Человек иной формации

9 сентября исполняется 40 дней со смерти Владимира Щербинина — писателя, киносценариста и иконописца, автора потрясающе трогательной и подлинно христианской по духу книги «Сердце сокрушенно». Мы собрали свидетельства о нем его близких и друзей, чтобы еще раз вспомнить Владимира Ивановича, который одновременно был и разносторонне талантливым человеком, и настоящим, неподдельным и глубоко верующим христианином.

«У него была святая и непоколебимая уверенность в будущей жизни»

Владимир Щербинин

— Володя и Георгий, нынешний епископ Егорьевский Тихон, подружились в студенческие годы во ВГИКе. Как рассказывал муж, чуть ли не они одни поступили на сценарный факультет сразу после школы: остальные были значительно старше — настоящие дядечки с бородами и тети. И они сразу друг друга заприметили и подружились. Владыка Тихон много защищал его. На поминках Володи он рассказал, как однажды они студентами ехали в метро. Володя ходил тогда не с палочкой, а с каким-то сложным железным приспособлением, гремел им словно пушкинский командор. И вдруг кто-то за спиной стал грязно издеваться над Володей и его инвалидностью, грязно хамить. И тут Георгий вдруг развернулся и как дал ему кулаком! И, что интересно, остальные пассажиры не то что не осудили, а еще и поддержали: мол, правильно ему врезал!

Владимир вообще много говорил на тему своей болезни: что она, с одной стороны, сломала его жизнь, а с другой, переменила ее к лучшему — в том смысле, что он возродился для новой жизни. То есть, пережив клиническую смерть, он словно еще раз родился, родился совсем другим человеком. Он говорил, что не помнит, что видел во время клинической смерти, но душа-то помнит, что он умирал, и, возможно, помнит, что там было. Поэтому у него всегда была уверенность в будущей жизни. Он никогда ни на секунду в этом не сомневался в отличие от многих из нас. Ведь все равно практически у каждого иногда закрадываются сомнения. Это происходит неосознанно, раз сомнение вот именно что «закрадывается». А у Володи была просто святая непоколебимость и уверенность в этом. Поэтому я много раз подходила к нему словно к старцу и плакала, когда у нас погиб сын, или когда у меня умерла мама... Я только сейчас понимаю, какой он был для меня огромной поддержкой. Мне с ним вообще всегда было очень спокойно. Я сама человек довольно страстный: половина армянской крови, наверное, дает о себе знать. А он был всегда очень мягкий, спокойный...

Владимир Щербинин и Марина Синанян

У Володи был огромный дар убеждения

У Володи был огромный дар убеждения: он произносил буквально несколько слов — и меня отпускало... Я вспоминаю наши разговоры, где я спрашивала его, какой будет та жизнь, в каком состоянии мы будем там находиться, что, может, она будет немного напоминать сон, и т.д. Но он твердо говорил: нет, та жизнь намного реальнее, и предметы в ней будут четче и реальнее. Это здесь мы как во сне, словно смотрим сквозь мутное стекло, это здешняя жизнь иллюзия, а та – не иллюзия. Эта уверенность была у него всегда, а после смерти сына его вера еще больше окрепла, и он уже словно немного жил в другом мире, уже как будто отчасти был не здесь.

Из писателей он очень любил Экзюпери. Когда погиб наш сын, и ничего больше не помогало, разве что Церковь (но не могли же мы там сутками сидеть!), мы шли на лавочку в Ботанический сад, и он вслух читал «Цитадель». Она его как-то успокаивала, он находил в ней какие-то созвучия. Любимый американский писатель у него был, как ни странно, Томас Вульф, а любимая книга – «Взгляни на дом свой, ангел». Из русских писателей больше всего любил Чехова и Лескова. Из нехудожественной литературы он больше всего читал, конечно, святых отцов, а из философов – французского религиозного мыслителя Блеза Паскаля.

Он был другой формации — словно человек XIX века — по благородству души и настоящей интеллигентности. Других таких мужчин я здесь просто не встречала. При этом у него одновременно было обостренное чувство справедливости и какое-то сибирское упрямство. Еще в нем никогда не было даже грамма самоуничижения перед сильными и, как следствие, надругательства над слабыми. Одно влечет за собой другое, а в нем не было ни первого, ни второго.

«Так да просветится свет ваш пред человеки…»

Иеросхимонах Валентин (Гуревич)

— Первое время после возобновления Донского монастыря Владимир Щербинин вместе со своим другом, будущим архиереем Тихоном (Шевкуновым), был его насельником.

Владимир — это человек редкостный. Необыкновенно светлый, разносторонне одаренный — и при этом деликатный, имеющий подлинное смирение.

Бог посылал ему встречи с замечательными, выдающимися людьми, к которым у него всякий раз был живейший интерес, и обогащавшее его плодотворное общение с ними, и он щедро делился радостью и плодами этого общения, например, посредством своих документальных фильмов. При этом его отличало чуткое, внимательное и уважительное отношение и ко всякому незнаменитому человеку, начисто лишенное какого-либо превозношения и заносчивости. Он чутко улавливал, кому нужна его помощь и поддержка, и спешил ее оказать.

Лично я обязан ему тем, что живу в стенах святой обители. Как-то, в самом начале ее возобновленного существования, я попал под горячую руку отца наместника, отличавшегося вспыльчивым и крутым нравом, и он велел мне немедленно отправляться за ворота.

Я, полагая, что должен оказывать старшим беспрекословное послушание, с великой тяжестью на сердце, но все же собрал все свои пожитки во вместивший их рюкзак и, имея его за спиной, вышел из здания семинарского корпуса, где проживало небольшое тогда количество насельников.

В тот же момент у крыльца оказался шедший мне навстречу Володя Щербинин. Он поинтересовался причиной моего странного выхода с вещами и провел со мной краткую, но содержательную беседу о тонкостях монашеской жизни. О том, что если гонят из обители, то незамедлительный уход из нее будет не послушанием, а свидетельством, что иноческая жизнь в святой обители такому человеку не дорога. И правильная монашеская реакция в этом случае — пасть в ноги настоятелю и просить прощения.

В этот момент к нам приблизился отец Даниил Сарычев, и Володя обратился к нему за поддержкой. Отец Даниил, выслушав его, сказал повелительно, что я должен возвратиться в келью, переночевать, а наутро просить у отца наместника прощения.

Рано утром я вышел из семинарского корпуса и тут же увидел, что отец наместник буквально рядом со мной, нисколько не обращая внимания на мое присутствие, продолжает беседовать с двумя рабочими о предстоящих отделочных работах в Малом соборе. Я терпеливо ждал удобного момента, чтобы броситься ему в ноги, как был научен. В конце беседы он как ни в чем не бывало, не оборачиваясь в мою сторону, говорит рабочим: «А где брать известь, вам покажет Валентин». И тут же исчез куда-то по своим делам…

Владимир Щербинин

Олеся Николаева, у которой наставником был тот же отец Зинон (Теодор), у коего Володя Щербинин перенял мастерство иконописи, напомнила читателям древнее изречение преподобного Исаака Сирина о том, что «дарование без искушений — погибель для приемлющих оное».

И понятно, что если столь одаренный человек, каким был Володя, обрел подлинное спасительное смирение, то это не могло произойти без чрезвычайных искушений. Он пережил, в частности, тяжелейшую смертоносную болезнь и чудесное исцеление. Потом — тяжелейшую утрату в семье: гибель любимого сына. Это — лишь то, что нам известно.

И мы помним его чуждым уныния, помним исходящий от него тихий свет и умение благодарить и славить Бога за всё и радоваться обилию Божьей щедрости, являющейся ему в красотах Божьего мира, видимого и невидимого. В замечательных Божьих людях, открывших его очам сокровища своих душ.

Его подлинный патриотизм и великая любовь к России были начисто лишены соседства с неприязнью и осуждением инородцев.

Он навсегда останется в благодарной памяти людей, получивших счастливую возможность увидеть свет Христов в одном из смертных...

Под покровительством преподобного Серафима

Дмитрий Делов

— Мы все вместе учились во ВГИКе на одном курсе: Володя с Георгием, нынешним епископом Тихоном (Шевкуновым), на сценарном отделении, а мы с Тарахом— на режиссерском. Все мы были в одной компании. Сейчас мы все оказались не готовы к его смерти. Он был на подъёме, полон сил. У него столько ещё было замыслов и планов. Всегда оптимистично настроенный. Мы с Володей были близкими друзьями. Практически родными людьми. Он у меня долгое время жил, когда после ВГИКа проходил стажировку на «Ленфильме». Меня тогда удивило, как он проникся городом на Неве, бродил часами, буквально за год стал просто питерским человеком.

Он много о себе написал в своей книге «Сердце сокрушенно». Могу разве что рассказать что-то, о чем там не упоминается. У нас был общий духовник — отец Василий Ермаков. В первый раз мы к нему приехали 1 августа 1983 года, на память преподобного Серафима Саровского. Почему я именно об этом сейчас вспомнил? Вот прошло 34 года, и Володя умер именно в этот день. У него вообще, насколько я знаю, многие знаковые события в жизни связаны были с памятью преподобного Серафима. Собственно, это был первый святой, которого мы узнали, полюбили, молились ему, почитали его. Так мы и приехали тогда в Серафимовский храм, чтобы крестить моего сына Прохора. Нарекали мы его в честь преподобного Серафима Саровского, но так как в паспорт по тем временам Серафимом записать его не отважились, то назвали именем святого до монашеского пострига. С отцом Василием мы ещё не были знакомы. Но он нас очень тепло встретил, обнял и говорит: «Ну, куда же вы, ребята, на престол явились? — приход праздновал престольный праздник, им было не до нас. — Приезжайте завтра!» Мы и приехали на следующий день. Крестили там Прошку. Володя стал его восприемником. А потом мы вместе с ним стали окормляться у отца Василия.

Алтарничал, пономарил. Очень глубоко погрузился в церковную жизнь

Уже после практики на «Ленфильме» Володя очень сильно воцерковился. Чуть ли не каждый день ходил во Владимирский храм на службы. А потом стал ездить по дальним приходам Псковской, Тверской губерний. Жил там при храмах по году, больше. Алтарничал, пономарил. Очень глубоко погрузился в церковную жизнь, знал чинопоследование служб. Я всюду следовал за ним, бывая у него наездами. Сам я тогда работал в Питере, но погостить у него было интересно. Он всегда оказывался рядом с удивительными священниками. Помню, например, помогал такому отцу Василию Хоружему, весьма суровому пастырю. Потом одно время жил с отцом Романом (Матюшиным). Это была серьезная школа жизни. Георгий сразу определился с монашеским путем, а Володя поездил по приходам, потом года два прожил в Псково-Печерском монастыре. Совет старцев благословил его постриг, а он отказался. Считал, что монашество — это особый талант, такой же, как дар художника, музыканта или писателя. Об этом он пишет в своей книге, там же и признается, что не чувствовал такового за собой.

Он прекрасный писатель, сценарист, иконописец. У него всегда было много работы. Снял около 80 фильмов. Несколько из них мы сделали с ним вместе. Первый совместный фильм сняли о Валааме — монастырь ещё не был передан Церкви, как раз решался этот вопрос. Также выпустили фильм к прославлению святого праведного Иоанна Кронштадтского. Старались как-то своими работами участвовать в жизни Церкви.

Володя, с одной стороны, всегда был человеком твердым, волевым, с другой стороны, ранимым. Как-то это в нём сочеталось. Он был жутко упрямым. На всё у него был свой взгляд. Мне не хочется говорить каких-то громких слов, но всё-таки таких людей, как Володя, мало. Его всегда отличало глубокое внутреннее благородство. Аристократ духа, — иначе не скажешь. Хотя сам он из простых, приехал из глубинки Алтая. Человек абсолютной порядочности, очень жертвенный. Всегда, в любую секунду готовый прийти ко всем на помощь, отдать всё, что у него было. Он как жил в трудах и молитве, так и умер воином Христовым на своем посту, с кистью в руках.

Он мой ангел-хранитель

Тарах Хамидов

— С Володей мы поступили во ВГИК в 1977 году. Спустя пару лет надо было делать вторую курсовую работу, и мне попался рассказ о том, как человек предал свою душу. Молодой парень, попав на кладбище, впервые задумался о смысле жизни. После он даже своим друзьям и подругам предложил сходить туда, но когда они все вместе там оказались, всё обернулось бесчинствами, выпивкой. Так что, вернувшись домой, он ощутил в душе раздрай и, стоя перед зеркалом, пытался понять, что в этом мире всё-таки является настоящим. Этот сюжет меня заинтересовал. Но я учился на режиссера научно-популярного кино… «Ничего, Володя тебе и под научно-популярное кино сделает из этой истории сценарий», — сказал мне однокурсник Дима Делов. Я ещё, помню, засомневался: «Это же нереально…». Но с Володей мы познакомились, и работа закипела. И фильм действительно был снят.

Мы с Володей настолько разные, что уму непостижимо, как мы могли стать друзьями. К тому же со временем люди часто отдаляются друг от друга, а мы с ним, наоборот становились ближе друг другу. Володя для меня всегда был примером правильного человека, который может и все мои недоумения разложить по полочкам. Всегда все простит — я его воспринимал как образец абсолютной доброты.

После окончания ВГИКа мне негде было жить в Москве, и он меня приютил у себя в иконописной мастерской. Всюду у него там лежали иконы. Сам он был постоянно в процессе работы. Я, бывало, по молодости лет тогда выпивал, все-таки мы воспитывались в богемной атмосфере ВГИКа, он вразумлял меня. Хотя возмущенным я его видел всего один раз в жизни, и то для этого надо было сильно «постараться». Максимум — он хмурил брови, задумывался, ничего не говоря, стоял так некоторое время, а потом сам же что-то произносил ироничное, чтобы разрядить обстановку.

Потом мы жили в Ясенево недалеко друг от друга. Встречались. Что-то продолжали вместе делать. Несколько сценариев Володя написал мне для фильма «Письма Иоанна (Крестьянкина)». Потом, при работе над одним из фильмов, мы приехали с оператором в мастерскую Володи на Таганке. В этой серии в кадре Володя пишет икону: отсняты последовательно все этапы. Он был признанным мастером в иконописи. Прекрасно знал святоотеческую литературу, церковную службу.

Володя мне потихонечку открывал глубину Православия

Когда он подвизался на отдаленных приходах на Псковщине, в Твери, я приезжал к нему туда. Помню, только приехал в храм к отцу Василию Хоружему, а Володя мне говорит: «Сейчас будем приобщать тебя к настоящей православной жизни». Благословили меня тогда кадило разжигать. Так я в первый и пока единственный раз в своей жизни алтарничал. Володя мне потихонечку открывал глубину Православия. Со временем люди, знакомые с детства или с юности, часто отдаляются друг от друга, а нас, наоборот, годы больше сближали.

При том, что внутренне он был философ, богослов, умничать Володя не любил. Объяснял все просто. Его слова не в голову били, а проникали в сердце. Святоотеческие истины он излагал современным, доступным языком. О чем-то житейском говорил с иронией. Любил пошутить. У меня сыну Назарию было тогда всего 9 лет, а Володя возьмет да и спросит: «Как там поживает отец Назарий?» Рядом с ним на душе было радостно и легко.

Он мне всю жизнь помогал. Это просто мой Ангел-Хранитель. Никогда я от него не слышал слов, которые каждый может произнести, когда ему самому плохо: «Старик, потом…». Нет, он всегда был готов откликнуться, выслушать, помочь. Когда я оказывался без работы, он находил для меня работу. Сам он одно время работал в Институте Наталии Нестеровой. Руководителем студии там был Дмитрий Гливинский. С Володей мы там сделали фильм с епископом Василием (Родзянко) «Отражения во времени» о Санкт-Петербурге, откуда родом был владыка. Так же с Володей мы сняли цикл фильмов-бесед с владыкой Василием о православных праздниках. Работали и над другими картинами.

Потом я устроился работать на телевидение, а через некоторое время снова остался без работы. Позвонил Володе, он меня отправил в Плесково, где при православном пансионате для детей была небольшая студия, из которой потом будет образован телеканал «Радость моя». Там была очень интересная программа: православный календарь вели дети. Подростки в 10-11 лет потрясающе рассказывают о святых. С подачи Володи там я также сделал фильм о миссионерских письмах святителя Николая Сербского. Благодаря тому, что он порекомендовал туда поехать, мы там даже несколько лет прожили вместе с семьей. Он всё время меня поддерживал.

Мы поздравляли друг друга со всеми праздниками. В этом году несколько раз договаривались встретиться, и постоянно что-то срывалось. Он жил очень напряженной жизнью, постоянно работал где-то на выезде. В последний раз, когда мы созванивались с Володей, он несколько раз повторил: «Надо встретиться» — и сам завел разговор о том, что кого-то из знакомых уже нет с нами…

Мне не сразу попала в руки его книга «Сердце сокрушенно». Для меня она стала открытием. Я Володю знаю близко, но там он поделился настолько сокровенным, что стало понятно, насколько этот человек был растворен в нуждах других, а всю свою боль по жизни нес в себе. Как же мне после того, что я прочитал, захотелось срочно встретиться с ним, обнять его, уже совершенно по-другому с ним поговорить… А Господь его призвал. Он очень тяжело переживал разлуку с сыном Тихоном. Когда 10 лет тому назад умер 8-летний Тиша, Володя сам позвонил и попросил молитв.

Царство Небесное Тихону и Владимиру.

Отпевание Владимира Щербинина в Сретенском монастыре

9 сентября, в 40-й день по смерти Владимира Щербинина, в Сретенском монастыре будет отслужена лития. Начало: 08:45.