Российская Империя, Красная империя, новая империя?..

Часть 1: Мифы о революции 1917 года

Во второй части беседы к 100-летию Октябрьской революции с доктором исторических наук, доцентом исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова Федором Гайдой мы говорим о Ленине как… неудачнике и о строительстве новой, уже Красной империи, а также о том, можно ли и сегодняшнюю Россию считать империей.

Ленин и Сталин

– Что в книге Зыгаря сказано уже об Октябрьской революции? Например, о тех же большевиках и их типажах, о разных исторических фигурах из большевистского руководства?

– Проблема в том, что к концу книги автор уже просто исписался и начинает излагать совсем уж очевидные вещи. Если человек, грубо говоря, пишет по Википедии, о чем тут спорить?

– А что вы думаете по поводу Октябрьских событий и последующей советской истории?

– На мой взгляд, Ленин оказался достаточно успешен в плане разрушения того, что еще можно было разрушить после Временного Правительства, хотя оставалось уже не так много. Однако он оказался совершенно неуспешен в своих позитивных или созидательных начинаниях, в тех планах, которые у него были. Из них он не смог реализовать практически ничего, кроме как сохранить за большевиками власть. Но ведь сохранение власти за большевиками в границах разоренной России, если сравнить с его первоначальной идеей мировой революции, – это даже не минимум программы, а нечто близкое к нулю.

Если взять, например, работу Ленина «Государство и революция», написанную в самый канун Октябрьской революции, в августе–сентябре 1917 года, то мы увидим, что главной целью большевистской партии была мировая революция и государство рабочих во всемирном масштабе. А что получилось на практике? Во-первых, власть взяли не во всем мире, а только в России. Во-вторых, получилось не государство рабочих, о котором мечтал Ленин, а государство, в котором очень быстро начинает формироваться собственная, причем, весьма коррумпированная бюрократия. И никакого реального самоуправления трудящихся.

В итоге к началу 1920-х годов мы видим только что возникший, но уже коррумпированный госаппарат, частичное возвращение к капиталистической экономике в виде НЭПа, между тем как экономика будущей всемирной трудовой коммуны должна была быть похожей на военный коммунизм. Его признаки – отсутствие товарно-денежных отношений, всеобщая трудовая повинность, полностью национализированная промышленность и т.д. Но от очень многого из этого большевикам пришлось почти сразу же отказаться.

Также в самом начале 1920-х годов сильно дает о себе знать пока еще нерешенный национальный вопрос и большие проблемы с управлением окраинами, национал-коммунистические уклоны в разных республиках. В то же время мы видим по работам Сталина, что с 1918–1919-х годов он очень четко понимает, что нужно создать эффективно работающий аппарат – партийный и государственный. И в этом смысле он выполняет ленинские поручения, но для Ленина эта задача второстепенная, а для Сталина она основная. В 1921-м году Сталин смог провести первую внутрипартийную чистку, в результате которой он стал генсеком. И потом оказывается, что механизм личной власти является для него главным условием реализуемости всех его проектов.

В 1922-м году, как известно, Сталин с Дзержинским и Орджоникидзе съездили в Грузию, навели там жесткой рукой порядок и разгромили национал-коммунистов, буквально набив морду кому надо. Они приехали разбираться, и предполагалось, что они погладят по головке грузинских коммунистов, а они вдруг начали их утюжить. Потом они вернулись в Москву, и Ильич активно с ними общался, причем был очень разочарован этим общением. У Ленина, начиная с 1922-го года, большие проблемы со здоровьем. В последний день, который он провел в своем рабочем кабинете в Кремле, он долго беседует с Дзержинским. После этой беседы Ленин в свой кабинет больше не вернулся, настолько сильным ударом для него все это оказалось. Он, похоже, ясно понял, что Сталин с Дзержинским выстраивают настолько жесткую систему, что ни о каком самоуправляющемся государстве рабочих и речи не будет. Но эти люди настолько держат под контролем все кадровые, делопроизводственные и административные вопросы, что заменить их некем. Они, извините за выражение, самые эффективные менеджеры Советского государства. Потому что все остальные – Зиновьев, Троцкий, Каменев, Бухарин – большей частью говоруны, теоретики и пропагандисты.

Красное Знамя из символа революции становится символом новой российской государственности

Замечательный, буквально символический момент: 30 декабря 1922 года. В этот день первый съезд Советов принимает декларацию об образовании СССР, которую написал Сталин. Сталин выступает на съезде, оглашает декларацию и говорит о том, что Красное Знамя из символа революции становится символом новой российской государственности. А Ленин в этот же день пишет письмо «К вопросу о национальностях или об “автономизации”», которое вошло в знаменитое предсмертное «Завещание Ленина». Он там критикует Сталина вместе с Орджоникидзе и Дзержинским и также пишет, что очень виноват перед рабочими России, потому что к власти пришли шовинисты, держиморды и насильники, которые являются типичными русскими бюрократами. То есть понятия «Россия» и «русский» в этих двух текстах или выступлениях в один и тот же день фигурируют совершенно в разных значениях. Между Лениным и Сталиным уже произошел очень важный, символический разрыв, который будет все усиливаться вплоть до марта 1923 года, когда Ленин окончательно потеряет трудоспособность, возможность говорить и писать.

Между Лениным и Сталиным произошел очень важный, символический разрыв

Что делать, Ленин не знал, и, судя по всему, первые месяцы 1923-го года для него были большой трагедией. Помимо прочего, у него на личной почве происходит ссора со Сталиным, поскольку тот вдруг позволил себе откровенную грубость в адрес жены вождя. Но, так или иначе, главная точка расхождений между ними была та, что Сталин ставит на первый план вопросы эффективности госаппарата, а не идейные или ценностные вопросы. И где-то с рубежа 1922–1923-го годов Сталин начинает осуществлять номенклатурную реформу. То есть он начинает в масштабах всей страны перетряску кадров. Была выстроена целая новая кадровая система. Это позволяет Сталину в течение 2-4 лет наполнить государственный аппарат своими назначенцами, благодаря которым он и получает полноту власти. Иными словами, партократия, как некая идея и механизм, сменяется властью конкретного лица – персональной властью Сталина.

История России – история болезни?

– Почему Зыгарь считает, что история России в целом – это история болезни?

– Он пишет, что любое общество, построенное на сегрегации, в центре которого находится неограниченная политическая власть, должно рухнуть. И существование такого общества и есть болезнь.

– Сегрегация – это что такое? Что под нею понимается?

– Угнетение и неравноправие сословий или национальных меньшинств. Сословное общество – это общество, когда одни люди господствуют над другими благодаря закрепленным в законе правам и привилегиям. Любое сословное общество с этой точки зрения – сегрегация.

Между прочим, британский парламент тогда тоже сегрегация, и он тоже должен погибнуть. Ведь там существует не полностью избираемая палата лордов. Вообще, любой двухпалатный парламент, строго говоря, – это сегрегация, поскольку одна палата не является полностью выборной. Настоящий демократический парламент – это однопалатный парламент. А лучше, конечно, без всякого парламента, разбиться на коммуны и самоуправляться. Вот это и есть несегрегированное общество. Хотя даже в коммунах большинство будет угнетать меньшинство. Поэтому самое свободное общество – это, наверно, общество, большинство которого состоит из разнообразных меньшинств. Люди с самыми разными нетрадиционными ориентациями должны в каком-то регионе составлять большинство, а люди с обычной ориентацией должны являться одним из меньшинств. Видимо, только в таком случае мы можем обеспечить настоящую демократию.

Я говорю в данном случае, конечно, с иронией. Здесь примерно то же противоречие, которое подметил уже у радикальных революционеров прекрасный английский драматург Том Стоппард, написавший знаменитую пьесу «Берег утопии». В ней глава анархистов Михаил Бакунин совершенно замечательно говорит: мы решили устроить анархическую революцию для того, чтобы упразднить любую власть. А чтобы осуществить революцию, мы создали законспирированную организацию революционеров с очень жесткой дисциплиной.

– Я с вами согласен, но разве мировая история не идет к исчезновению классических сословных обществ, или таких обществ, как Россия, где одновременно живут много национальностей?

– Да, действительно, то сословное общество, которое возникло в Средние века на Западе и которое было создано в России в XVI–-XVIII веках, действительно оказалось в начале XX века в кризисе. Это, безусловно, так, но на смену ему у нас пришло другое сословное общество, советское. Правда, долго оно не продержалось. Но и сейчас мы в новых условиях видим воспроизводство этого сословного принципа, т.е. в сегодняшней России опять возрождается сословный принцип.

– В каком смысле возрождается?

– Мы видим достаточно яркие примеры того, что те или иные привилегии, профессии, должности становятся наследственными. Люди к этому стремятся, и это воспроизводится в обществе.

– Каких людей и какие профессии вы имеете в виду?

– Например, генерал хочет, чтобы его дети были генералами, а генеральный директор крупной компании – чтобы тоже директорами.

– А рабочий – рабочими?

– А рабочих в России, по-моему, почти и не осталось. Но вот менеджеры хотят, чтобы их дети были менеджерами.

Принцип чистой демократии – фикция

– Тем не менее дети родителей с «непрестижными» профессиями хотят иметь уже «престижные» профессии, побольше денег и комфорта. Если Россия и сословное общество, то в нем уже очень много людей с принципиально антисословным мировоззрением, либеральным или остаточно советским. Поэтому – разве мы можем вернуться к классическому сословному обществу? Это как тюбик с зубной пастой: раз пасту выдавили, обратно ее уже не запихнешь.

– Я, безусловно, понимаю, как историк-гуманитарий, что социальные процессы необратимы и что «фарш невозможно провернуть назад». Тем не менее сегодня в нашей истории на новом витке опять воспроизводится определенное желание обрести и сохранить корпоративные права.

Из чего исходит Зыгарь? Из того, что должен победить принцип чистой демократии. А я исхожу из того, что принцип чистой демократии – фикция. Он нереален, его в принципе быть не может, потому что в любом обществе идет борьба за создание в том или ином виде социальной иерархии. Вертикальный принцип неизбежно противостоит горизонтальному и, как правило, побеждает.

– Это правда. Однако, на мой взгляд, проблема в том, что социальная иерархия буржуазного общества предпочтительнее для современного человека, чем иерархия феодального или квазифеодального типа. Ведь первый вид предполагает от человека меньше напряжения и жертвенности, зато дает ему больше развлечений и удовольствий на каком-то достаточно низком уровне.

– Эти удовольствия низкого уровня будут для большинства, а меньшинство будет управлять и получать гораздо больше. Элиты совершенно неизбежно самопорождаются. Общество без них невозможно.

Россия должна самораспуститься. а на ее месте должны возникнуть 20–30 швейцарий

– Буржуазное общество иерархично, но его иерархичность и сословность замаскированы и поэтому более приемлемы для «среднего человека», обеспечивая ему некий минимум комфорта и удовольствий. Но давайте вернемся к книге Михаила Зыгаря. Почему он все-таки считает, что империя должна умереть, что империя – это плохо?

– Потому что империя – это авторитарная власть. Но, как и социальная иерархия, авторитарная власть неизбежна в любом обществе. И для России авторитарная государственная власть – это тоже неизбежность. Точнее, перед нами стоит следующая альтернатива: либо мы сохраняемся с нашей авторитарной властью, либо мы просто перестаем существовать. Для Зыгаря, как я понимаю, исходя из его тезиса о том, что история России – это болезнь, перестать существовать – нормальный выход. Россия должна самораспуститься. а на ее месте, видимо, должны возникнуть 20–30 швейцарий.

– А он понимает, к чему он фактически призывает? Что отсутствие авторитарной власти повлечет за собой распад страны?

– Это вопрос. Он не дает на него прямого ответа. Но если Россия болеет тысячу лет, всю свою историю, то возможно ли вообще ее существование вне болезни? Этот вопрос надо задавать ему, но у меня такое впечатление, что он не видит иного выхода из этой ситуации, кроме как прекращения России в ее нынешних политических формах и границах.

– А может, действительно лучше самораспуститься, чтобы со временем хотя бы наши дети или дети наших детей зажили хорошо?

– У нас не будет детей.

– Почему?

– Потому что на нашей территории будут жить чужие дети. Потому что мы, как народ на определенной территории, абсолютно никому не нужны, кроме нас самих и нашей власти, которая отчасти живет за наш счет, а отчасти нас организует. В каком-то смысле это компромисс. Мы готовы терпеть такую власть, потому что она дает возможность существовать нам и дает определенные перспективы нашим детям. Если этого компромисса нет, если не существует этой нашей власти, которой мы отчасти можем гордиться, а отчасти изнывать от нее, то наша территория становится полем для чужой активности и чужой экспансии. У нас, например, столько полезных ископаемых, что нашим «партнерам» грех будет ими не воспользоваться. Из наших потомков выживут, наверное, только те, кто сможет устроиться на бензоколонки.

Красная империя

Заседание КПСС

– А Советский Союз, на ваш взгляд, тоже был империей?

– Да, он был своего рода Красной империей. Однако выстроена она была не на тех принципах, на которых была выстроена Российская дореволюционная империя. Это не воспроизводство одного вместо другого, как считает Зыгарь.

– А в чем разница?

– На мой взгляд, суверенитет в рамках Российской империи был персонифицирован, а в советской империи официальная персонификация отсутствовала. То есть, грубо говоря, в Советской империи не было Адольфа Гитлера, которому приносили персональную присягу. У нас суверенитет принадлежал партии. Другое дело, что реально все рычаги власти оказались лично у Сталина.

Также Российская империя – унитарное государство, а в СССР, пусть во многом теоретически, на бумаге, но существовали республики, которые имели конституционное право выхода из Союза. Они не реализовывали и не могли реализовать это право, пока существовала жесткая номенклатурная вертикаль. Когда Горбачев ее разрушил, это право было реализовано.

Российская империя – это государство с титульной нацией, а в советской империи титульная нация появилась далеко не сразу. – Я говорю о «советском народе», в рамках которого русские рассматривались как «старший брат», на котором и обязанностей, соответственно, больше. Российская империя – это государство с ярко выраженной элитой, а в Советском государстве первоначально элиты в прямом смысле этого слова нет. Назначенцы, которые совершают карьеру в рамках советской государственной системы, берутся из низов общества, они в основном крестьянского происхождения.

Так что изначально это были разные организмы – дореволюционная Российская и Красная империи. Но, оказавшись в географическом пространстве бывшей Российской империи, советская империя была обречена на то, чтобы постепенно восстанавливать те или иные механизмы, институты, подходы, символы империи старой. Кстати, в книге Феликса Чуева «Сто сорок бесед с Молотовым» главный герой, в частности, говорит: «Хорошо, что русские цари навоевали нам столько земли. Есть где социализм строить». Также Молотов вспоминает, как Сталину привезли новую карту с границами 1945-го года. Он ее приколол кнопками на стену и стал говорить: «Посмотрим, что у нас получилось… На Севере у нас все в порядке, нормально. Финляндия перед нами очень провинилась, и мы отодвинули границу от Ленинграда. Прибалтика – это исконно русские земли! – снова наша, белорусы у нас теперь все вместе живут, украинцы – вместе, молдаване – вместе. На Западе нормально. – И сразу перешел к восточным границам. – Что у нас здесь?.. Курильские острова наши теперь, Сахалин полностью наш, смотрите, как хорошо! И Порт-Артур наш, и Дальний наш, – Сталин провел трубкой по Китаю, – и КВЖД наша. Китай, Монголия – все в порядке… Вот здесь мне наша граница не нравится!» – сказал Сталин и показал южнее Кавказа».

Есть ещё один интересный эпизод. Ведь не только прошлое прорастает в будущем, но и будущее прозревается чуть ли не в веках. Если мы прочтем «Русскую правду» декабриста Павла Пестеля, то увидим там чуть ли не всю сталинскую программу. Это удивительный момент, потому что совершенно непонятно, как Пестель собирался реализовать свой проект обустройства России, не имея железных дорог, пулеметов и колючей проволоки. Например, план его обустройства Польши – чисто сталинский. На Кавказе должно иметь место смешивание народов и некий старший брат в лице русского народа, причем, по идее, все народы в итоге должны в этот русский народ войти. У Сталина это будет русскоязычность и советский народ как новая историческая общность. Также, если мы посмотрим, как по Пестелю должны взаимодействовать народ и правительство, то мы опять-таки увидим, что это чисто сталинский подход, чисто сталинская логика.

Что есть империя?

Красная площадь, Москва

– А Россия сегодня, на ваш взгляд, – это тоже империя?

– Да.

– Почему, и каковы образующие признаки империи?

– Конечно, это большой, глобальный вопрос. Очень часто под империей понимается некое полиэтническое образование, наличие множества народов в рамках одного государства. Это присутствует и у нас, хотя русские все равно составляют большинство. С другой стороны, у нас есть политически значимые территории, где русского большинства явно нет. Но в первую очередь, как мне кажется, основной признак империи заключается в том, что империя – это страна, которая при всей своей обширности еще и ориентирована внешне. Она ставит перед собой сверхзадачи, которые связаны не только со своим обустройством, но еще и с обустройством некого пространства вокруг себя. Не обязательно это обустройство должно быть агрессивным. Империя всегда заинтересована в том, чтобы на ее границах был, в том или ином виде, мир. Этот вопрос можно решать по-разному. Как решает эту проблему империя? Она либо завоевывает окружающие народы, либо выстраивает с ними отношения в качестве доброго старшего партнера.

Если мы посмотрим на Россию, то мы увидим признаки империи и тогда, и сейчас. Она не может не быть империей. То есть либо она является самостоятельный игроком, каким и должны быть империи, либо ее достаточно быстро, потому что современный мир стремительно развивается, «оприходуют». Чем она в этом смысле отличается от какого-нибудь небольшого государства? Любое небольшое государство находит себе старших партнеров – одного, двух или даже трех – и пытается играть на противоречиях глобальных игроков. Россия не может себе позволить подобной политики, ее в этом случае просто поделят. Она вынуждена играть самостоятельную роль, так или иначе. Поэтому она остается империей.

Для России очень опасны внутренние противоречия. У нас власть должна быть авторитарной

– Авторитарная власть, по-вашему, это обязательный признак империи?

– Империи бывают разные. Если у империи нет серьезных конкурентов непосредственно на границе, она может позволить себе быть олигархией, как, например, США. На крупных соседей надо быстро реагировать. А если у тебя на границе Канада и Мексика, ты можешь себе позволить их не замечать и заниматься теми вопросами, которые далеко за океаном, а там можно действовать не слишком оперативно. Подобные империи могут себе позволить внутренние противоречия. Для России очень опасны внутренние противоречия. У нас власть должна быть авторитарной и патерналистской. Проблема в том, что авторитарность и патернализм должны быть ответственными!

Я буквально сегодня со студентами читал знаменитую записку Карамзина «О древней и новой России». Там выстраивается очень интересная логика. Он в ней по-своему разрешает противоречие между сильной властью и свободой. Карамзин говорит, что в России народ добровольно создал крепкую власть в лице Рюриковичей, а потом дома Романовых. Она нужна для двух вещей. Во-первых, для того, чтобы обеспечить внешнюю независимость. Чтобы быть свободными, мы должны быть сильными и суверенными. А второе – только крепкая власть может гарантировать гражданские вольности. Если власть слаба, она никакие гражданские вольности гарантировать не может: все потонет в боярском или олигархическом произволе.

Такова логика Карамзина. И она, в каком-то смысле, продолжает быть актуальной. Очень важно, от чего он отталкивается: добровольное, осознанное подчинение сильной власти. Это не означает, что не может быть оппозиции или критики. Но это обязательно означает, что власть должна гарантировать гражданские вольности. По Карамзину, в то время, они распространяются только на дворянство. У нас другой случай. У нас – с учетом массовой грамотности, развития материальной культуры – речь должна идти обо всем обществе.

Православие и империя

– Поговорим о роли Православия в Российской империи: насколько оно было несущей, основообразующей конструкцией Российской империи и почему оно, на ваш взгляд, не удержало от революции?

– Мы можем в данном случае говорить о государственной идеологии в прошлом в виде знаменитого лозунга «За веру, царя и Отечество». По сути, этот лозунг и был идеологией. Вот три ценности, ради которых люди шли на смерть и вокруг которых они объединялись.

Тем не менее как таковое, вне этого триединства, Православие не может быть государственной идеологией. Безусловно, Православие освящало царский престол, но оно не идеология, а вера, проповедь Царства Небесного, а не земного. Православие – понятие более широкое и не политизированное. Если мы возьмем, например, католицизм, то увидим гораздо более высокую степень политизации. Католицизм всегда выступал активной антиреволюционной силой, боролся против либерализма, коммунизма, анархизма и т.д.

В Православии же можно говорить о том, что против врагов престола выступал Синод, то есть Церковь как организационная структура – и делалось это в рамках государственой политики. Тем не менее говорить о том, что в рамках православной веры было разработано некое учение, которое жестко противостояло политическим идеологиям, мы не можем. Например, парадокс в том, что на стороне красных воевали в том числе и те люди, которые считали себя православными. Как и среди белых далеко не все считали себя православными людьми. Поэтому мы не можем говорить, что гражданская война шла между красными и православными.

Дело в том, что в русской культуре есть такое различие – между Православием как верой и Православием как Церковью. Оно неправильное, является заблуждением, но оно есть. Связано это во многом с тем, что Церковь у нас всегда находилась в тесном союзе с государством. Это неизбежно, это наша восточная, византийская традиция. Но тем не менее это порождает и такое явление: есть антицерковные люди, считающие себя православными.

В 1917-м году Церковь изначально и очень серьезно ассоциировалась с самодержавием. И когда самодержавие пало, самостоятельную идеологическую функцию Православие выполнить не могло. Более того, я считаю это правильным, потому что Православие и не должно выполнять подобную прямолинейную идеологическую функцию. Земные попечения не всегда для Церкви полезны.

– В дореволюционной Российской империи государствообразующей религией было Православие. Красная империя была идеологическим государством, в котором роль квазирелигии играл марксизм-ленинизм. А сегодня разве мы можем выстроить тут некую линию преемственности, пусть и прерывистую? Разве у сегодняшней России есть какая-то ведущая государствообразующая идея? Если мы сегодня империя, то какая у нас идеология?

– У нас, как известно, официальная идеология конституционно запрещена, что четко прописано в Конституции 1993-го года. И, вроде, никто от этого на официальном уровне отказываться пока не собирается. Но, с другой стороны, очевидно, что какая-то идеология, пусть в достаточно мягком варианте, но в большом государстве должна существовать. Просто провозгласить общечеловеческие ценности – этого совершенно недостаточно. Такое государство все-таки должно чувствовать и выразить свое единство, свою уникальность и свою миссию, призвание. В связи с этим возникает некое наполнение образовавшегося идеологического вакуума. Например, в 1997-м году был принят закон о традиционных религиях. У нас существуют четыре религии, которые по закону обладают приоритетными правами по отношению к остальным. Таков был первый шаг в этом направлении, сделанный еще при Ельцине.

В последнее время официально заявляется, что нашей идеологией является патриотизм. Понятно, что это очень неопределенно, что для каждого это слово значит что-то свое. Тем не менее, если человек связывает свою судьбу с определенной страной и определенным государством, если он не призывает к разрушению Родины и считает, что живет в самой лучшей в мире стране, то, наверно, его можно считать патриотом. При этом считать Россию лучшей в мире – вовсе не значит, что в ней ничего не надо менять. Может быть, наоборот, именно потому, что она такая уникальная и замечательная, ее и надо делать еще лучше.

Однако как историк могу констатировать, что патриотического чувства как такового совершенно недостаточно, чтобы его можно было считать идеологией. Например, Февральская революция 1917 года официально, на уровне лозунгов и деклараций, была как раз патриотической. В феврале 1917 года те элиты, которые участвовали в революции, говорили о свержении режима, который готовит сепаратный мир с Германией. Другое дело, что те массы, которые принимали участие в революции, были настроены стихийно-пораженчески, что очень быстро показали дальнейшие события. Первый кризис Временного правительства в апреле 1917 года был связан с тем, что солдаты Петроградского гарнизона потребовали скорейшего заключения «демократического мира без аннексий и контрибуций».

Иными словами, патриотизм является скорее суррогатом государственной идеологии, если его определяют на это место, и приписываемой ему в данном случае функции до конца не выполняет и выполнить не может. Но, так или иначе, мы видим, что, несмотря на конституционное ограничение, которое сильно сдерживает этот процесс, государственная идеология все равно начинает постепенно, скажем так, просачиваться сквозь щели.