Непреодолимая потребность оскорблять

Телеведущий Владимир Познер выразил опасения, что его как человека, всячески подчеркивающего свой атеизм, посадят в тюрьму. Он говорит это, если я не ошибаюсь, не в первый раз. Со стороны это выглядит весьма парадоксально — человек, ведущий передачу в наилучшее время на первом канале, жалуется на то, что режим вот-вот ввергнет его в узы за его принципиальную позицию. Пока что режим покарал его только доходной и высокой трибуной на своем государственном канале. Поистине, нет предела лютости православной инквизиции. Его нынешняя речь связана с условным приговором Соколовскому и с общим оживлением дискуссии об оскорблении религиозных чувств. Что же, обратим внимание на эту дискуссию.

Фото: Донат Сорокин / ТАСС / Vida Press

Когда люди из всех прав, которые могут быть нарушены, наиважнейшим считают право оскорблять веру других, у меня это, признаться, вызывает некоторое непонимание. На свете есть много религий и мировоззрений, которых я не разделяю и при случае оспариваю. Мне доводилось спорить и с мусульманами, и с буддистами, и с неоиндуистами.

При этом я, как и абсолютное большинство людей самых разных убеждений, почему-то воздерживаюсь от оскорблений, совершенно не испытываю такого желания и не вижу никакого стеснения в том, что выражение несогласия с чужими убеждениями от меня ожидается в культурной и вежливой форме. Не рисую карикатур на Мухаммеда, не мочусь на статую Будды, не ломлюсь безобразничать в индуистские храмы, не сочиняю непристойных пародий на обрядовые песнопения чужих религий — и не испытываю в этом ни малейшей потребности.

Мне как-то совершенно непонятна сладость и привлекательность такого поведения, и что люди в этом находят, почему для них это так необходимо? Вот зачем? Ведь это еще усилия надо прилагать ко всему этому творчеству, время тратить… В чем корни этой потребности? Переубедить кого-то, используя грубые оскорбления, еще никому и никогда не удавалось. Быть ревностным сторонником какой-то точки зрения — хотя бы и атеистической — значит пытаться убедить других людей в ее истинности. Но как тут делу может помочь грубость и хамство? Выражать свое презрение к людям и пытаться их в чем-то убедить — это две несовместимые вещи.

Это стремление непременно наносить тяжкие оскорбления своим соседям со стороны выглядит как какое-то извращенное влечение, которое тащит людей за собой, несмотря на явную контрпродуктивность такого поведения. Это как с другими проблемами в поведении — для кого-то это необоримая, всепожирающая страсть, а кому-то просто непонятно, как вообще может к этому тянуть. Вот мне непонятно.

Поэтому требование свободы оскорблений не вызывает у меня позитивного отзыва. Мне сложно понять — и сложно идентифицировать себя с людьми, для которых это острая потребность, и налагаемые на нее ограничения есть тяжкое лишение.

Более того, я склонен реагировать на эту потребность негативно. Дело не только в религии. Для меня Мухаммед или Будда не являются религиозно значимыми фигурами. Но я знаю, что они почитаются многими людьми, и их демонстративное оскорбление будет проявлением крайнего презрения к этим людям. Безотносительно к тому, оскорбляется ли Бог — по отношению к людям это будет несомненным тяжким оскорблением.

Поэтому вся риторика на тему «может ли Бог оскорбиться» и «нуждается ли Бог, в том, чтобы Его от оскорблений защищало государство» просто не относится к делу. Речь идет о выражении крайнего презрения к людям. Меня это отталкивает.

Мне вообще не нравится хамство, гопничество, быкование, глумление и всякого рода выражение презрения к окружающим. К любым вообще и по любому поводу. Я считаю, что это надо как-то одергивать. Такой популярный и традиционный способ, как кулачный бой, мне кажется не вполне здоровым и чреватым осложнениями — в драке недолго и убить или серьезно покалечить. Поэтому я полагаю, что когда одергивает государство и по закону, это лучше. При этом государство тоже может впадать в чрезмерность, что само по себе плохо. Но когда оно ничего не делает, все возвращается к традиционным способам. Наносить намеренные тяжкие оскорбления своим соседям — значит провоцировать конфликт. Либо конфликт неизбежно будет спровоцирован, либо государство вмешается и остановит провокаторов.

Да, мне бы гораздо больше понравилось, если бы провокаторов останавливало полученное в детстве воспитание. Большинству из нас внушили, что оскорблять людей неправильно. Или общественное мнение — такое поведение вызывало бы общее неприятие, так что хулители предпочли бы держать свою страсть при себе. Но если это, увы, не работает, остается государство.

Идея о том, что из всех видов хамства и гопничества именно хамство на темы религии надо наделить неким особым статусом и неприкосновенностью, кажется мне крайне противоречивой. Почему пьяный хулиган, который оскорбляет граждан на прогулке в парке, поминая их родственников, особенности внешности или этническую принадлежность, должен быть задержан и доставлен в участок, а трезвый хулиган, который оскорбляет большие группы граждан, упоминая почитаемые ими святыни, должен действовать беспрепятственно?

Можно спорить о том, уместно ли уголовное преследование или хватит административного — я готов признать это открытым вопросом — но с теми, кто полагает, что такое поведение должно быть принципиально непресекаемо, я не могу согласиться. В конце концов, хулигана в парке задерживают, не в последнюю очередь предвидя неизбежную эскалацию конфликта.

Есть другой аргумент, который выдвигают в защиту свободы оскорблений: «Ну, вы же христиане, вы обязаны прощать». Его могут употреблять по двум причинам — с одной стороны, может иметь место совершенно искренне непонимание. С другой — манипуляция. Поговорим о том и другом.

Непонимание связано с невидением разницы между личным и государственным. Если лично вы потерпели обиду — вам заповедано ее простить. Вам, если вы христианин, строго запрещено мстить. Но это относится ко всем обидам — и если вас оскорбили, и если вас избили, и если вас обокрали, и если вас мошеннически обобрали, вы должны прощать эту вашу личную обиду. Сама по себе евангельская заповедь не проводит никакого разграничения между различными обидами — мстить запрещено, и все.

Если заповедь о прощении воспрещает преследовать за оскорбление религии, она также запрещает преследовать за что бы то ни было. Собственно, такова была позиция Льва Николаевича Толстого, который был против каких бы то ни было судов в принципе. Но я не видел, чтобы в текущей полемике ее кто-либо придерживался. Если заповедь требует допустить оскорбления, а вот, например, церковных воров, или угонщиков, или взломщиков все-таки можно задерживать и судить, то это крайне избирательное применение. Прощать-то заповедано всех, а не какую-то одну категорию обидчиков.

Ошибка тут в том, что заповедь воспрещает личную месть, но она не запрещает государству осуществлять свои функции. «Ибо [начальник] есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое» (Рим. 13, 4) Государство (и его представители) не занимаются личной местью. Они обуздывают зло по закону, являясь в этом отношении Божиими слугами.

Эта заповедь также не запрещает вам прибегать к защите государства или давать показания, на основании которых преступник может попасть в тюрьму. В конце концов, помогая государству изобличить вора или грабителя, вы помогаете защитить его потенциальных жертв.

Что интересно, это обычно не вызывает возражений — мы все понимаем, что работа государства состоит в том, чтобы обеспечивать безопасность граждан. Я ни разу не слышал, чтобы кто-то говорил о том, что машины христиан не надо защищать от угона, а квартиры — от воров, на том основании, что христианам заповедано прощать.

То есть я знаю, конечно, христиан, которые говорят: «Мои религиозные чувства защищать не надо». Я верю, что они вполне искренни. Но я еще не видел никого, кто сказал бы «мою машину не надо защищать от угона» или «мою квартиру не надо защищать от воров».

Впрочем, тут возникает еще один вид путаницы — между личной обидой и общественным злом. Если, к примеру, я, будучи злым хулиганом, сжег вашу машину, а вы решили оказать милость и отказались с меня что-либо взыскивать, вы проявили великодушие, близкое к святости. Если я сжег машину вашего соседа, а вы с большим негодованием требуете от него, чтобы он с меня ничего не взыскивал, и вообще только злые и мстительные люди, забывшие заветы Христа, способны тут что-то взыскивать через суд, это как раз к святости вас ничуть не приближает. Одно дело благодушно сносить оскорбления, наносимые мне, другое — с тем же благодушием сносить оскорбления, наносимые ближнему.

Те же люди могут искренне негодовать на такое общественное зло, как коррупция, и требовать справедливого суда над предполагаемыми злоупотребителями. Если мы спросим у них, не требует ли заповедь Христова прощать коррупционеров, они заметят нам (и совершенно справедливо) что коррупция — это общественное зло, а не их личная обида, которую им следовало бы прощать.

Но сеяние ненависти и провоцирование конфликтов также есть общественное зло, и спрашивать тут «а лично вы сильно ли обиделись?» — значит просто не понимать сути дела. Абсолютно неважно, насколько сильное эмоциональное огорчение причинил вам или мне, например, юный художник нарисовавший свастику на синагоге. Даже неважно, насколько сильно огорчились прихожане синагоги. Важно, что совершено действие, направленное на возбуждение конфликтов и вражды и подрыв гражданского мира.

Сказать «а меня вот это абсолютно не раздражает» — ну, степень вашей личной флегматичности не имеет никакого отношения к общественной опасности деяния.

Но иногда за критикой «обидчивости» христиан стоит именно манипуляция. Манипуляция, в общем виде, выглядит так: «Хотите быть хорошим? Делайте, как я скажу». Этот метод употребляется очень далеко за пределами данной полемики, я с ним не раз сталкивался. Любой человек испытывает естественную потребность быть принятым и одобренным, чувствовать себя в мире с Богом и ближними.

Манипуляторам как-то удается исподволь внушить нам мысль, что мы должны искать одобрения именно у них. Как именно — загадка человеческой психологии. Но это часто работает. С христианами работает особенно часто — поскольку они искренне желают быть угодными Богу и иметь доброе свидетельство от людей. «Вы должны делать как мы хотим! А то вы нас оттолкнете от Церкви! И вы будете плохие!» — слышат христиане и приходят в большое смущение. Как бы нам угодить этим прекрасным людям, чтобы они больше на нас не сердились?

Ссылаясь на мой собственный, довольно тяжелый опыт, я могу сказать, что чем раньше вы опознаете манипуляцию и спокойно скажете: «Какой я христианин, судить не вам, и я не ставлю своей целью вам понравиться», — тем лучше. Нам надо смириться с тем фактом, что мы не всем нравимся в этом мире. Это неизбежно.

Правда, я предвижу, что на мои примеры с квартирой или машиной мне скажут, что тут имущественный вред, за машину еще кредит, поди, не выплачен, это все ценности, а вот презрение, унижение, отрицание человеческого достоинства — это совсем другое дело, тут и защищать нечего.

Что же, в этом наше принципиальное разногласие. Я верю, что человеческое достоинство — это ценность. Что отрицать его, демонстрируя крайнее презрение к людям, неправильно. Это неправильно по отношению ко всем — к моим единоверцам, к последователям других религий, к людям вообще. Это должно как-то сдерживаться. Если работает личное воспитание и общественное неодобрение, так что государству нет нужды вмешиваться — очень хорошо. Если не работает — что же, придется прибегнуть к помощи государства. Как это делается в развитых странах. В Британии, например.

Избегнуть же преследований за оскорбления очень нетрудно — не наносить их. Просто попробуйте быть цивилизованными, культурными, благовоспитанными людьми, уважающими своих соседей. В этом нет ничего особенно трудного — большинству людей, в том числе большинству атеистов, это вполне удается.