мается с должниками какими-то…».

— Глупо надеяться на это, — изрекла я свое умозаключение. — Нужно думать о том, как забыть и не держать обиды на этого человека.

Виктор Павлович крякнул и застыл как соляной столп. Постояв так какое-то время, он молча вышел.

— Вам не кажется, что у нас Виктор Павлович какой-то странный стал? — спросила я после этого случая у коллег. Коллеги пожали плечами — оказалось, что странности в нем заметила только я. В другой раз мы встретились с Виктором Павловичем в коридоре.

— А ты считаешь, что пятьсот рублей не деньги? — задал он мне вопрос вместо приветствия.

— Ой, я Вас умоляю, да это копейки, на пятьсот рублей сейчас и продуктов на ужин не купишь! — отмахнулась я от грустного Виктора Павловича и побежала дальше. Через несколько дней он пришел ко мне в кабинет и, переминаясь с ноги на ногу, снова завел свою шарманку о должниках, об их совести и о том, как грустно разочаровываться в людях.

— Виктор Палыч, я знаю, что делать! — с горячностью ответила я. — Не надо разочаровываться! Нужно мысленно подарить Вашему должнику эти деньги, примириться с ним внутренне, не осуждать — может, они ему нужнее, чем Вам!

Я б еще долго философствовала, только Виктор Павлович покраснел как рак и, крикнув мне в лицо: «Какая наглость!», выскочил из моего кабинета, громко хлопнув дверью.

«И все-таки он странный!» — подумала я, возвращаясь к работе. А в памяти еще долго блуждало эхо от звука хлопнувшей двери. Ночью, когда я уже проваливалась в сон, в моей голове снова раздался громкий звук хлопающей двери, я вздрогнула, проснулась… и вспомнила всё! Взвыв от ужаса, я схватила телефон, чтобы немедленно звонить Виктору Павловичу и объясняться, просить прощения, но оказалось, что время перевалило за полночь — звонить уже неуместно. Пришлось жить с этим до утра.

О, что это была за ночка! Я вдруг поняла, что забыть о долгах можно легко и просто, мне стало казаться, что я должна всем своим знакомым, но забыла об этом. Я ужасалась своим негативным мыслям о моем должнике. Ведь он, скорее всего, запамятовал! Но даже если нет, неужели этот поступок стоил того, чтобы так осуждать, как это делала я?! В конце концов, если не получалось забыть, простить и отпустить ситуацию, нужно было подойти и просто поговорить с ним об этом, как мне неоднократно советовал священник на исповеди. Переживая все это, я была не в силах сдерживать эмоции, поэтому то завывала и причитала: «Какой кошмар! Какой стыд!», то начинала истерично хохотать, вспоминая свои диалоги с Виктором Павловичем. Я несказанно перепугала своих домочадцев — в ночной тишине мои завывания и зловещий хохот любому бы внушили ужас.

Утром, смущенный моими сбивчивыми оправданиями и извинениями, Виктор Павлович радостно запихивал долгожданную пятисотку в бумажник. От процентов и компенсации в виде конфет он отказался, а в мою историю, кажется, не поверил. Но мне это почему-то было уже не важно. Важным казалось одно — срочно менять в себе то многое, что обнажилось благодаря всей этой истории. Я стала тщательно отслеживать и взвешивать на новых весах свои мысли, слова и поступки. Результаты зачастую огорчали, но были и маленькие победы — например, от греха осуждения я, как мне тогда казалось, почти избавилась. Однако вскоре выяснилось, что и это иллюзия.

Однажды я ехала со своей знакомой из храма. Мы так увлеклись благочестивыми разговорами, что я не включила поворотник на перекрестке. Водитель, чуть не въехавший из-за этого в мою машину, что-то кричал мне сквозь закрытые стекла авто и крутил пальцем у виска.

— Не понимаю, какой смысл кричать и ругаться? Все равно ведь я его не слышу, — обратилась я к своей знакомой.

— Да, мужчины они такие, — живо откликнулась та. — Вот я когда за рулем еду, никогда не ругаюсь. А мужчины — они такие нервные!

— Это точно, — согласилась я. — Обычно, когда едешь с мужчиной, только и слышишь, как он обзывается на других: то тюлень впереди него медленно едет, то олень сзади быстро мчится! Один он — Д'Артаньян на этой дороге!

— И не говори, — откликнулась моя знакомая. — Мне вот даже в голову не придет человека животным обзывать.

— Да! — поддержала я. — Ведь это еще и грех — человека, который образ и подобие Творца, назвать животным.

И на этой фразе мою машину вдруг подрезал другой автомобиль. Я резко ударила по тормозам, машину на скользкой осенней дороге занесло, но столкновения избежать удалось.

— Козел! — закричали мы хором вслед удаляющемуся авто. Переглянувшись, мы захохотали и тут же прервали свой смех, потому что на самом деле было совсем не смешно, а страшно. Страшно от такого скорого вразумления, от понимания, что Бог действительно в каждый момент рядом с тобой, а ты совсем не в лучшем виде предстоишь перед Ним.

Оставшуюся дорогу мы провели в раздумьях и тишине. А думы были невеселые. Приводило в уныние то, что ты изо дня в день барахтаешься, пытаясь выбраться из болота своих грехов, но снова вязнешь там. Изо дня в день ты не просто наступаешь на одни и те же грабли, а уже исполняешь на них какой-то безумный танец. Страшно от понимания, что если настигнет тебя смертный час сегодня, то для Царствия Небесного с таким внутренним содержимым ты совершенно не годишься. Но снова жить и подниматься после падений, отодвигать темную тучу уныния в сторону и видеть за ней солнце позволяет надежда на Божие милосердие. Какое же это счастье, что пока ты жив, у тебя всегда есть шанс получить прощение и всё исправить! И хочется снова и снова повторять слова песнопения, которыми сопровождаются чтения страстных Евангелий в Великую Пятницу: «Слава долготерпению Твоему, Господи!».

Фото из открытых интернет-источников

Газета «Православная вера» № 04 (576)