И будут два одною плотью

Сам и ныне, Владыко, в начале создавый человека, и положивый его яко царя твари, и рекий: не добро быти человеку единому на земли, сотворим ему помощника по нему; и взем едино от ребр его, создал еси жену, юже видев Адам, рече: сия ныне кость от костей моих, и плоть от плоти моея; сия наречется жена, яко от мужа своего взята бысть сия. Сего ради оставит человек отца своего и матерь, и прилепится жене своей, и будета два в плоть едину; и яже Бог сопряже, человек да не разлучает.

Эту молитву, в числе других, читает священник, совершающий Таинство Брака, или, как мы привыкли говорить, венчание. И как было бы прекрасно, если бы дальнейшая жизнь супругов всегда и во всем соответствовала этим древним молитвословиям… Увы, в жизни так получается далеко не у всех. И даже вполне осознанное, казалось бы, вступление людей в брак, благословляемый и освящаемый Церковью, — не гарантия сохранения семьи. А любое ли венчание, совершаемое в храме, можно назвать по-настоящему осознанным выбором молодой пары?

Священникам сегодня приходится не только венчать, но и заниматься разводами венчанных пар; духовно помогать тем, в чьей жизни произошла эта драма; обсуждать с прихожанами не только их первое венчание, но и второе, а когда-то и третье…

На наши вопросы, связанные с Таинством Брака и дальнейшей жизнью супругов, с разводом и его последствиями, отвечают главный редактор нашего журнала игумен Нектарий (Морозов) и протоиерей Анатолий Страхов — председатель епархиальной дисциплинарной канонической комиссии.

Крест более тяжкий, чем монашеский

— Наверное, людей, которые просят их обвенчать, можно поделить на две категории, причем неравные. Одна категория — это прихожане храма, где я служу настоятелем. То есть те, кого я хорошо знаю. И их решение вступить в брак не становится для меня неожиданностью. Решению предшествует процесс, свидетелями которого мы, клирики и другие прихожане, были на протяжении значительного времени. А вот другая категория просящих о венчании пар — это те люди, которых мы видим в первый раз. И, вполне вероятно, что, обвенчав, мы их больше не увидим. Да, мы не венчаем просто так, только потому, что они попросили. Мы проводим с ними подготовительные, огласительные беседы — так же, как и с желающими принять Таинство Крещения. Рассказываем им, в чем суть Таинства Брака, в чем заключаются церковные обязанности супругов по отношению друг к другу, говорим вкратце о том, что есть христианская и церковная жизнь. Но, что будет с ними после венчания, — этого мы предугадать не можем: дальнейшее зависит только от этих двоих, которых мы не знаем, а кроме того, и они друг друга могут еще не знать. К сожалению, люди сегодня часто вступают в брак, не узнав толком друг друга, и процесс узнавания начинается лишь тогда, когда они уже живут вместе. Мы не можем повлиять на последствия их решения заключить церковный брак; мы никоим образом не можем реализовать свою пастырскую ответственность за то, что эти две личности стали одним целым в Таинстве Брака. Или не стали… И это не может не смущать, не может не беспокоить.

Чем было венчание изначально по своему смыслу? Не просто неким аналогом записи акта гражданского состояния, а свидетельством: Церковь свидетельствовала, что два человека, два члена христианской общины хотят стать семьей. Жизнь общины — это общая жизнь, это, по сути, жизнь одной семьи, и эти двое не могли исключить себя из общей жизни: они должны были всех поставить в известность о том, что собираются создать семью внутри этой большой семьи. Естественно, они уведомляли об этом епископа и просили его благословения на брак. А вслед за тем в Таинстве Венчания им преподавалось благословение Божие и в то же время благословение Церкви (общины) на дальнейшую совместную жизнь. Люди не считали для себя возможным вступить в брак, проигнорировав Церковь, иначе какими же они были бы христианами.

Но сегодня у нас ситуация совершенно иная. Сейчас даже в хорошем случае подход к Таинству Венчания носит характер несколько утилитарный. Хороший случай — это если жених с невестой, хотя бы и не будучи еще по-настоящему воцерковленными людьми, все же понимают, что венчание — это не просто красивый ритуал, фотографии с которого потом можно выложить в «Инстаграме», в «Фейсбуке» или где-то еще; что это имеет некое духовное значение, что это священнодействие, таинство. Но тем не менее в большинстве случаев они венчаются потому, что знают: Бог венчанный брак благословляет, и этот брак лучше, чем невенчанный. С одной стороны, это, безусловно, так: в молитвах чинопоследования венчания испрашивается благословение на совместную жизнь, на здоровое и большое потомство, на дом, словом, на все. Но главное — это все-таки не те блага, которые человек хочет получить от Бога после Таинства Венчания, а именно христианская жизнь супругов, которые должны стать единой плотью (см.: Мф. 19, 5). Для человека, который остается по отношению к Церкви внешним, непонятно, как двое могут стать одним; но вот в этом и заключается таинство единения. Каким образом надо потрудиться, какие усилия приложить, чтобы то, возможность чего дана в таинстве, стало совершенно реальным в твоей, в вашей общей жизни? Это достигается именно через христианскую, церковную жизнь, через преодоление тех противоречий, которые есть внутри одного человека, и тех противоречий, которые есть между двумя людьми. Человеку нецерковному не понять, что это такое: ему трудно даже понять, что от него в данном случае требуется. Поэтому, когда мы венчаем людей нецерковных, в этом есть момент профанации…

— И Вы не можете его избежать?

— Нет, потому что мы здесь вынуждены руководствоваться принципом икономии — снисхождения. Люди пришли в храм, прошли предварительные беседы, и, когда мы видим, что в них есть все-таки вера, в них есть хотя бы какое-то минимальное понимание христианства, мы не можем отказать им в венчании. Если мы им откажем, мы их оттолкнем, отпугнем, мы сами лишим их того благословения, в котором они нуждаются, к которому стремятся. Но в то же время мы не можем ничего сказать о том, что получится из этого брака. Это неизбежное следствие главного дефекта нашей сегодняшней церковно-приходской жизни: христиане не составляют единой общины. И в ситуации с Таинством Брака это проявляется очень ярко. Совесть пришедшего к нам человека — для нас в большинстве случаев потемки. Священник должен в течение очень короткого времени понять, кто перед ним сейчас стоит, что это за люди…

— И когда-то, может быть, и отказать в венчании?

— Да, в некоторых случаях, я думаю, священник должен это сделать, если ситуация совсем уж несуразная, абсурдная. Например, когда очевидно, что жених с невестой совершенно не знают друг друга. Тогда нужно ответить: «Нет, я вас венчать не буду, подождем, пока вы узнаете друг друга по-настоящему». Но это непростой вопрос, здесь очень трудно нащупать грань: когда отказать, а когда все же венчать. Возможно, эта пара пойдет в другой храм, и там ей не откажут. Но я считаю, что священник имеет право и обязан хотя бы напомнить этим людям о взаимной ответственности, об ответственности за брак, хотя бы предложить жениху и невесте не спешить с венчанием, узнать друг друга получше.

Венчание невозможно категорически, когда мы видим, что для человека таинство — просто пустой звук, просто ритуал или формальность, и если мы никак не можем приблизить этого человека к пониманию: он абсолютно этого чужд, и все это для него лишено всякого значения. Люди приходят к нам венчаться, и говорят, что не верят в Бога. А зачем же тогда венчание? Родители настаивают или эта пара собирается на ПМЖ в Грецию, а там нужно, чтобы брак был церковным. Масса может быть причин. Но ведь нельзя крестить человека, который не верит в Бога, и точно так же нельзя венчать людей, которые в Бога не верят: это совершенно противоестественно. Таинство может совершаться только по отношению к тому, у кого есть вера.

— Но вот вроде идеальный вариант: венчается пара верующих, вполне воцерковленных, все, казалось бы, прекрасно понимающих людей. Познакомились в храме, в паломничестве, на трудническом послушании в монастыре… Полное единомыслие и единочувствие. А через три года — развод. Я непосредственно знаю такие случаи и слышу регулярно, что их немало.

— Это называется феноменом ложного сближения. Два человека, на самом деле очень друг от друга далеких, встречаются в той среде, которая обоим близка, родственна, нравится. Обстоятельства, в которых они встретились и познакомились, создают мощную эмоциональную поддержку: паломничество в монастырь и т. д. Плюс присущее обоим отторжение от окружающей их мирской, нецерковной среды. Но на самом деле не это должно быть мотивом для вступления в брак. Люди должны друг друга узнать и полюбить. Или полюбить и узнать, и еще больше полюбить. Вот когда это происходит, тогда, как правило, за хорошим началом не следует плохого конца. В противном случае люди с опозданием замечают, что так и остались друг для друга чужими. То, что их друг в друге привлекло, — это не их собственные качества, не индивидуальность. То, что человек православный, благочестивый, ездит в монастыри, поет в церковном хоре — не основание для вступления в брак. Нельзя взять любого православного мужчину и любую православную женщину, поженить их и считать, что раз они оба православные, то из этого непременно должно получиться нечто хорошее. Чтобы получилось хорошее, требуется личный выбор человека, требуется любовь — вот именно к этому человеку, а не к другому. Сейчас в Интернете появились православные брачные агентства — я не шучу, это правда. По этому критерию подбирают будущих мужей и жен… Меж тем гораздо более счастливыми зачастую оказываются не обоюдно-православные браки, а те, где невоцерковленная сторона уважает и бережет чувства стороны воцерковленной, а та, в свою очередь, не пытается ничего навязывать своей не пришедшей пока к Православию половине. Со временем такой брак может стать в полном смысле слова церковным. Но главное условие этого — любовь.

— Бывает ведь еще и так, что человек просто придумывает себе идеал православной семьи, расписывает уже заранее все как по нотам, а реальность оказывается совсем другой, и тот, который рядом, по этим нотам жить не хочет…

— Я считаю, что на самом деле для верующего человека следование каким-то формам и шаблонам вообще не характерно. Верующий в живого Бога человек понимает, что жизнь тоже живая и что он не вправе требовать от других людей, чтобы они, как какая-то масса, наполнили созданную им форму, и застыли, и в этой форме жили. Такого просто не может быть. На самом деле человек, пытающийся принять какую-то заданную форму, — это всегда актер. Потому что святые не были такими вот «отливками». Святые были живыми, непосредственными людьми, причем очень разными. Надо знать одну вещь: благодать Божия, конечно, преображает, изменяет человека, но его индивидуальные качества остаются прежними. Вот был человек вспыльчивым, в нем сохранится что-то от вспыльчивости. Был порывистым — порывистость сохраняется. Преображение не означает переформатирования личности. Преображение — это нечто совершенно иное. Это освящение того доброго, что в человеке уже есть, это изменение человека к лучшему. Но все индивидуальные психологические черты, которые у человека были, они в той или иной форме будут сохраняться. Апостол Павел был горячим, ревностным гонителем христиан, а потом он стал столь же горячим и ревностным в проповеди христианской. И никто из апостолов, заметьте, никакой форме не соответствовал. Каждый из них был уникален и неповторим. В человеке, может быть, самое важное — эта его уникальность. Потому что уникальность — это личностность. А христианство требует личных отношений между человеком и Богом. Когда человек понимает, что христианство — это его личное отношение к Богу, он и с людьми отношения строит так же. Не с каким-то затребованным идеалом, а с конкретным человеком, которого он любит. Если ты любишь реального человека, какие тебе нужны еще идеалы? Рядом с тобой живой человек. Ты его любишь таким, какой он есть. И стараешься измениться к лучшему — для того чтобы и он тебя не напрасно любил.

А завышенные требования к ближнему — они всегда от эгоизма. И от него же такая вот вера — не живая, а формальная. Формальная вера подталкивает человека к фарисейству: вот так делай, и спасешься. Но вполне можно и не спастись, несмотря на то что делаешь именно так. Потому что суть не в том, что ты делаешь, а что в тебе происходит в результате твоих действий.

— А бывает такое, что к Вам приходит человек, глубоко раненный, подбитый разводом, человек, для которого это стало трагедией и который не знает, как теперь жить дальше? Что Вы ему скажете?

— Развод — это трагедия для всякого сколько-нибудь ответственного человека и уж тем более для человека верующего, православного, понимающего, что такое брак. Как жить? С пониманием того, что есть над тобой Промысл Божий; что даже и самые необдуманные, самые неправильные, даже, как кажется, роковые твои поступки, если ты от Бога не отступаешь, если ты действительно ищешь спасения, могут стать для тебя тем, что тебя созидает, а не разрушает. И это очень важно понять. И задать себе вопрос: зачем мне послана эта скорбь? Иногда это происходит для того, чтобы человек смирился и не мнил о себе; для того чтобы стал относиться к себе проще. Иногда — просто потому, что человек не имел опыта; хотя и дорогой ценой, но он его приобрел, и если Бог даст этому человеку семейную жизнь вторично, он не повторит уже своих ошибок. Ведь развод чаще всего — следствие ошибок. А что верующий человек должен делать, если что-то произошло по его ошибке? Он должен смириться с этим и сказать: «В этом, кроме меня, никто не виноват, Господи, помилуй меня и, если Тебе угодно, устрой мою дальнейшую жизнь». А отчаяние и уныние в этом случае, как и в любом ином, только от малодушия и гордости.

— А что наблюдается чаще — самоукорение или обвинение во всем бывшего супруга (супруги)?

— Иногда человек настолько неосмысленно относится к браку, что даже не задается вопросом о причине развода. «Почему вы с женой развелись?» — «Не знаю». — «Но ведь не вдруг же это произошло, были же какие-то предпосылки». — «Не было». — «А как вы жили?» — «Нормально. Ну, я пил иногда. Ну, траву иногда курил. Ну, были случаи, что я изменял, но она не знала. А так все хорошо». Я сейчас привел ситуацию, которая кажется абсурдной, однако она вполне реальна, жизненна. Понятно, что не каждый курит траву, не каждый изменяет. Но вот осмыслить свою вину люди очень часто оказываются не в состоянии. И вообще, себя в разводе редкий человек винит. А если винит, то это самообвинение часто уже принимает характер саморазрушения, что совсем непродуктивно. Здравое и христианское отношение к собственной вине — да, это моя ошибка, моя вина, я это понимаю, но что делать, буду нести это и жить дальше — совсем нечасто встречается. Чаще либо совершенное неосмысление, либо обвинение других людей — бывшего супруга, его (ее) родных, тещи, свекрови и т. д. Либо, наконец, видение причины в неких стихийных процессах: «Так сложилось, что не сложилось».

Наверное, надо здесь сказать об одной огромной проблеме: люди утратили представление о христианстве, они не знают, что это такое на самом деле. Я говорю сейчас обо всех — о церковных людях, нецерковных, о нас вообще. Мы начали перекраивать христианство на свой лад, модифицировать его так, что оно порой меняется до неузнаваемости.

Люди утратили не только представления о христианстве, но и элементарную культуру жизни друг с другом, культуру, которая предполагает нечто само собой разумеющееся: два человека встретились, они должны поздороваться, расстаются — надо попрощаться. То, чему родители учат маленьких детей: ты увидел знакомого человека, скажи ему «Здравствуйте»; тебе что-то дали, скажи «Спасибо»; когда просишь, скажи «Пожалуйста», это, как всем нам в детстве говорили, волшебные слова. А сейчас волшебных слов и действий практически не осталось. Волшебные действия: знакомясь с человеком, узнай, как его зовут и кто он. Ты собрался на этом человеке жениться или выходить за него замуж — узнай его предварительно. Разберись в себе и своих чувствах. Разберись и в чувствах этого человека. Потрать на это время. Не месяц, не два — лично я уверен, что достаточное для этого время — от года до трех. Три года — это срок, который называл отец Иоанн (Крестьянкин): этот срок соответствует сроку послушничества в монастыре, то есть это время, которое предшествует монашескому постригу. Мне страшновато говорить о трех годах, но год — это минимум для узнавания друг друга. Да, можно поспорить, но, видя, какое количество из этих спорящих разводится, я хочу сказать: ну подождите вы чуть-чуть, вы не корову покупаете, не машину продаете, это решение на всю жизнь. Но это сложно дается человеку, который привык вот так: хочу все сразу и прямо сейчас.

— Я вспомнила переписку святителя Игнатия Брянчанинова с его отцом, который хотел, чтобы сын женился и жил «как все», а сын отвечал ему: «Мне всегда казалось, тем более теперь кажется супружество бременем тяжким, неудобоносимым: я страшился оного и не понимал, и теперь не понимаю, как могут люди решаться на оное…»

— Я единственный раз в жизни был у отца Иоанна (Крестьянкина). Я не был еще тогда монахом и пришел к нему в обычной светской одежде. Несмотря на это, он спросил меня: «Ты монах или еще не монах?». И еще какие-то вопросы задавал. Я отвечал, с трудом преодолевая растерянность. Мне самому было это удивительно, я ведь журналист, я привык свободно общаться с самыми разными людьми, а тут просто как провалился куда-то… И вдруг отец Иоанн мне говорит: «Об одном хочу тебе сказать. Не бери на себя креста более тяжкого, нежели крест жизни монашеской: крест жизни супружеской». Я очень хорошо эти слова запомнил. Они еще удивительнее, если учесть, что отец Иоанн (Крестьянкин) был семейным священником, он впоследствии овдовел и принял монашеский постриг. Мы обычно думаем, что подвиг, крест — жизнь монаха, а отец Иоанн так просто и ясно сказал о том, что подвигом и крестом куда более тяжелым может быть жизнь семейная. Почему? Потому что такова мера ответственности — друга за друга, за детей. А много ли тех, кто об этом хотя бы догадывается?..

Уступив в малом, спасти большее

— В своей работе мы опираемся на канонические правила Русской Православной Церкви, на труды святых отцов, на такой документ, как Основы социальной концепции Русской Православной Церкви, и применяем при том принцип икономии, снисхождения к человеку, к его неизбежной немощи. Чтобы, уступив в малом, спасти большее.

Что касается венчания повторных браков, Церковью благословляется первый брак, а второй и третий — лишь как исключение, как снисхождение к человеческой немощи. Четвертый брак не благословляется никогда и ни при каких обстоятельствах. Для человека, который не был инициатором расторжения первого брака, который оказался при разводе потерпевшей стороной, венчание второго брака возможно всегда. Однако Церковь ни перед кем не закрывает двери покаяния, и даже те люди, которые виновны в расторжении первого брака, могут рассчитывать на снисхождение Церкви при условии осознания ими своей вины, покаяния, исполнения епитимии, и если у них нет возможности воссоединиться с прежней семьей. Срок епитимии определяется членами комиссии, опять же учитывая реальные возможности человека, исходя из принципа разумного снисхождения.

— Наш отдел находится в том же здании, где заседает каноническая комиссия. И несколько раз в нашу дверь стучались заблудившиеся люди и спрашивали: «Где у вас здесь комиссия по развенчанию?». Откуда вообще это слово у людей в головах? Если они приходят за разрешением на венчание второго брака, почему они считают, что Вы должны каким-то образом освободить их от первого?

— Это говорит только о невоцерковленности людей, об отсутствии у них элементарных знаний о христианской, церковной жизни. Люди не понимают, что такое венчание. Оно — одно из таинств Церкви. Никакого развенчания не существует. Так же как и раскрещивания. Люди из каких-то, видимо, суеверных соображений приходят к нам за «развенчанием», потому что считают, что именно первый венчанный брак — причина того, что в жизни после этого все наперекосяк, что не складывается семья, что не складываются отношения в повторном браке. Это одно из распространенных заблуждений, которое приходится в буквальном смысле развенчивать. Отношения ни в первой, ни во второй семье не складываются не потому, что первый брак был венчан, а потому, что люди в первом браке не стремились к единству, не стремились заручиться помощью Божией, Его благодатью. Ведь церковное венчание — это благословение супругам, желающим в браке достигнуть единства, это молитва о помощи Божией в этом деле. Но само слово «помощь» предполагает собственные усилия человека, которому эта помощь направлена. Помочь можно только тому, кто сам что-то делает, правильно? Поэтому если люди, обвенчавшись, не живут христианской жизнью, если каждый из них не готов жертвовать ради человека, который рядом, то, конечно, ни о каком единстве речь не идет.

— О чем Вы спрашиваете людей, приходящих к Вам за разрешением на второе венчание, и в каких случаях Вы его разрешаете?

— Основной вопрос: в чем причина разрушения союза, кто явился инициатором развода супругов, что делал обратившийся к нам для того, чтобы сохранить семью. И второй вопрос: насколько обратившийся к нам осознает свою ответственность перед Богом. Мы ведь с вами знаем — нет такого греха, который Бог не простил бы человеку по глубокому Своему милосердию, если человек приносит искреннее сердечное покаяние в этом. А есть ли это покаянное чувство в человеке, пережившем уже семейную трагедию — развод? Даже если обратившийся к нам не был инициатором развода, это ведь не освобождает его от долга задуматься о собственной вине, собственных грехах, о той роли, которую они сыграли в семейной катастрофе.

— Часто ли человек, пришедший к Вам, готов увидеть собственную вину в катастрофе первого брака? Или чаще — оправдание себя и обвинение другой стороны?

— Бывает и первое, и второе. Бывает, что люди выражают искреннее сердечное раскаяние и желают, чтобы в новом браке, основанном уже на христианских ценностях, не было того негативного, что было в первом. Но есть и люди, которые видят в канонической комиссии лишь некую навязываемую им Церковью формальность. Они не берут на себя никакой ответственности, не осознают, что сами стали причиной разрушения прежней семьи. И нередко возмущаются: «В чем дело, почему я не могу обвенчаться второй раз?».

— Возможно, они спрашивают: «Почему я не имею права исправить ошибку?». Ведь все мы делаем ошибки в своей жизни, тем более в молодости…

— Но здесь ведь не просто об ошибках нужно вести речь. Если мы возьмем традицию нашего сегодняшнего времени, то увидим совершенно чудовищное отношение к институту брака. Браки разрушаются, браков в жизни человека может быть много, не говоря уж о внебрачных сожительствах. И в миру это считается нормальным и совершенно не осуждается: ну, не получилось у человека, не сложилось, женился вторично, в третий раз, что ж, бывает… Но Церковь руководствуется не духом времени, а евангельскими устоями. И не все, что в миру признается нормальным, мы можем в Церкви принять и тем более благословить. Это приходится людям объяснять.

— Я полагаю, у Вас возникает к этим людям вопрос, понимают ли они вообще, что такое венчание, Таинство Брака?

— Естественно, это приходится регулярно объяснять — что такое христианский союз, какова роль супругов, почему брак нерасторжим, почему развод нельзя воспринимать как «исправление ошибки», почему брак подразумевает жертвенность. Ведь венчание принесет плоды, только если люди это понимают, и если понимание обоюдное.

— Кому и когда Вы отказываете в венчании повторного брака?

— Отказ возможен, когда к этому есть канонические причины (например, духовное родство — восприемник не может жениться на своей крестнице — или психическая невменяемость одного из супругов). Категорический отказ — это редкость, даже если человек виноват в распаде первого брака. Обычно мы подходим к вопросу иначе, применяя тот самый принцип икономии. Особенно трудный случай — когда человек не имеет никакого покаяния, никакого осознания; когда он видит свою вину только в том, что он «ошибочно» вступил в тот, первый, брак, и ни в чем больше. Но и в этом случае мы не отталкиваем человека, а делаем что-то, чтобы помочь ему задуматься, изменить свое отношение к собственной жизни. Мы говорим ему, что комиссия откладывает решение вопроса о его венчании на какой-то срок, например на год, а за этот год мы предлагаем ему исполнить определенную епитимию. Иногда — просто регулярно бывать в храме, исповедоваться, причащаться. Мы оставляем человеку это время для покаяния, не исключая и воссоединения с прежней семьей, что было бы вообще идеально.

— Но, если этот идеал оказывается недостижимым, будут ли люди, решившие создать вторую семью, ждать целый год? В большинстве случаев они предпочтут совместную жизнь без венца…

— Это вопрос уже другого порядка. Церковь признает законным брак, зарегистрированный загсом, такой брак (в настоящем смысле этого слова гражданский) не является блудным сожительством, и человек, живущий в таком браке, не подвергается никаким прещениям. Главное — чтобы время, на которое мы отложили венчание, не прошло для людей даром. И у нас регулярно так бывает — люди проходят этот срок и возвращаются к нам в комиссию за разрешением на венчание. Мы интересуемся, насколько полезно прошло для них это время, и ни разу не слышали отрицательных ответов. Никто не сказал, что это время прошло напрасно. Напротив, многие благодарят беседовавшего с ними на комиссии священника и стараются продолжить отношения с ним — начинают ходить именно в тот храм, где он служит, исповедоваться у него. Хотя поначалу многие из тех, кто потом благодарит, воспринимают отсрочку с определенной обидой, потому что они не получили желаемого прямо вот сейчас и сразу.

— Значит, вынужденный визит в каноническую комиссию служит более глубокому воцерковлению человека? И Вы реально видите перемены — во второй раз к Вам приходит уже не тот человек, что в первый?

— Конечно, у нас нет возможности проследить поведение этого человека во всей его жизни, но тем не менее, когда человек искренне осознает свои грехи, это сразу видно. Признак искреннего покаяния — это намерение не совершать греха в будущем. А значит, можно надеяться на то, что второй брак будет подлинно христианским.

Журнал «Православие и современность» № 39 (55)