Он был человеком, который стремился говорить правду

Александр Сергеевич Белоненко – музыковед, исследователь истории музыки, музыкально-общественный деятель. Кандидат искусствоведения, заслуженный деятель искусств России, президент Национального Свиридовского фонда, директор Свиридовского института, действительный член Петровской академии наук и искусств.

Георгий Свиридов

– Сегодня мы будем говорить о музыке нашего выдающегося современника – человека, творчество, да и жизнь которого, наверное, до конца не открыты ни критиками, ни даже близкими людьми. Это – один из столпов русской музыки, наш современник, выдающийся композитор Георгий Васильевич Свиридов.

Я беседую с племянником Георгия Васильевича – Александром Сергеевичем Белоненко, директором Свиридовского музея, Председателем Свиридовского фонда, человеком, который всю свою жизнь посвятил работе с архивами Георгия Васильевича, изданию его многотомного собрания сочинений (как-то Александр Сергеевич обмолвился, что было задумано издание 50-томного собрания сочинений, а на каком этапе сейчас находится эта работа, мы, надеюсь, сегодня поговорим).

– 23 сентября 2016 года состоялась премьера 1-ой симфонии Свиридова в Иркутске, на родине Валентина Григорьевича Распутина. Там существует губернаторский оркестр областной филармонии, в котором играет мой бывший, можно сказать, однокашник, И. Лапиньш (мы вместе учились в Ленинградской консерватории), – и я решил дать им партитуру этой симфонии. Надо сказать, что об этой симфонии забыл даже сам автор (это долгая история, но возвращение ее произошло именно в сентябре). А в декабре 2016 года симфония прозвучала в Петербурге на культурном форуме.

Вообще, я должен выразить еще огромную признательность Александру Григорьевичу Звягинцеву, члену Союза Писателей: он очень помог нам, благодаря ему мы смогли набрать этот нотный текст, отредактировать его. И, конечно, выражу сердечную благодарность губернатору Иркутской области за то, что он дал нам возможность издать очередной том Свиридова.

А возвращаясь к вашему вопросу, скажу, что всего на сегодняшний день издано 10 томов собрания сочинений Свиридова из 50.

Я понимаю, что мой возраст не даст мне, очевидно, шансов увидеть при жизни все собрание полностью…

– Александр Сергеевич, а в чем главная трудность издания? В подготовке материала?

– Тут много проблем. Я не рассматриваю сейчас обычную, традиционную проблему – она касается не только ситуации в России, во всем мире она точно такая же. Я имею в виду издание бумажных нот. Мы, вероятно, живем в такое время, когда эпоха бумажных нот уходит, электроника все замещает. Я об этом могу судить не только по нашему издательству, но и по зарубежным. Я связан с этим миром и вижу, что там сейчас происходит: все крупные издательства сейчас переходят на выпуск нот только в электронном виде.

– Я бы не согласился с вами в отношении сегодняшних церковных нотных изданий в России…

– Пожалуй, но это совсем другое дело. Например, есть такое крупное немецкое нотное издательство «Беренрайтер», очень солидное издательство, они издавали духовную музыку – и Баха, и Генделя, и Шютца… Сейчас издают одного из сыновей Баха, Филиппа Эммануэля, на деньги, которые им дает знаменитый концерн «БМВ»… У всех издательств сейчас общая проблема – деньги.

– Но это чисто утилитарная проблема?..

– Да, конечно. И, может быть, конечно, в электронном виде нотами более удобно пользоваться, но я старый человек, когда-то сам был библиотекарем, и мне приятно держать в руках издание отпечатанное, да еще в толстой обложке.

Я поэтому так и решил продолжить это дело – традиционно. Сколько смогу, столько и издам, а там – воля Божия, кто-то, может быть, издаст после меня.

Александр Белоненко

– Александр Сергеевич, а что представляют собой эти тома Свиридовского собрания сочинений? Ведь это не только нотные партитуры, а, наверное, что-то еще?..

– Дело в том, что вообще-то Свиридов уже издавался: при жизни, например, много чего было издано из его произведений. Во-первых, из тех, которые он довел до конца и счел возможным опубликовать. Поэтому частично я продолжаю фактически его переиздавать. Но это не просто переиздание – тут предстоит еще большая редакторская текстологическая работа, потому что многое приходится сверять с рукописями. И вот эта-то часть работы, конечно, занимает очень много времени. Тем более что существуют вообще уникальные случаи, когда сочинение в нотах у Свиридова записано лишь частично, фрагментарно, а целиком существует лишь в аудиозаписи. Когда он работал, то часто садился за фортепиано и включал магнитофон (обычно тогда это были кассетники) и сам исполнял, пел и играл…

Например, если это вокальная вещь для одного голоса – он пел и аккомпанировал. Есть, например, такая запись, которую он делал для Дмитрия Хворостовского: специально для него он записал поэму «Петербург» на слова Блока. А так, в рабочем порядке, он записывал, фиксируя какую-то из редакций, а потом работал с нотами.

Но бывали случаи, когда только часть произведения оставалась в нотах, а остальное все – только в записи. Есть и вообще уникальные случаи: например, у Свиридова был замысел оперы «Пир во время чумы». У меня есть эти ноты, вернее, не ноты, а партитурная бумага. Разлинованы тактовые черты, указаны все инструменты, которые присутствуют, и – ни одной ноты не записано! Но несколько фрагментов (не целиком, а лишь несколько – вероятно, он оставил потом этот замысел) прописаны. Например, сцена со священником, «Песнь Вальсингама», «Песнь Мэри», – они записаны. Он сам их играет и исполняет… Это все есть в записи…

– И вам все это приходится расшифровывать?

– И это не самое сложное! Сложнее бывали случаи… Например, когда я издал (как раз это первое издание было) «Песнопения и молитвы». Это был 21-й том по счету, но получилось так, что я с этого произведения начинал новый том…

Там опубликовано 26 наименований песнопений, а 27-ое я не смог найти, потому что тогда не все еще ноты разобрал, только позднее нашел фрагменты начала и конца самого главного – центрального – хора «Благослови, душе моя, Господа». Это был грандиозный замысел, потому что там присутствовали и женский, и смешанный, и детский хоры…

У меня был как-то аспирант-хоровик (потом он в Консерватории работал), и мы с ним довели эту партитуру «до ума» по аудиозаписи, на которой Свиридов поет разные голоса, а остальные проигрывает. Это было «фортепианное прочтение» хоровой партии!

Но слава Богу, что Свиридов оставил в своих «Дневниках» запись о том, как выстроить начало и конец. Тот, кто понимает, что такое «хоровое письмо», и знает специфику Свиридова, его хорового письма, – тот может себе представить «нестабильный состав». То есть у него может звучать, например, четыре голоса, а реально присутствовать в хоре 12 голосов! Потом вдруг слышны только два, и т.д. Живая такая фактура, в этом-то и ее особенность, своеобразие. Вот это – действительно сложные случаи, тут приходится ломать голову и мучительно долго работать.

Елена Образцова и Георгий Свиридов

– Мне почему-то вспомнился один инцидент, о котором я прочел в Интернете. Было сделано предложение добровольцам в разных частях света поучаствовать в решении общей математической задачи. Таким образом, общий процесс ее решения был во многом ускорен. Добровольцы были найдены, результат получен ожидаемый. Я вот о чем: возможно ли, например, представить в открытом доступе такие «музыкальные ребусы» Свиридова и предложить добровольцам и специалистам найти их решение? Или такой результат не оправдает себя?..

– То есть я выкладываю аудиозапись и часть той партитуры, которая к ней имеется, какие-то черновики?

У меня есть помощники, есть очень опытный музыкальный редактор, да и сам я еще, слава Богу, работаю, пока еще вижу. Мы сами работаем. Но присутствует тут и другая вещь: Георгий Васильевич Свиридов сегодня – это композитор, который стал отчасти достоянием народного творчества.

Свиридов сегодня стал достоянием народного творчества

Например, есть у него такое сочинение – «Отчалившая Русь» (поэма на слова Есенина), она написана им для голоса и фортепиано. Сначала – для тенора, потом он сам переделал для меццо-сопрано, и с покойной Еленой Образцовой они записали диск. Но случилась совершенно невероятная вещь: возникло множество переложений! И для голоса с оркестром, и для народных инструментов, и для детского хора… В общем, несть числа вариантам… Так что многое из произведений Свиридова уже и так – предмет народного творчества.

– С одной стороны, это хорошо, ведь это доказывает, что корни у Свиридова – самые настоящие народные. И если спросить сегодня простой народ, кого они знают из современных духовных русских композиторов, многие назовут имя Георгия Свиридова.

А что касается архивов Свиридова?.. В одном из интервью вы упомянули об огромной проведенной работе, связанной с оцифровкой его архива. 150 кассет были переведены в электронный вид, и сейчас они представляют собой удобный материал для исследования. А возможен широкий доступ к этому материалу?

– Есть тут одна серьезнейшая проблема, которая касается уже даже не работы над архивами, а вообще решения судьбы архива. Дело в том, что на нас с братом лежит колоссальная ответственность: волею судеб нам все это перешло по наследству, в том числе и архив. И мы сейчас озабочены одним: чтобы этот архив – большой архив – был достоянием нашего народа. Я не очень люблю высокие слова, но в данном случае они очень точно выражают суть дела. А для этого, как я понимаю, материалы должны храниться в государственных хранилищах.

И сейчас прошел уже год с тех пор, как мы ведем переговоры с Министерством культуры, недавно состоялась встреча в музее им. Глинки. Мы говорили с М. А. Брызгаловым, присутствовал И. Д. Лагунцов, юрист. Дело в том, что несколько месяцев тому назад я обратился к Н. С. Михалкову с просьбой помочь, он откликнулся, и этот юрист по просьбе Никиты Сергеевича нашел доброхотов, которые могут для государства приобрести эти архивы с тем, чтобы они вошли в государственные хранилища. Так что сегодня проблема сохранности стоит на первом месте.

Теперь – что касается звукового архива. Да, это уникальный архив, я его уже заранее передал на временное хранение в Архив фонодокументов. Там он сейчас лежит. Как вы знаете, кассеты вообще очень хрупкие (а там собраны кассеты 1970-х, 1980-х годов, есть и более старые бобины), и они сейчас находятся там на хранении. Для себя я сделал копию на жесткий диск.

Архив действительно уникальный: свыше 300 записей, сам Георгий Васильевич поет и играет разные свои сочинения…

– Я знаю, что в 2002-м году президент России В. В. Путин отметил национальное значение композитора Г. В. Свиридова. По-моему, вы лично встречались тогда с Президентом?

– Нет, я с Владимиром Владимировичем не встречался, я просто был в Администрации Президента в 2000-м году, когда стоял вопрос о гимне России. Дело в том, что Георгий Васильевич Свиридов участвовал в создании новой редакции гимна СССР. У нас мало об этом знают, но расскажу любопытную историю. Дело в том, что Хрущев еще в декабре 1955-го года (то есть еще до XX съезда партии) пришел к идее написания нового гимна. С легкой руки моего тезки, Александра Сергеевича Степанова (он был в то время во главе Президентского архива), я смог познакомиться с совершенно секретными архивами, а конкретно – с делом, посвященным созданию нового гимна. Георгий Васильевич принимал в этом участие, и они с Твардовским написали гимн.

И вот, когда встал вопрос о гимне новой редакции (уже для России), я был в Администрации Президента, внес тогда новую редакцию гимна. Из этого ничего не получилось, но меня как-то отметили. Путин тогда написал письмо, оно до сих пор лежит у меня, это очень приятно.

Игорь Шафаревич. Фото: Роберт Нетелев / ТАСС

– Мне хотелось бы перейти к еще одной части нашей беседы, которая, думаю, не менее интересна, чем музыка – это «Дневники» Г. В. Свиридова. Не могли бы вы рассказать нашим читателям об этих дневниках: как они были обнаружены, в каком состоянии находятся сегодня, что публикуется или вышло уже в печатном виде, что могут прочитать наши слушатели?

– Много лет назад я давал почитать эти «Дневники» Игорю Ростиславовичу Шафаревичу, я давно с ним был знаком. Я дал их ему и Александру Исаевичу Солженицыну – это были первые люди, которые читали фрагменты «Дневников» Свиридова, выдержки из них.

Вообще, если говорить о «Дневниках» Свиридова, это не дневники в строгом смысле слова. Начнем с того, что это – просто разные записи, по названию самого Свиридова. Он назвал их «Тетради разных записей»… Он мог ставить на обложках год или номер, номерные тетради тоже были. Тетрадей этих всего свыше 180 штук.

В первый раз я опубликовал фрагменты из них в 2002-м году, и как раз в то время показывал эти записи Игорю Ростиславовичу Шафаревичу – разные записи из 19-и тетрадей. Представьте, 19 тетрадей из примерно183-х…

Нигде он не сетует на свою судьбу, не клянет ни советскую, ни пост-советскую власть

Новое издание «Дневников» вышло несколько месяцев тому назад в том же издательстве «Молодая гвардия», там я добавил текст еще трех тетрадей. Это именно разные записи по жанру. Там есть и чисто дневниковые, но их мало. Собственно, о себе Свиридов как раз меньше всего говорит в «Дневниках». И уж тем более нигде он не жалуется и не сетует на свою судьбу, не клянет ни советскую, ни пост-советскую власть – никого.

– Но вы все же специально подбирали фрагменты?

– Дело не в том, просто этого нет в его тетрадях – его собственного «я», его собственной судьбы. Хотя иногда прорывается такая печальная мысль, что русский композитор обладает трагической судьбой: он не нужен собственному народу… Такие бывали у него иногда мысли…

Но дело в том, что самое главное и ценное в этих записях то, что Свиридов стремился поделиться своими мыслями так, как он считал это нужным. И как он мыслил себе то или иное событие, как комментировал какие-то произведения художников, писателей. Там есть и размышления о жизни, и всякие политические размышления.

В чем ценность всех этих записей? В том, что это не отредактированные самим автором записки (то есть это не так называемая «автоцензура»), – нет, он делал их как бы для себя. Писал для себя...

Хотя это – всегда вопрос. Меня, например, спрашивают: «А зачем вы это публикуете, ведь он это для себя писал?» Но представьте себя на его месте: вы взяли бы за правило вести тетрадь и записывать все, чтобы получилось потом 183 тетради?.. Так что, конечно, он писал все это из расчета на то, что когда-нибудь кто-нибудь из читателей с этим обязательно познакомится.

– А вы лично раньше знали об этих тетрадях?

– Я знал, потому что иногда Георгий Васильевич просил меня какую-то его мысль зафиксировать. Там остался даже фрагмент, написанный моим почерком. Жена ему очень помогала в этом: она много писала за ним. Тем не менее это его собственные мысли – о жизни, о человеке, много всего разного в короткой такой форме, форме эссе. Он очень, например, любил В. В. Розанова, и это где-то очень похоже на Василия Васильевича. Краткие мысли – не развернутые какие-то построения, а очень короткие заметки. Вообще, они очень в духе его мышления и его творчества.

Он был минималистом в своем роде: стремился к емким, но очень коротким формам.

Александр Исаевич Солженицын

Будь во времена Свиридова Интернет, я уверен, блоги Георгия Васильевича так же были бы краткими.

Издание этих записей – это и ваш большой гражданский поступок, Александр Сергеевич, потому что очень многие вещи в «Дневниках» были названы, насколько я знаю, своими именами, и часто весьма нелицеприятно.

– У меня был как-то разговор об этом с Александром Исаевичем Солженицыным, которому (одному из первых) я дал их почитать. Идо сих пор помню его фразу: «Что я вам скажу: это очень интересно, я, конечно, понимаю, что вы много шишек заработаете, вас будут бить (прямо так и сказал!), но я вам советую только одно: там, где он дает самую нелицеприятную оценку творчеству ли, поступкам ли, общественным делам – это ничего. Но там, где он переходит на личности, я вам советую воздержаться от публикации!» В общем, я так и поступил, в известной степени. Но даже там, где Свиридов говорит о творчестве тех или иных писателей, это вызвало впоследствии бурную реакцию: одни воспринимали это с восторгом, другие, наоборот, очень резко это критиковали.

– Георгий Васильевич был достаточно жестким человеком?

– Как вам сказать… Он был человеком, который стремился сам говорить правду. Собственно, записи эти и интересны именно тем, что там вправду его мысли. Еще раз повторю: он никогда не стремился «кокетничать».

Иногда я читаю ныне живущих композиторов: они пишут порой так, что я чувствую в этом кокетство. Пишут, чтобы уважить кого-то, или, как сейчас говорят, «толерантность соблюсти». В «Дневниках» Свиридова этого нет. Один мой хороший знакомый сказал, что его записи очень похожи на записи протопопа Аввакума, что-то такое близкое он почувствовал…

– Но мемуары этим и ценны, своей честностью…

– Там встречаются иногда очень жесткие высказывания, но это совершенно справедливо. Тут нужно иметь в виду, что Свиридов, как и любой живой человек, жил и изменялся в своих мнениях и оценках. Иногда об одном и том же явлении, об одном и том же композиторе (или еще о ком-то) в разное время у него бывали разные отзывы. Например, много в размышлениях 1970-х годов у него очень резких отзывов, скажем, о Владимире Маяковском.

Я все-таки немножко знаю современное литературоведение о Маяковском: пожалуй, никого другого так Свиридов не критикует. Но нельзя забывать и другое: Свиридов – автор одного из самых крупных и, пожалуй, на сегодняшний день единственного выдающегося сочинения на слова Владимира Маяковского.

– То есть впоследствии у него произошла некая «эволюция мнения»?

– Конечно. И она связана только лишь с тем, что сам Свиридов был «в пути», ему было присуще, как Блоку, скажем, чувство «духовного пути»…

– Но ведь слова из песни уже не выкинешь?..

– Ну да, конечно. Поэтому мне приходится (и я стараюсь все время) как-то предупредить читателей, что тут «не каждое лыко в строку», как говорится. Потому что бывает разное «лыко» у Свиридова: одно – оценка одного времени, другое – оценка другого времени, и они могут быть иногда прямо противоположными.

Потом все-таки не нужно забывать, что главное в творчестве композитора – это его музыка! Свиридов и сам это прекрасно понимал. Поэтому не надо уж придавать его слову какое-то там абсолютное значение. Да, интересные мысли, но главное – они честные. То есть он стремится в «Дневниках» сказать так, как он понимает тут правду.

Георгий Свиридов

– Сегодня часто становится тенденцией критиковать всех и вся, давать какую-то свою оценку, свое понимание тем или иным словам даже великих людей. И часто такой «критик» перечеркивает при этом все, что было до этого момента правильного и честного. Но это, я считаю, чисто человеческая черта…

Г. В. Свиридов запомнится многим, конечно, как символ эпохи. Рядом с его именем стоят имена таких великих, как академик Дмитрий Лихачев, скульптор Вячеслав Клыков, академик Борис Раушенбах, – люди, которые создавали эпоху, жили этой эпохой, творили в эту эпоху. Они, по сути, и ушли вместе с эпохой…

На ваш взгляд, Александр Сергеевич: что бы сказал сейчас Георгий Васильевич о сегодняшнем времени, как бы он оценил сегодняшние перемены в жизни страны, в искусстве, в обществе, в Церкви?..

– Это сложный, глубоко личный вопрос. Я, естественно, не могу мыслить так, как мыслил Георгий Васильевич. Какие-то вещи он всегда отмечал, некоторые вызывали у него глубокую печаль…

– Могли бы назвать, какие?

– Знаете, он фиксировал свои мысли не только в этих тетрадях, он мог писать и на любом обрывке бумаги, на листке. И вот, существует один такой листок, на котором он пишет: «Золотой телец – вот истинный бог перестройки!» Это его слова в тот период, когда многие шумели о гласности, о демократии. Он уже тогда ясно понимал: все идет к тому, что у нас будет капитализм (который он ненавидел лютой ненавистью), будет мир чистогана. Он хорошо это предчувствовал и об этом написал – еще в то время, когда все общество наше дружно спешило «в направлении перестройки и гласности».

Конечно, нельзя сказать, что Георгий Васильевич был большим поклонником советского строя, но тем не менее, взвешивая все, он понимал, что «размен», который произойдет, будет чреват очень большой опасностью для России в целом и для русского народа.

Поэтому все то, что произошло, вся эта развалившаяся великая держава, которая и была создана, и вставала «на костях» народа, – ее просто разорвали на кусочки, и теперь наш Президент пытается все это как-то склеить. Это с одной стороны.

С другой стороны, есть записи, характеризующие год Тысячелетия Крещения Руси. Там буквально такие слова: «возрождение Православия может принести очень много и для русской культуры, и для музыки» (конечно, как композитор, в первую очередь, он думал при этом о музыке). Он писал, что «только в этом он видит какое-то движение в русской культуре».

Он и сам шел к этому, и его «Песнопения и молитвы» – это в некотором роде логический итог этих его размышлений, его большого духовного пути композитора и, кроме всего прочего, автора «Патетической оратории».

– Вы исчерпывающе ответили на мой вопрос, кроме того, провели некую связь с сегодняшним временем. Все то, что вы сказали, вполне можно отнести и к нашему времени, но с поправкой: еще 25 или чуть больше лет тому назад живы были ростки настоящей русской культуры. И люди еще были способны воспринимать и музыку прекрасную, и поэзию божественную, и всю культуру в совокупности, в том числе и великую церковную культуру. Сегодня, мне кажется, с этим все обстоит не так просто.

Хотелось бы осветить еще один аспект личности Свиридова. Мы говорим о Георгии Васильевиче как о человеке, музыканте, писателе, мыслителе, философе. Но хотелось бы услышать о нем как о творце духовной музыки.

Многие отмечают, что он «не успел» вполне войти в это благодатное русло, что его «Песнопения и молитвы» – это некое откровение, некое завещание духовное. Может быть, проживи Георгий Васильевич еще несколько лет, им были бы созданы настоящие шедевры православной духовной музыки. С другой стороны, сам Свиридов был укоренен в Православии: с детства воспитывался в церковной семье, бабушка водила его в церковь. Вам известно что-то о том, как он сам относился к Церкви и ее культуре? Ведь как художник он не мог пройти в своей жизни мимо того богатства, которое было в Церкви – даже в те «глухие» годы?

– Мне кажется, не просто «не мог пройти мимо»: он просто жил церковной культурой. С детства он был воспитан в православной традиции, бабушка действительно водила его в храм (он сам, кстати, это описывает в дневниковой части своих записок). Поэтому он никогда и не чувствовал себя в отрыве от традиции Церкви: все его творчество в своем роде есть некий диалог с русской традицией, с традицией, которая связана с Православием, в первую очередь, с христианским гуманизмом XIX столетия. Он просто стремился на новом этапе какими-то другими художественными средствами выразить традиционные идеи и ценности.

С другой стороны, есть еще один важный аспект. Когда мы говорим, что творчество Свиридова постепенно приближало его к Православию и к духовной музыке, нельзя забывать, что даже его светская музыка часто буквально пронизана тем, что его связывало с Православием.

Свиридов практически еще не осознан нами, не осмыслен как художник

Ведь Свиридов практически еще не осознан нами, не осмыслен как художник. Дело в том, что центральная тема его творчества, как ни странно, это – революция. Мы сейчас отмечаем столетие этой русской революции. Это ключевая для него тема, но – как он ее понимал и как он ее слышал, – для того, чтобы нам понять это, надо знать его ключевые сочинения. Во-первых, его большие оратории 1950-х годов (по Блоку он, например, замышлял 12 ораторий). Фактически он создал этот цикл, только впоследствии остановился. Потом, известная его поэма «Памяти Сергея Есенина»… Но был еще один замысел: «Песни о России» на слова Блока. Вообще, Блок – один из центральных поэтов Свиридова, он тесно связывал с ним свое музыкальное творчество.  

А что касается Есенина – это большая триада его сочинений. Во-первых, поэма, потом – кантата «Светлый гость», еще одна поэма для голоса – «Отчалившая Русь». То есть это целый разнообразный триптих. И все эти произведения, написанные на слова великих русских поэтов, созданы в очень короткий период времени (с 1917-го по 1919-й гг.).

Так называемое увлечение «скифством» (и Есенин, и Блок сотрудничали в «Скифах» у Иванова-Разумника) было такой чисто политической утопией, которую Блок хорошо выразил в своей поэме «Двенадцать». Суть ее в том, что революция – это как распятие. Крест, который несет Россия за свои грехи, в уповании на то, что ее ждет Воскресение. И вот, эта идея воскресения – через страдания и крестный путь, который Россия проделала в революцию – связана с духовным преображением России и русского народа. Вот в чем главная идея творчества и сочинений Георгия Васильевича Свиридова.

У него не было, например, музыки, посвященной Великой Отечественной войне, он прошел мимо этой темы, это практически была не его тема. Тем более, что его современник и старший учитель, Дмитрий Дмитриевич Шостакович, грандиозно воплотил ее в своей грандиозной Восьмой симфонии. И Свиридов прекрасно понимал, что ему писать в таком духе бессмысленно. Но главное – другое: он видел, что этот крестный путь России XX века имеет свой смысл: он пытался найти смысл во всех тех муках и страданиях, которые перенес русский народ в XX веке. А вышло так, что все это вылилось в продолжение и итог, которого Свиридов, конечно, не ожидал.

Дом-музей Г.В. Свиридова

– Сложное время. Сложная эпоха. И, несмотря на то, что 100 лет прошло с той страшной катастрофы, которая сотрясла социальные основы России, – все ведь это продолжается и сегодня. Это случившееся сто лет тому назад «землетрясение» до сих пор дает свои «подземные толчки», я считаю, и в культуре, и вообще во всей жизни России. Что ни говори, мы все – наследники великой Российской Империи. И все, что у нас создается лучшего, все равно корнями уходит в наше прошлое.

Александр Сергеевич, я знаю, что сейчас вы создаете музей Свиридова в Курске: какие для этого есть перспективы?

– Я сам, конечно, не создаю музей, я могу только просить помощи, инициировать что-то. Но идея действительно давно уже существует: сначала я хотел, чтобы музифицирована была квартира Георгия Васильевича в Москве (последняя, в которой он жил на Большой Грузинской). Потом мы переговорили с курским руководством и администрацией: у них возникла идея, которая показалась мне стоящей внимания. Я согласился и перевез туда всю обстановку кабинета Свиридова и его гостиной из московской квартиры.

Так получилось, что в настоящее время я преподаю на историческом факультете Санкт-Петербургского Университета, и там мне подсказали, что нужно создавать музей. А у Курска была идея создать Мемориальный центр при филармонии. Но мои коллеги, специалисты подсказали, что все-таки нужен музей.

И тут возник конфликт интересов, потому что начальник культуры (из Комитета по культуре) стал настаивать на музее при филармонии.

Мы с друзьями вынуждены были обратиться в Администрацию Президента. Слава Богу, нас поддержал Владимир Ильич Толстой. Сейчас эта идея рассматривается, но, прежде чем создавать музей, нужно ведь подготовить его содержимое, создать коллекцию, из чего этот музей будет состоять. И когда будет решена судьба вещей, коллекции мемориальных вещей Свиридова, тогда вновь встанет вопрос о музее. Нужно будет помещение и т.д. Это довольно хлопотное дело, но я надеюсь, что, с помощью Божией и при поддержке хороших людей, все-таки когда-нибудь будет создан музей на родине Георгия Васильевича Свиридова.

– Личный вопрос: вы сами пишете музыку?

– Я склонен к этому, но сейчас уже этим не занимаюсь. Хотя понимаю, что это такое.

Сейчас я отчетливо чувствую незримую опору и поддержку всей своей деятельности в лице Русской Православной Церкви, – не конкретно кого-то из церковных деятелей, а именно всей Церкви как духовного организма.