О судьбе церковной общины в современном мире

«Наше призвание – быть тем местом, где Бог свободно действует», – говорил митрополит Антоний Сурожский. Как сохранить в христианской общине это пространство свободы? На этот и другие вопросы отвечает протоиерей Константин Островский, настоятель Успенского храма в Красногорске, благочинный церквей Красногорского округа Московской епархии.

– Что такое евхаристическая община? В построении церковной общины всегда есть риск столкновения с принципами авторитарного руководства сообществом. Даже самые искренние, «горящие» священники подчас не избегают этого соблазна. Как всё же защитить общинную жизнь от такого духа «несвободы»? И каковы критерии подлинной свободы, её границы в общинной жизни?

И ещё вопрос. Многие добросовестные священники, искренне переживающие за судьбу своего прихода, предлагают различные инициативы: послелитургийные «чаёвни», различные формы социального служения (например, сбор помощи беженцам, болеющим прихожанам и пр.), библейские надомные чтения, молодёжные встречи, совместные пикники и пр. В итоге нередко создаётся ощущение «центрированности» общины на своём пастыре. Помню, как-то спросила своего приятеля, который всегда был близок своей предельно честной позицией в отношениях с Церковью, Богом, почему он перестал посещать храм (община дружная, священник живёт ею, открытый к диалогу, замечаниям, пожеланиям и пр.). В ответ получила: «Мне стала мешать в моих отношениях со Христом центрированность на о. N». Как хорошим, инициативным пастырям выстраивать общинную жизнь так, чтобы не заслонять собой Христа?

– 16 июня этого года в Православном Свято-Тихоновском Богословском институте прошёл пастырский семинар, посвящённый устроению приходских общин. Мне пришлось участвовать в нем. Позволю себе в качестве ответа привести часть из моего выступления.

Начнём с вопроса о евхаристической общине. Во-первых, в наше время евхаристическая община это всегда (за редкими, особенными исключениями) или монастырь, или приход. У нас с Вами, очевидно, речь идёт об устроении приходской жизни. А приход – это, по определению, община православных христиан, состоящая из клира и мирян, объединённых при храме, которая находится под руководством поставленного епархиальным архиереем священника-настоятеля.

Бывает, общиной называют духовного отца вкупе с его духовными чадами. Отец знает своих детей, руководит их духовной, а отчасти и вообще жизнью. Чада, встречаясь возле батюшки, знакомятся между собой; с его благословения занимаются какими-то совместными добрыми делами; он участвует в разрешении их проблем и споров. Если батюшка – настоятель, то такая общность может по видимости почти совпадать с приходом. Но, конечно, это нечто иное, чем община в первом смысле.

Такие общины, как известно, бывают, и не обязательно во главе стоит настоятель. О качестве духовности такого типа общин говорить сейчас не станем (тут диапазон от святости до ложности и едва ли не бесовщины). Но если не Бог посылает чад священнику, а он сам мечтает окружить себя духовными детьми, возникает опасный симптом младостарчества. За кого же я себя считаю, если стремлюсь духовно руководить людьми? Получается, я как бы говорю людям словами Христа: «Придите ко мне все труждающиеся и обремененные». Это уже напоминает антихриста. В эпиграфе к «Властелину колец» Толкина говорится: «Чтобы всех отыскать, воедино созвать и единою чёрною волей сковать…» Нет ли и такого в нашем пастырстве?

Однако, избегая младостарческих заблуждений, ограничиваться уставной сухостью тоже как-то не хочется. Ведь под первое определение подходит и такая ситуация, когда настоятель приезжает на службу пару раз в неделю, выполняет некие обязательные действия и уезжает; с прихожанами вне Литургии, треб и поверхностной исповеди перед причастием не общается; сотрудники между собой не дружат, прихожане друг друга не знают. Так быть не должно.

Хочется, чтобы отношение духовенства с сотрудниками и прихожанами и всех их между собой было не формальным, а глубоким, искренним. Именно такой приход мы согласны называть настоящей общиной. (Это третий тип после уставного и старческого.)

Перейдем ко второму вопросу. Очень важно, я думаю, каждому священнику да и мирянину осмыслить, почему он нуждается в такой общине. Может быть, из решимости исполнить в этом Божью волю? А может, из гордости: «Я создал настоящую общину»? Может быть, из любви к большим компаниям, потому что одному или в семье скучно? Может быть, из сочувствия, из желания помочь скучающим или огорчённым людям православно и духовно провести время? Пусть каждый из нас смотрит, на каком основании он строит.

Думаю, что зачастую складывается так: людям одиноко на работе, одиноко в семье, одиноко без Бога в душе, и они хотят избавиться от одиночества – в приходе. И священнику, к сожалению, тоже бывает одиноко и пусто, и ему тоже хочется освободиться от этого чувства, создав вокруг себя единодушное и единомысленное сообщество (с собой, кстати, во главе). Так между двух электродов одиночества может загореться дуга общинности (добрый, умный, обаятельный батюшка светит своим духовным чадам), и всем тогда становится тепло. Само по себе это неплохо, важно только знать и помнить, что эта теплота – душевная, плод нашей активности – душевной, добродетелей – душевных. Душевность в общении людей необходима так, как необходим хлеб для поддержания земной жизни, но для вечной жизни нужен иной – Небесный Хлеб.

Это главное. А душевные отношения могут складываться по-разному, не в них суть. Главное в приходской общине не наши дружбы, а Тело и Кровь Христовы. Ради единения с Богом все мы – и духовенство, и миряне – должны устремляться в храм Божий.

При этом один призван нести в приходе священное служение, другой – какое-то иное, а кто-то только принимает участие в Таинствах – это, по большому счёту, не имеет существенного значения. Неверная установка, что полноценным членом прихода может быть только тот, кто участвует в «приходской деятельности», а не только причащается раз в неделю. Если, скажем, в семье несколько детей, мать занимается их воспитанием, а отец весь день работает на заводе, чтобы прокормить семью, если эти люди стараются жить по-христиански, а в церковь ходят только по воскресеньям ради причастия, то что в этом плохого?

Вся приходская деятельность – и образовательная, и катехизаторская, и благотворительная, и тем более духовническая – должна вырастать из единства во Христе. А та деятельность, как бы она ни была обширна и ярка, и заметна, и отмечена наградами, которая вырастает не из Божественной литургии, молитвы, терпения и любви, окажется, в конце концов, бесплодной.

Люди, что-то делающие в приходе под руководством настоятеля во славу Божью (не обязательно без жалованья, но во славу Божью), сами собой составят приходскую общину в узком смысле (это ещё один смысл: духовенство и сотрудники прихода). Настоятелю нужно уметь как-то эту общину не разорить, но и не превратить вместе с собой в сплочённую секту православного обряда.

А в широком, первом смысле, с которого мы начали, приходская община состоит из всех членов Церкви Христовой, которые обычно причащаются в данном приходском храме. Разве можно их противопоставлять группе сотрудников и активистов, трудящихся под непосредственным руководством настоятеля? Не могут все наши прихожане работать в храме и все у меня, настоятеля, исповедоваться, не могут сотни людей быть моими близкими друзьями. Но все мы можем быть членами Тела Христова, и это единение больше и важнее, чем все наши приходские дружбы и привязанности.

– Возможна ли община в Церкви, но не приходская? Если да, то в каких форматах, на каких площадках?

– Православные люди всегда общались между собой и собирались в самые разные общности иногда официально, а зачастую неофициально. Что понимается под словами «община в церкви, но не приходская»? Монашеская? Монастыри в прошлом, бывало, вырастали из неофициальных общин духовно настроенных и стремящихся к монашескому подвигу мирян, да и в наше время такие случаи известны. Но вряд ли нам уместно выбирать для таких общин «форматы» и «площадки».

Если же имеется в виду устроение в миру церковной общины, но не тяготеющей к монашеству и не приходской (это подчёркивается в вопросе), то возникает контрвопрос – о целях. Если цели внешние (например, благотворительность или помощь наркозависимым), то это довольно обычное дело. Ну, и пусть православные люди вместе занимаются какими-то добрыми делами – что здесь спрашивать?

Если предполагается совместная религиозная деятельность, но не организованная, то смысл вопроса? Ну, собрались, поговорили, почитали что-нибудь духовное, чаю попили… Ну, вместе с батюшкой… Ну, батюшка для всех участников чаепития – духовник… И тут спрашивать нечего.

Или всё же имеется в виду организованная религиозная деятельность мирян, но вне церковной иерархии? Иерархия – это некое иго. И святого-то батюшку или архиерея, бывает, слушаться тяжело, да и неохота, а тем более – не святого. И поруководить хочется, а сам, хотя и священник, но не настоятель, и не дождёшься, бывает, настоятельства. Или поруководить хочется, а принимать сан (значит, самому встраиваться в иерархию и подчиняться ей) не хочется. Или канонические препятствия не позволяют принять сан. Или желает духовно «порулить» женщина (тоже путь к священству закрыт).

Пусть человек, который предался помыслам о создании общины в миру, но не приходской, а какой-то особенной, подумает об истинных мотивах своего намерения. И если намерение от Бога, то – с Богом! А если под видом благочестивой активности скрываются наши страсти, то будем не разжигать их, а бороться с ними.

– Нередко крепкие общины формируются вокруг харизматичных, ярких пастырей. Но, к сожалению, когда община лишается своего духовника, часто она откровенно разваливается. Вспомним Сурожскую епархию, большую общину прекраснейшего владыки Антония, в которой после его кончины произошёл раскол. Как избежать подобных прецедентов?

– Тут две разных темы: судьба общины, лишившейся своего духовного отца, и конкретные события в Сурожской епархии после кончины блаженной памяти митрополита Антония (Блума).

На первую тему есть замечательный пример прихода Николы в Клениках на Маросейке в Москве. Праведный старец Алексий (Мечёв) ещё до своего отшествия ко Господу сделал своим преемником протоиерея Сергия (Мечёва), своего сына, клирика того же храма, будущего священномученика. И община сохранилась, потому что был всеми признанный преемник духовного отца. А после ареста отца Сергия преемника уже не было, да и храм закрыли, и община, хотя и долго держалась, но, конечно, не смогла сохраниться. Сейчас в храме Николы в Клениках восстановлен приход, и память о тогдашней Маросейской общине свято чтится, хотя теперь там, естественно, другая община.

Но в том, что общины духовных чад, как правило, «рассасываются» после кончины духовного отца, нет ничего страшного и даже плохого. Люди, в том числе святые, приходят и уходят, а Церковь пребывает вовеки. Своих наставников будем почитать, молиться о них, слушаться их. А оставшись без руководителя, не будем унывать, потому что Бог никогда не оставит своим наставлением тех, кто хочет жить по Его воле.

Что же касается потрясений в Сурожской епархии в конце жизни митрополита Антония и сразу после его кончины, то, насколько я слышал и понял, сложившиеся к тому времени на территории Британских островов православные приходы жили, в общем, тихо и мирно, пока в связи с перестройкой в СССР к ним не стали приезжать из России, Украины и других постсоветских стран новые эмигранты и гастарбайтеры, которых численно было больше, чем «старых» прихожан, и которые далеко не всегда были утончённо культурны. И начались конфликты (темы сейчас уже не актуальны).

Это можно сравнить с ситуацией, когда в доме живёт интеллигентная семья, и вдруг к ним вселяется большое число их родственников из провинции, простоватых, но имеющих на дом такие же права, как и «старые» хозяева. Тяжко будет тем хозяевам, много им потребуется терпения, смирения и любви, чтобы понести немощи ближних и не обидеться, и не восстать на них за нарушенный покой.

Пока был жив митрополит Антоний, его великий авторитет сдерживал стихию, а потом ситуация, что называется, пошла «в разнос», возникло разделение среди прихожан и среди духовенства. Раскол в каноническом смысле не состоялся, потому что отделившаяся часть перешла в юрисдикцию Константинопольского Патриархата, то есть осталась в православии. Но, конечно, было великое потрясение для церковных людей в Англии, и для многих – большой соблазн. Теперь, насколько я знаю, ситуация вошла в норму.

– В отечественной культуре долгое время наблюдалась переинтоксикация опытом советского коллективного сосуществования. В СССР человек лишался всякой возможности интимного пространства: его личная жизнь «смаковалась» и публично препарировалась на планёрках, его интересы были подчинены и поглощены интересами партии и пр. Рудименты этого страха остались в некоторых и сейчас, потому всякие формы активной иногда социальности пугают. Как преодолеть это в христианской общине: помочь человеку безболезненно адаптироваться, показать, что такая форма церковной социализации не является насильственной?

– Вопрос мне представляется надуманным. Во-первых, потому что у современного человека благодаря интернету и мобильной связи стало гораздо меньше интимного пространства, чем было у людей в советское время.

Во-вторых, хотя плохого в те годы было много (правда, чего-то современного плохого наблюдалось меньше), но собственно коллективизм присутствовал только в официальных пропагандистских декларациях, большинство людей им не увлекалось, а «публичное смакование личной жизни» и «поглощённость интересами партии» касались только очень узкой прослойки партийной номенклатуры, но это был в значительной мере выбор самих партийцев.
И речь ведь идёт не о временах сталинских репрессий, а о периоде так называемого брежневского застоя. Я сам жил в то время, мне не нравился коммунистический режим, я даже немного диссидентствовал (вышел из Комсомола, распространял антисоветскую литературу), но, конечно, мы – подавляющее большинство жителей страны – вовсе не были поглощены партийными проблемами. Мы учились, работали, любили, женились, растили детей, болели, умирали. Кто-то в ходе этого обретал веру – никакая идеология не могла помешать Богу нас спасать.

Идеология была общим фоном нашей жизни, наподобие моросящего дождя. Кому-то этот дождь нравился; кто-то считал, что солнечной погоды не бывает; один притерпелся и старался не обращать на дождь внимания; другой пользовался зонтом, а третий пытался бороться с дождём. Но дождь сам кончился, когда приспело его время. Так и коммунизм в нашей стране кончился, когда велел Бог.

А то, что есть люди, любящие заниматься общественной работой и сторонящиеся коллективных мероприятий, происходит по одной простой причине: все мы разные.

– Заметила парадокс: зачастую дружные, крепкие общины формируются при малых, небогатых приходах. Так было и в истории Церкви: вспомним уникальный опыт православных эмигрантов (например, Трёхсвятительское подворье в Париже и пр.) Почему большим, преуспевающим в материальном плане приходам сложнее построить общинную жизнь? Это объясняется большим количеством людей или…?

– Богатство прихода не имеет значения, потому что и много денег можно направить на доброе дело, и мало денег можно пустить не на то, что нужно. А многочисленность, конечно, значение имеет, потому что чем больше в общине людей, что само по себе, конечно, должно радовать, тем менее возможной становится тёплая душевность в отношениях. Ведь не бывает дружеских компаний из ста че­ловек, тем более – из тысячи.

Но это не причина для огорчения. Посмотрите: никто не жалеет, что наряду с элитными лечебницами на десяток пациентов существуют и больничные комплексы на многие сотни коек. Главное, чтобы врачи были добрыми и знали своё дело.

Так и в церковной жизни: есть и маленькие уютные общинки, и огромные многолюдные приходы. Главное, чтобы и там, и там христиане молились Богу и соединялись вокруг евхаристической Чаши, чтобы они исполняли заповеди о любви к Богу и ближним. Тогда остальное не будет иметь большого значения.