Звезда и крест отца Георгия

На священнической рясе, рядом с наперсным крестом — боевой орден Красной Звезды… Для того чтобы прийти, наконец, ко Христу, чтоб войти в Его Церковь и стать в ней священником, бывшему штурману литерного звена самолетов АН‑26, участнику боевых действий в Афганистане, затем штурману-испытателю Воздухоплавательного центра майору Юрию Проценко пришлось произвести в себе то, что он — ныне протоиерей, отец Георгий — называет переоценкой ценностей или переосмыслением жизненного пути. Хотя — семена веры были незаметно всеяны еще в детстве… Вот обо всем этом мы и поговорим, продолжая нашу рубрику «Путь пастыря».

— Отец Георгий, для начала сообщим читателям, что родились Вы в Полтаве в 1956 году, в семье военного штурмана, участника Великой Отечественной войны. А Православие как-то присутствовало в жизни Вашей семьи?

— Присутствовало, но, конечно, негласно. Это ведь были хрущевские годы! Бабушка крестила меня тайком, потому что отец был военный, и, если бы узнали, это могло бы очень сильно ему повредить. А потом, когда у меня родился сын, мы с женой крестили его так же, тайком, в сельском храме. Я на крещении не присутствовал: информация о том, что я был в церкви, что мы крестили ребенка, могла негативно повлиять на мою дальнейшую службу в Вооруженных силах. Конечно, я не был воцерковленным человеком тогда, но в том, что родившегося ребенка необходимо крестить, у меня никаких сомнений не было.

— Почему Вы выбрали судьбу военного летчика? Пример отца действовал?

— Конечно! Отец закончил Челябинское училище штурманов в 1943 году, это был ускоренный выпуск, и, будучи младшим лейтенантом, бомбил Берлин.

Я закончил транспортный факультет Ворошиловградского высшего военного училища штурманов, освоил четыре самолета: ТУ‑134, АН‑13, АН‑26, ИЛ‑14 — и два вертолета: МИ‑6 и МИ‑8. Начинал я службу в Германии, в транспортном полку, который занимался различными перевозками вплоть до секретной почты, десантированием войск ВДВ.

— А личная жизнь как складывалась?

— С будущей женой Галиной мы учились в параллельных классах. Все школьные годы дружили, вместе работали в комитете комсомола школы, участвовали в общественной жизни города. Поженились мы в 1978 году. С тех пор вместе. Сын закончил технический университет, живет в Саратове, женат, имеет дочь.

— Добавим, что среди Ваших наград есть и медаль «За любовь и верность», которую вручили Вам с супругой в праздник святых Петра и Февронии. И перейдем к самому трудному периоду Вашей жизни — службе в Туркестанском военном округе, участии в афганской войне… В чем состояла Ваша задача?

— Наш полк занимался перевозкой высшего командного состава, грузов и военной техники. С нами летали представители ставки Южного направления: командующий, генерал армии Михаил Митрофанович Зайцев, Герой Советского Союза, участник Великой Отечественной войны, и генерал-лейтенант Василий Егорович Гусев, ему подчинялся весь спецназ наших войск в Афганистане, и он же был начальником штаба Туркестанского военного округа. Это был действительно боевой генерал, он ходил в атаку вместе с бойцами. Мы были его штатным экипажем, постоянно возили его на все военные операции. Душманы вели за ним охоту, назначили награду за его уничтожение. У них разведка работала хорошо, в том числе и радиоразведка, и, несмотря на то что мы пользовались скрытыми позывными, они следили за нашими перемещениями. Мы взлетали в Кабуле, садились в Кандагаре, и там нас встречали руководители бандформирований, которые днем были за нас, а ночью обращали все свои силы, всё, чем они располагали, против нашего контингента.

— Постоянная угроза жизни — как она сказывается на человеке, как его меняет?

— Понимаете, мы ведь выполняли воинский долг, мы защищали Отечество. Всегда были собранны и ответственны, чтоб в любой ситуации реагировать правильно, чтобы принять верное решение. Штурман — это ведь мозг экипажа, он в ответе за перемещение самолета в воздухе.

— А за что Вы получили орден Красной Звезды?

— За выполнение правительственного задания; мы занимались перевозкой высшего командного состава, и в Кандагаре сумели уйти от ракет, которые были в нас выпущены. Применили противоракетные маневры и справились с ситуацией, спокойно сели, все остались живы.

— Вам, наверное, знакомо такое выражение — «афганский синдром». В свое время про него много писали. Имелось в виду, что с войны человек приходит больным, что ему нужны особые реабилитационные мероприятия… Вы это испытали? Если да, то что помогло справиться?

— Афганский синдром — это реальность. Но о вещах глубоко личных, о собственных моих переживаниях мне рассказывать не хотелось бы. Скажу лишь, что из любого синдрома человека выводит чувство долга. Понимание того, что он должен служить Отечеству и людям. Чувство долга — это стержень, основа личности. И это в основе веры то же: Возлюби ближнего твоего, как самого себя (Мф. 22, 39).

— С 1987 года Вы — штурман­испытатель отдельной эскадрильи Воздухоплавательного центра в Вольске…

— Да, я прослужил в нашей воинской части в Вольске до 1998 года. И в этом же году уволился в запас. Появилось время подумать и переосмыслить свой жизненный путь. Во время службы в Афганистане некогда было думать, там мы летали сутками, у нас был громадный налет. А в Вольске, в мирной обстановке, я почувствовал во всем, что со мною происходило, волю Божию. Господь и говорит: У вас же и волосы на голове все сочтены (Мф. 10, 30). Я всегда помнил: когда мы в Кандагаре прятали наш самолет, чтобы взлететь утром, а утром вертолеты вокруг горели, самолет наш стоял невредимый, и мы садились и улетали. Это же не случайно происходило, это Господь нас спасал. Там, в Афганистане, я уже носил на себе нательный крест — не скрываясь. Когда именно я его надел, как он у меня появился — не помню. Как-то само собой это произошло. Но ведь надеть крест — это уже вера. И вера спасала. Все, что мы делали, мы делали с Божией помощью.

После окончания воинской службы я работал сначала инженером Вольской КЭЧ района, затем в кинопрокате. Я начал читать Священное Писание, толкования святых отцов на него, начал понемногу ходить в церковь, учился молиться. В кинопрокате вокруг меня собралась целая группа людей, мы вместе ходили на службы, вместе учились церковной жизни. Мое стремление к храму возрастало. И вот пришло время — я написал заявление об уходе по собственному желанию и стал алтарником Благовещенской церкви — единственной тогда в городе, она действовала и в советские годы.

В 2004 году состоялась моя встреча и беседа с Епископом (теперь Митрополитом. — М. Б.) Лонгином. И я по благословению Владыки написал прошение о рукоположении во диаконы, а затем — о зачислении на заочное отделение семинарии. И стал экономом строительства Свято-Троицкого собора у нас в Вольске.

— Колебаний не было?

— Не было никаких колебаний. Я просто понял, что мне надо дальше делать. Кроме того, я постоянно общался с духовенством, и меня очень поддержал отец Константин Марков, ныне уже отошедший ко Господу.

— Вы поступили в семинарию в 48 лет. Сложно начинать учиться в таком возрасте?

— Конечно, сложности были, и большие. У меня ведь технический склад ума. Изучение истории Церкви, святоотеческой литературы — это было непривычно для меня; но я и сейчас постоянно обращаюсь к этим книгам, которые нам по милости Божией дарованы — чтобы научиться четко излагать истину. Говорить проповеди — это для меня было очень сложно, и первое время я просто читал вслух в храме чужие проповеди — святого Иоанна Кронштадтского, например, или отца Иоанна (Крестьянкина) — зная, что это допускается.

— Сейчас Вы духовник женского монастыря, это весьма специфическое служение… И сложное, наверное?

— Конечно, здесь все происходит по монастырскому уставу. Сестры, которые здесь живут, главное решение в своей жизни уже приняли — оставили мир для служения Богу. Кроме того, монастырь — это масса хозяйственных, экономических проблем. Поэтому здесь сложнее, чем на обычном приходе.

— Вы помогаете матушке Макарии в хозяйственных вопросах?

— Конечно, я стараюсь быть полезным в выполнении поставленных мне задач. Быть опорой и поддержкой для игуменьи Макарии в восстановлении нашего монастыря.

— У Вас случаются трудные разговоры — с людьми, которые называют себя неверующими, не понимают, зачем нужна Церковь? Вам удается их переубедить?

— Случаются, конечно. Здесь ведь были и плевелы свои посеяли все — и иеговисты, и мормоны, и пятидесятники… А есть и просто люди, которые — целиком сами в себе, и ничего, кроме них самих, их не интересует. И не так легко объяснить иному человеку, что он движется не туда, куда надо. Следует понимать, что изменение в сознании человека не может произойти быстро, и что силой ничего не навяжешь, только вызовешь противодействие — он вообще откажется с тобой общаться. К этим вопросам нужно подходить тонко и корректно. А именно: суметь помочь человеку, не навязывая ему собственную точку зрения.

— И Вам это удается?

— Когда встречаешься с человеком не в первый раз, всегда чувствуешь: какая-то подвижка в его сознании произошла… по милости Божией.

Газета «Православная вера» № 15 (588)