О любви ко граду непостоянному

Апостол Павел в Послании к Евреям (13, 11–14) пишет о том, что тела жертвенных животных всегда сжигались вне стана; так и Христос, дабы освятить людей кровию Своею, пострадал вне врат; и призывает своих соплеменников выйти к Нему за стан, нося Его поругание; ибо мы не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего.

Эти слова нередко цитируют те, кто хочет доказать, что земное Отечество с его историей, его культурой, его ситуацией в настоящее время и его, наконец, нуждою в нас должно восприниматься христианами как нечто второстепенное. Так же как и национальная идентичность, ведь по совлечении ветхого человека, как пишет тот же апостол в Послании к Колоссянам (3, 11), для нас уже нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос.

От людей, придерживающихся такой точки зрения, можно услышать упреки: «Русское Православие вам дороже христианства, как такового»; «Вы уже боитесь назвать себя просто христианами, потому что это понятие вненационально» и т. д. О том, чем должен для нас быть «град непостоянный», то есть земное Отечество, как мы должны относиться к породившей нас нации, о том, может ли православный христианин не быть патриотом, наша беседа с главным редактором нашего журнала игуменом Нектарием (Морозовым).

— Отец Нектарий, все мы с детства знаем, что любовь к Отечеству — чувство святое. Следует ли из приведенных выше слов апостола противоположное, то есть то, что Родину свою любить христианин вовсе не обязан, более того, не должен, а должен любить лишь Отечество Небесное, град будущий?

— В высшем смысле этого слова мы действительно не имеем здесь постоянного града. Наш град, то есть наше Отечество — на Небесах. Но, с другой стороны, в Декалоге есть заповедь о почитании родителей, которая уже самим своим текстом связана с любовью к родной земле: Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе (Исх.20, 12). Эта заповедь может быть отнесена и к тому Отечеству, которое Господь нам дал, в котором Он привел нас родиться. Из того, что каждый из нас рождается не случайно и не по воле родителей, а по Промыслу Божию, не следует, что к родителям нужно относиться как к каким-то случайным в нашей жизни людям. И здравый смысл, и, прежде всего, Священное Писание учат нас совершенно другому отношению к родителям: мы призваны любить их, почитать, заботиться о них, быть благодарными им за то, что мы появились на свет, за то, что они нас вырастили. И совершенно очевидно, что в той же, данной Моисею на Синае, заповеди можно найти и основание для того, чтобы любить свою Родину. Заметим: в заповеди не говорится о родителях хороших или плохих, говорится просто о родителях. То же самое мы можем отнести и к нашей родной стране. Раз Господь привел меня здесь родиться, значит, Он в какой-то степени сделал меня за эту страну ответственным — так же как и за родителей моих.

Да, христианин не может относиться к своему земному Отечеству как к некой абсолютной ценности, но тем не менее он все-таки должен относиться к нему с любовью и уважением.

— А как провести границу между абсолютной ценностью и неабсолютной, временной, относительной?

— Единственной абсолютной ценностью для христианина являются Господь и Царство Небесное. Люди, которые отождествляют Небесное Отечество с земным, придавая земному то же значение, что и Небесному, заблуждаются. Страна, в которой человек родился, может переживать разные исторические события, разные периоды своего развития или упадка, она может несколько раз за столетие измениться до неузнаваемости. Кто же станет спорить с тем, что Российская империя, СССР и сегодняшняя Россия — это три различных государства, хотя земля одна, и народ один, и прошлое едино? И ничего с этим поделать уже нельзя. И есть, и были люди, которые примиряются с этой данностью, с этой исторической реальностью, с таким действием Промысла Божия, и есть другие люди, для которых это становится трагедией колоссальной, буквально всю их жизнь переворачивает. Были ведь офицеры, которые стрелялись, потому что рухнула империя; и сегодня есть люди, для которых крах царской России — личная трагедия. Безусловно, революция 1917 года — событие трагическое, очень горькое. Но никакое земное событие не должно стоять в жизни человека на первом месте. Человек, переживающий революцию, должен помнить о том, что у него есть еще Отечество Небесное и есть стремление к нему, и что именно это в его жизни главное.

— Что именно мы должны любить, любя Родину? В ней ведь далеко не всё радует…

— Родина — это ведь не просто какая-то территория. Это историческая и культурная общность. Это люди, которые жили на этой земле в прошлом, и люди, которые живут сейчас, и те, кто будет жить после нас. И речь, естественно, в первую очередь о любви к ним. А если говорить о любви к Родине как о любви к конкретной земле, то здесь, наверное, есть что-то сродное той любви, с которой христианин должен относиться к своему телу. Наше тело тоже не является безусловной, абсолютной ценностью. Но Господь дал нам его, чтобы мы жили, и мы должны быть Ему за него благодарны. Мы не можем относиться к своему телу с презрением, небрежением, потому что это дар Божий, творение Божие. Душа человека, она ведь настолько к своему телу привыкает, что, покинув его, к нему возвращается — в то время, которое остается у нее до так называемого частного суда. Если бы тело, конкретное, вот именно это тело, не имело бы значения, не было бы речи о воскресении, о том, что люди воскреснут телесно, во плоти, в преображенной плоти. Тело изменится, оно будет иным, но тем не менее оно будет. И примерно так же, мне кажется, должен человек относиться и к земле, на которой он живет, и к своей национальной принадлежности.

— Чувство принадлежности к определенному народу, нации необходимо христианину? Как он должен в земной своей жизни относиться к тому, что он русский, например?

— Вы знаете, здесь очень часто возникают искажения. Когда я вижу людей, у которых на футболках написано: «Мы русские, с нами Бог», то я, честно говоря, испытываю сложные эмоции. Считать, что Господь с нами уже в силу того, что мы русские, — это очень странно, на мой взгляд. Точно так же, как для некогда богоизбранного народа — евреев — странно считать, что Господь с ними уже по той единственной причине, что они — евреи; иначе говоря, что быть евреями для этого достаточно. Это и есть самый настоящий национализм. Причем очень неблагоразумный. Потому что здесь совершенно утрачивается понимание того, что Господь не с тем, кто принадлежит к «особо ценной» нации, а с тем, кто живет по Его заповедям, кто Его любит, кто Его принимает, а не отторгает. Человек только тогда может ощутить в своей жизни присутствие Бога, когда он живет в единении с Ним. И не национальная принадлежность человека является основанием этого единения, а его внутренняя жизнь, соответствие его жизни евангельским идеалам, евангельским заповедям. Поэтому, если человек надел такую футболку или вслух готов такие вещи говорить, то он, с моей, по крайней мере, точки зрения, совершенно не понимает христианства.

Как нам следует относиться к собственному народу, к своей национальности? Да, апостол Павел пишет в Послании к Колоссянам, что во Христе нет ни Еллина, ни Иудея… А с другой стороны, совершенно очевидно, что он относился к своему народу с любовью. И столь же очевидно, что он мог на свой народ гневаться и скорбеть, когда видел, что его соплеменники, его братья отвергают Христа. И скорбя, и возмущаясь, он всё равно свой народ любил.

— Как и Моисей…

— Да, и другие ветхозаветные пророки. Им приходилось обличать грехи своего народа, постоянно ему о них напоминать, когда-то плакать, когда-то гневные речи произносить. Но при этом совершенно очевидно, что в основе лежала любовь к своему собственному народу.

— Можно ли любить Россию, не любя при этом Православие? И можно ли любить Православие, глядя на него со стороны?

— Многие из нас имеют такой горький опыт: после долгой разлуки мы встречаемся с кем-то, некогда для нас близким, и вдруг видим, что это уже совсем другой человек. Мы любили одного человека, а теперь видим перед собой совершенно иного. И это, конечно, становится нашей драмой. И страна тоже может стать совершенно иной. Говоря «Россия», мы, безусловно, имеем в виду Россию православную. Она стала той страной, которую мы любим, именно потому, что была страной христианской. Разумеется, эта страна пережила массу перемен, и внешних, и внутренних. И то состояние, в котором она сейчас находится, пока, к сожалению, не дает нам оснований полагать, что Россия будущего — это в полном смысле слова православная страна. На сей день у нас много крещеных людей, но очень мало тех, кто действительно живет церковной жизнью. И не все люди, живущие внешне церковной жизнью, живут при этом жизнью христианской. И поэтому мы рискуем столкнуться с тем обстоятельством, что Россия для нас — это одно, а Россия в реальности — это что-то совершенно другое. Любить Россию — значит, любить ту Россию, в которой осталось хоть что-то от Святой Руси. Это и есть, наверное, главное для нас в России. А такое внутреннее единство со Святой Русью, оно ведь только у верующего человека может быть.

А вот та страна, в которую Россия может превратиться, если процессы, идущие сегодня, продолжатся… Эту страну никто любить не сможет, в ней не будет того, что можно любить, в чем можно ощущать внутреннюю потребность, что может быть человеку необходимо. Никто не будет даже задумываться о том, что твоя Родина — это то, что нужно любить. До такого тоже может дойти.

— Просто нечего будет любить…

— Да. С другой стороны, вы знаете, всегда и в жизни человека, и в жизни общества, и в жизни народа защитную роль играет то, что человек в обычной жизни не осознает того, что он не может проанализировать, не может объяснить, то, чего он не в силах выразить словом. Вот, я люблю и не могу сказать, за что именно я люблю, потому что любовь — это далеко не всегда «за что», это что-то гораздо более высокое, чем «за что». Об этом можно сказать словами Лермонтова: Но я люблю — за что, не знаю сам — // Ее степей холодное молчанье, // Ее лесов безбрежных колыханье, // Разливы рек ее, подобные морям… Поэт сначала говорит, что не знает, за то любит, а потом эту любовь раскрывает в нескольких четверостишиях. Люди иногда любят на глубинном, подсознательном уровне. Любят, но не только не могут объяснить, за что они любят, но когда-то даже и не подозревают, что любят. И эта любовь находит свои проявления. Неловкие подчас, несовершенные. Если говорить о нашем народе, то он на таком глубинном, подсознательном уровне сохраняет еще способность относиться с любовью к своей Родине. Эта способность со временем может быть утрачена. Она может деградировать, к какому-то минимуму свестись. Однако пока она все-таки сохраняется.

Но в то же время и изменения происходят, которые не могут не огорчать. Когда приезжаешь в Германию, например, и видишь вычищенные до блеска мостовые, ухоженные дома, скверы, видишь, как люди заботятся о том пространстве, в котором они живут, и сравниваешь это с обычным российским пейзажем, становится больно. И еще больнее — когда спрашиваешь какого-нибудь немца в Баварии, до какого колена он знает своих предков… Мы дальше прадедов и прабабушек никого вспомнить не можем. А они там — до десятого колена, и еще просят прощения, что глубже никого не могут назвать уже. И это, безусловно, любовь к Родине. Это деятельное проявление любви, потому что для них совершенно немыслимо, чтобы на их Родине царили беспорядок, грязь, разруха, неустройство. И даже если бы эти люди жили очень бедно, даже если бы у них случился какой-то страшный экономический кризис, у них всё равно не было бы грязи и мусора. Владыка наш иногда говорит: «Понятно, что в храме может не быть денег, что храм может быть очень бедным. Но что может помешать помыть в нем полы?».

И то же самое можно сказать о стране в целом. Люди ругают власть, которая, как им кажется, не заботится о них, но те же люди выкидывают мусор прямо из окна машины или квартиры. Это происходит у нас на глазах в России. И говорит, несомненно, об упадке любви к Родине. Потому что человек только свою квартиру, дачу или парковочное место воспринимает как свое, а всё остальное пространство — как чужое. И потом искренне возмущается: почему кругом такое безобразие?

Безусловно, мы сейчас находимся перед угрозой потери чувства ответственности за свою страну, чувства любви к своей стране. Мне кажется, эта угроза очень серьезная. Причем, вы знаете, вот у ближайших к нам народов, у белорусов, украинцев, этого нет. Там можно видеть бедность, можно видеть трудные экономические обстоятельства, но вот свалок мусора возле жилья там не увидишь. Мне трудно назвать причины, возможно, у них сохранилась связь друг с другом и какие-то традиции. А вот у русского народа — такое ощущение, что традиций просто нет. Разве что музейные работники могут что-то о традициях русского народа рассказать. Помните наш флешмоб рождественский — когда хор Троицкого собора и певчие других храмов пели колядки в «Тау-галерее»? Народ на них смотрел как на какое-то диво дивное. И мало кто понимал, что они поют, почему именно сейчас поют. А на Украине на Святках никто не удивляется, видя колядующих на улице, в подъезде, где угодно. Причем церковных людей на Украине в процентном соотношении разве что чуть побольше, чем у нас, но тем не менее там любой человек будет знать, что сегодня память святителя Николая, а сегодня — Маккавеи. Они могут при этом не знать ничего о мучениках Маккавейских и думать, что «Маковеи» — это когда мак освящают, но это всё равно живая традиция, это создает какое-то тепло в отношениях между людьми.

Дело еще, может быть, и в том, что на Украине и в Белоруссии осталось живым село. И сохраняется связь между городом и селом. Ведь село — это питательная среда. А у нас село умирает, и жизнь становится холодной. Мне трудно говорить, насколько это необратимый процесс, насколько он фатальный. О том, что процесс был необратимым, мы можем узнать только постфактум, когда всё до конца разрушится. А пока этого не произошло, можно надеяться на обратный ход. И, мне кажется, чем холоднее, чем тяжелее, чем неправильнее жизнь в нашем Отечестве, тем больше оно нуждается в нашей любви, в нашем сердечном тепле.

Я живу в Саратове, который, к сожалению, многие недостатки сегодняшней российской жизни в себе сосредоточил, уже почти 14 лет… И я все-таки Саратов люблю. Люблю потому, что с ним сроднился. Потому что это то место, куда меня Господь привел. Потому что здесь живут люди, которые мне дороги…

— Может быть, еще и потому, что все эти годы Вы в этом городе работали и что-то к лучшему изменяли?

— Да, и поэтому. Но вместе с тем в этом чувстве есть нечто иррациональное. Просто вот отношение к городу как к дому…

Бывают ведь семьи, где муж и жена любят друг друга не потому, что и он, и она — какие-то писаные красавцы или умницы, не потому, что у них есть какие-то удивительные достоинства, а… просто потому, что они друг друга любят. И здесь нет какого-то рационального ответа на вопрос: «За что?». Любовь — это что-то очень глубокое, внутри человека находящееся. Любовь, она, наверное, зависит не только от того, кого именно ты любишь, но и от того, насколько ты способен любить. Поэтому любви, в том числе и любви к Родине, большой или малой, к родному городу, селу, нужно учиться. Вот что мне кажется очень важным. И один из способов научиться любить свою страну — это что-то хорошее делать для нее, безусловно.

— Мы с Вами всё время говорим о Родине, об Отечестве, а каким должно быть наше отношение к государству, без которого — нравится нам наше государство или нет — Родина существовать не может? Должен ли христианин быть хорошим гражданином государства, образцовым, как раньше говорили, подданным?

— Это очень сложный вопрос, на который, мне кажется, нет какого-то единого ответа. Быть хорошим гражданином Советского государства значило быть человеком неверующим. Верующий гражданин — это был уже плохой гражданин с точки зрения того государства. Христианские мученики эпохи Диоклетиана объективно были хорошими гражданами Римской империи. Они были законопослушны и готовы, если будет нужно, отдать жизнь за свою Родину. Но вот с точки зрения римской власти христиане достойными гражданами не являлись, потому что не вписывались в рамки государственной религиозной идеологии. Если мы возьмем советский период, мы увидим то же самое. Верующие люди, при всей их порядочности, честности и т. д., не вписывались в рамки, и потому власть считала их плохими гражданами.

Следовало ли стремиться к тому, чтобы стать хорошим гражданином Римской империи или Советского Союза с точки зрения власти? Конечно же, нет. Если верность Богу, верность Евангелию и представления действующей власти о том, что значит быть хорошим гражданином, вступили в противоречие, следует выбрать Бога. Сохраняя при этом, безусловно, любовь к Родине. Нам уже трудно самих себя в советском времени представить, но если мы вспомним тех людей, которых мы с вами очень любим, почитаем — новомучеников и просто праведников безбожного времени, просто людей, которые в те годы сохраняли веру и трудились в Церкви, то мы поймем, что Родиной для них была та Россия, которую мы во многом потеряли, а не та страна, которую создавали на этом месте на протяжении семидесяти лет. Конечно, для них существовало различие между Родиной и государством, и разделительная черта проходила очень четко. Причем эту черту проводила сама власть — между собой и гражданами.

— Но ведь сказано: всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога (Рим. 13, 1).

— Не нужно забывать, что однажды к власти придет антихрист. И он будет властью тоже! Ведь так? Это будет венец той власти, которая не от Бога. Да, мы знаем, что всё в нашей жизни происходит по Промыслу Божиему. Раз Господь это попускает, допускает, значит, в какой-то степени можно сказать, что это от Него. Но следует ли из этого, что мы должны будем поклониться антихристу, раз Господь попустил ему царствовать и владеть? Нет, конечно же.

Тот, единственный антихрист еще не пришел, но ведь Иоанн Богослов в своем Первом послании (2, 18) писал: И как вы слышали, что придет антихрист, и теперь появилось много антихристов… Поэтому те люди, которые периодически видели антихриста то в одном историческом деятеле, то в другом, то в третьем, они в каком-то смысле правы. Антихристы — это те, во‑первых, кто борется против Христа, а во‑вторых, те, кто пытается быть вместо Христа. Таких личностей в истории достаточно много. И если власть и государство носят антихристианский характер, то нужно понимать: вот до этого момента я буду относиться с уважением к действию власти, но вот здесь я проведу черту, потому что дальше мое уважение к действующей власти станет неуважением к Христу.

Но, когда мы говорим, что власть — от Бога, и вообще всё, что происходит, — от Бога, это не значит, что мы на Бога должны возлагать всю ответственность за нашу ситуацию, за то, что у власти антихристы. На самом деле антихрист придет в мир только тогда, когда состояние мира будет этому соответствовать. Он даже и не придет, он будет порожден этим миром. Он вырастет на определенной питательной почве. Это, с одной стороны, элемент Промысла Божия, а с другой — дело рук человеческих. И вот точно так же любая власть — это есть дело рук человеческих, безусловно. Если мы вглядимся по-настоящему в природу власти, то поймем, каким образом и из чего та или иная власть, какой бы она ни казалась — народной, или антинародной, или совершенно чуждой народу, живущей как бы поверх него, родилась в конкретном народе. Мы увидим единство народа и этой власти. Поэтому можно бунтовать, протестовать, возмущаться, но всё это ни к чему не приведет. Надо просто постараться понять, как это получилось, почему именно у нас такая власть. И сразу все встанет на свои места. Вот пример — та же Украина. Украинцы были недовольны тем, что происходило при предыдущем президенте. Они его свергли. Прошло после этой революции три года. Есть ли сегодня на Украине люди, которые довольны результатом? Может быть, они и есть, но мне об этом неизвестно: опросы говорят о том, что население крайне недовольно. И уже звучат голоса о том, что нужен еще один Майдан, и тогда всё будет хорошо. И когда у нас в России кто-то пытается устроить Майдан, хочется сказать: «Ну посмотрите на соседей, посмотрите, что случилось у них. Поймите, что это не тот путь, который может улучшить жизнь страны, ее состояние».

— Американцы говорят: «Моя страна может быть неправа, но это моя страна». Приемлема ли эта формула для православного христианина? Как он должен относиться к воинскому долгу, если страна (с его, по крайней мере, точки зрения) неправа? Существует ли личная ответственность солдата за участие в военных действиях, или вся ответственность лежит на верховной власти?

— Вы знаете, что совершивший вольное или даже невольное убийство человек никогда не сможет уже стать священником. За исключением того случая, когда убийство совершено на войне, неважно, справедливой или нет. В старину воин, вернувшийся с полей сражений, нес епитимию за то, что убивал, но эта епитимия была совсем не такой, как для убийцы. Совершенно очевидно, что война — зло, но зло неизбежное. Воинский долг признавался и древними христианами, и древними святителями. Дело в том, что мы живем в мире глубоко несовершенном. И этот мир постоянно рождает такие ситуации, в которых приходится не из двух благ большее выбирать, а меньшее из двух зол. Это святоотеческий принцип. Авва Дорофей об этом говорил: «Когда нам предлежит два зла, из них надо выбирать меньшее, когда предлежит два блага, надо выбирать большее». Безусловно, наличие армии, способной защищать государство, является меньшим злом, чем ее отсутствие. И если возник конфликт с каким-то другим государством, то меньшее зло — участвовать в этом конфликте на стороне своего государства, а уклоняться или переходить на сторону противника — зло большее. А когда в нашу страну вторгается враг, ничего другого, кроме как воевать и защищать свою Родину, нам не остается, какой бы ни была в нашем государстве власть.

— Когда началась Русско-японская война, святитель Николай Японский говорил своей пастве — японцам, которых он обратил в Православие, что они должны честно исполнить свой воинский долг перед Японией…

— Святитель Николай даже отказался на какое-то время от совершения общественных, то есть публичных, богослужений. Если служил, то так, чтобы этого никто не видел. Потому что он не мог публично молиться о победе русского оружия. И о победе японского оружия тоже, конечно, не мог. У него не было такой задачи — сделать японцев друзьями России, он не с этой целью прибыл в Японию. Его задача была — обратить как можно большее число японцев ко Христу. И если бы он пытался не проповедовать, а защищать российские интересы в Японии, это бы противоречило его миссионерскому долгу. Вот здесь как раз произошло столкновение Небесного и земного. И святой выбрал Небесное. И, как ни трудно это ему было, как ни больно, земное он от себя отодвинул. Это совершенный образец того, как должен христианин относиться к Отечеству земному и Отечеству Небесному. Земное Отечество следует любить и служить ему до тех пор, пока это не стало препятствием иному служению. То есть до тех пор, пока любовь к здешней нашей Родине помогает нам любить Царство Небесное, она оправданна. А когда возникают противоречия, мы должны предпочитать Небесную державу.

— А как понять, возникло противоречие или не возникло? Земные ситуации бывают настолько сложными, спорными…

— Правильно определить для себя этот момент может только тот человек, который имеет чуткую христианскую совесть, который стремится жить по Евангелию. Если он не живет по-христиански, это совершенно невозможно. Люди часто спрашивают, как узнать волю Божию. Ответ простой — читайте Евангелие и старайтесь по нему жить. Тогда всё станет ясным. А иначе ничего не получится.

Журнал «Православие и современность» № 40 (56)