Чужой «Котик»

Расскажу вам страшную историю. Из числа тех, которые терпеть не могу. И сказкой уж как-то отдает, и истерией, и просто детсадовскими байками про черную-черную комнату. А главное, есть в ней что-то «маргинальное» и неприятное для современного уха – как проповедь с акцентом на чертях и гротескных «адских сковородках». Только из песни слов не выкинешь: истории девять лет, и она в нашей семье произошла на самом деле.

Итак, девять лет назад, с рождением старшей дочери, я стала вспоминать колыбельные. Только вот вспоминать – громко сказано. Мама, как выпускница музыкальной школы, пела мне очень много, только не всегда это были колыбельные. Из детской памяти настойчиво выныривали бравые марши или лиричные обрывки наподобие: «Англичанин, подлец, чтоб работе помочь, изобрел за машиной машину…» Но мне-то медведь на ухо и наступил, и потоптался, так что нужна была мелодия попроще.

И надо же – я вспомнила!

«Котя, котенька, коток, котя серенький хвосток…» – кажется, так меня саму баюкали во время болезней. Простенькая мелодия, незамысловатые слова… «Приди, котя, ночевать, мою деточку качать…» Повторить сто раз до засыпания – ребенка или мамы. Я и повторяла.

Постоянно петь дочери я начала около годовалого возраста – она тогда еще не разговаривала, зато, как та собака, все понимала и показывала. Показывала так убедительно, что не нуждалась, похоже, ни в каких словах – даже «мама» почти не говорила.

И вот однажды начались у нее проблемы со сном. Засыпал ребенок сравнительно легко, я клала ее в кровать и крадучись выбиралась на кухню. А спустя пятнадцать минут повторялось одно и то же: в комнате раздавался истошный крик, почти визг.

За год любая мама с точностью до нюанса выучивает детские звуки: как ребенок плачет от голода, как от усталости, от злости – и как от страха. Так вот здесь были вопли даже не страха, а какого-то дикого, животного ужаса – меня саму накрывали мурашки и сковывал минутный паралич. В комнату бежал папа. Дочь билась в истерике, лезла на руки и озиралась на окно (пятого этажа).

Мы упрямо твердили: «Тебе больно? Живот болит? Голова?»; наивно пытали: «Что случилось?» – а дочь только плакала, схватившись за взрослого отчаянной цепкой хваткой. А потом, где-то на четвертую-пятую ночь, наш не говорящий еще ребенок снова с ревом оглянулся на окно, ткнул туда пальцем и отчетливо всхлипнул: «Кися!!!»

И это не сказка на ночь, а я человек не суеверный. Долгое время я думала, как сочетался этот инфернальный ужас с тем очевидным фактом, что «Котя» вроде бы мирное достояние русской народной культуры, старожил книжек-потешек для малышей. Сотни или скорее даже тысячи молодых мам пели «Котика» своим детям без особых последствий.

Это был «намек» от Господа: подумай, мать, кого ты зовешь к ребенку вместо Ангела-хранителя?..

Но, видно, жене священника полагался специфический «намек» от Господа. Мол, ты бы, мать, подумала головой, кого к ребенку-то на ночь зовешь вместо Ангела-хранителя…

И знаете, я не фанат «православной литературы для детей» во всех ее проявлениях – слишком низкого качества она иногда бывает. Слишком часто святыми именами наполняют картонные, бездарные рифмовки с жестоко хромающим ритмом. Но и к наследию народной культуры отношусь теперь осторожно. Меня не вдохновляют ни «Котик», ни «Бабай» из богато иллюстрированной книжки. Видимо, когда-то давно жили эти простонародные герои в попевках-заговорах. И олицетворяли того, кого нам совсем не стоит звать к колыбели крещеного младенца.

Не сумев выучить новую мелодию, я сочинила потом парочку своих, более безобидных колыбельных текстов. А в памяти сохранила странную и действительно страшную историю.