Розовые поручи и маленькое чудо

В коридоре хлопнула дверь. Это вернулся со службы муж. Прошел сразу в комнату:

— Как? Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — солгала Анна и для достоверности улыбнулась.

— А если правду говорить?

Муж прекрасно знал: если жена чувствует себя хотя бы мало-мальски сносно – обязательно разведет бурную деятельность. Будто компенсирует «лежачие» дни, носится по квартире, что-то моет, убирает. «Не урабатывайся, снова сляжешь!» — но она не слушает. Во времена их молодости было популярным выражение «носится как электровеник». Как-то они в шутку поспорили, как выглядит электровеник. Вот так он, видимо, и выглядит: не останавливается ни на секунду и быстро-быстро движется, только что был в одном углу – а теперь уже в другом. Даже когда проблемы со здоровьем уже начинались, жена все равно умудрялась «работать электровеником». Поэтому было легко понять: если такой человек лег и лежит – значит, нужен врач.

В последнее время он был нужен всё чаще.

— Я просто читаю, — не сдавалась Анна. Помахала в воздухе телефоном.

— В интернете кто-то не прав? Воюешь? – улыбнулся муж.

— Ага, не прав. Пишут, что теперь нет ни старцев, ни праведников, и все чудеса исцелений по соборной молитве и молитве святых людей – это вранье. И еще — что у мирянина не может быть духовного отца. Агрессивно так пишут… Только я не воюю. Толку-то воевать. Люди просто никогда не видели этого, встречи не произошло. Вот и не верят. Наверное, мы бы тоже не верили, если б не видели, — да? Помнишь, мы еще молодые были, и был ролик какой-то рекламы. У индейцев отобрали украшения, выполненные с невероятным мастерством, переплавили в слитки золота, а вождя заковали в кандалы. А он жалел не себя, а захватчиков: как, думал он, можно не жалеть людей, которые не понимают красоты, для которых высшая красота – это безликие слитки металла?

Муж только кивнул. Да, в те дни, когда они, совсем молодые, впервые подходили к Церкви Христовой, казавшейся новой и неизведанной планетой, Господь дал им великий и редкий дар – настоящего духовного отца. Это потом они узнали, кто он: молитвенник, прозорливец, воспитанный в той обители и теми старцами, книгами о которой они зачитывались ночами, забывая, что утром рано на работу. А сначала было так: они тихо, на цыпочках, вошли в маленький бревенчатый храм, и их глазам предстал пожилой человек в поношенной рясе, с большой седой бородой и озорными детскими глазами.

— На доброго деда-мороза похож, — шепнул муж.

Шел водосвятный молебен, прихожан было немного. Хор, состоявший из молоденьких девчушек, никак не мог «совладать с искушением»: кому-то попала в рот смешинка, потом передалась остальным, и к концу молебна девчата уже совсем покраснели и не могли сдерживать смех. Батюшка строго смотрел на них и грозил пальцем, но – Анна была уверена – сам прятал в бороде улыбку. Вот – пропеты последние слова, и девушки бессильно повалились на лавку с хохотом. Батюшка как можно строже оглядел их и так обильно окропил святой водой, что по полу потекла настоящая река.

Аня удивленно посмотрела на мужа: она, пробыв несколько месяцев «захожанкой» разных храмов, везде видела только подчеркнутую строгость — и такого веселья и представить не могла. Она даже попятилась к выходу. Но муж взял ее за руку и уверенно заявил:

— Мы остаемся здесь!

«Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой» (Ин. 7:38). Батюшка был именно таким: мимо него невозможно было пройти, чтобы не почувствовать тепло настоящей любви. Он любил каждого, кто к нему приходил и кто еще не пришел, каждого, за кого распялся Господь. Рядом с ним пропадали все вопросы, забывались беды. Его любовь, его сострадание, деликатность, его безграничное доверие Богу – всё это говорило лучше любых слов о Спасителе и о пути к Нему. Это было главным чудом, важнее исцелений и избавлений от бед его молитвами, о которых уже тогда шла молва далеко за пределами епархии.

А сейчас батюшки уже несколько лет как нет на земле… Окончил земные дела, ушел туда, куда стремился всем сердцем. Успев благословить «идти в священники» нескольких особо усердных молодых ребят из храма. Одним из них был Аннин муж. Его он благословил своим собственным иерейским крестом.

Новопоставленному иерею батюшка сделал необычный подарок. Он передал ему епитрахиль и поручи. Епитрахиль — зеленая, старенькая и вытертая до такой степени, что боязно и трогать. Поручи же, наоборот, никто даже ни разу не разворачивал, хотя сшиты они были явно не накануне и даже не год назад.

И можно было догадаться, почему.

Поручи были розовыми. Розовыми, с желтенькими крестиками, широко обшитые по краю синей нитью.

— Наверное, какая-нибудь наивная почитательница батюшке когда-то подарила, — смеялись те, кто видел подарок. Анна хмурилась, она знала, как ее духовный отец не любил всякого почитания. Однажды, после очередного чудесного исцеления в их храме, на службу пришло много новых людей, хотевших «увидеть старца». Батюшка никак не хотел допустить, чтобы во время Евхаристии люди не предстояли Богу, а рассматривали «чудотворца». И вышел читать у врат молитвы… с гребнем в руках. Оглянулся на удивленный народ, начал расчесывать гребнем бороду, потом голову — и кланяться во все стороны с улыбкой, как бы приветствуя пришедших. Те, кто пришел в качестве зевак, быстро решили, что такого старца им не надо, и отправились в кафедральный собор, где служба начиналась чуть позже, как раз хватало времени на дорогу. Остались те, кому была дорога Литургия. А еще те, кто понял озорство батюшки и утирал слезы, выступившие от смеха.

— Опять юродствуете, отче, — вздохнул только что вбежавший, причащавший тяжелобольного на дому и оттого припозднившийся, отец настоятель.

Батюшка недоуменно развел руками. На клиросе честно пытались не хохотать.

* * *

Шли годы. Как-то Анна сказала:

— Я, кажется, понимаю, зачем тебе все это подарили. Батюшка ведь просто так ничего не делал… Епитрахиль старенькая – это потому, что ты придерживаешься «старины», все стараешься делать так, как батюшка учил. А поручи новые и вот такие – потому что служить приходилось каждый раз там, где раньше никто не служил, и были и насмешки и недопонимания, и действовать часто приходилось… юродиво. Так, как другим не приходится.

— Блаженная матушка Анна жила на окраине города… — сказительским тоном затянул муж, который уж очень не любил «поисков великих смыслов».

— Вот тебе б только дразниться, а уж седеть начал, — притворно обиделась жена.

* * *

…Обследоваться, разумеется, надо, тянуть дальше просто некуда. Но зачем повторять предыдущие обследования, когда болит совсем в другом месте? Нет же, врач настаивает. Раз уже есть язва желудка – то вот и надо начать с гастроскопии, а потом остальное. «Да еще какая необычная язва…биопсию брали? Хеликобактер есть? А почему не пролечили? Не пролечите хеликобактер – с язвой будет только хуже и хуже!»

— Не хочу я эту гастроскопию. Опять найдут тот же хеликобактер, опять скажут лечить, я опять скажу, что на второй день такого лечения у меня печень отказывает – и на этом все кончится. А болит совсем не там, так и не дойдем опять, — ворчала Анна, собирая медицинские бумаги в сумку. От боли она не могла подняться, дотягивалась до тумбочки, сидя на кровати. – Вот как я поеду завтра на эту самую гастроскопию, если встать не могу?

Она отложила сумку, легла на подушку.

— Знаешь… а почему ты не можешь меня пособоровать? Ведь не отказал бы кому другому? Да и пост сейчас идет…

— Тогда надо прямо сейчас ехать в храм за епитрахилью, время-то уже позднее. Остальное вроде есть, — огляделся муж.

— Зачем ехать? У тебя есть батюшкина, вот же , у икон лежит, и поручи.

— Розовые поручи? Аня, ты шутишь, что ли?

— Нет, не шучу. Это же батюшкино! Да, понимаю, что все должно быть «благообразно и по чину». И понимаю, что Таинство Божие – всегда Таинство. Но… Не знаю, как объяснить. Он тебе их подарил – и он вместе с тобой сейчас молиться будет. Это же Соборование…

Муж поглядел на осунувшуюся Анну, вздохнул, достал с полки розовые поручи. Покачал головой, укоризненно прошептал: «Ох, жена…» — и начал их разворачивать. Впервые.

Перед сном она хотела сказать мужу, что , оказывается, может лежать на спине без боли в желудке – такого не было с тех пор, как открылась язва. И что за то время, что прошло с Таинства, она не выпила ни одной таблетки. Но не решилась. А то, думала она, опять заведет про «блаженную матушку Анну»…

* * *

Он волновался, конечно. Вышел в момент, когда начали давать наркоз, не мог видеть, как ее «отключают», и вошел только тогда, когда позвали. Сонная и будто разморенная, Анна пыталась подняться. Поморщилась, провела рукой под грудью, проворчала, усмехнувшись:

— Впервые после такого обследования – больно. И, кажется, долго делали. Так усердно искали, что ли?

— Еще как искали! – бодро сказал вошедший доктор. – Вот только одного не пойму, голубушка: где ваша язва-то? Всё пересмотрели: нету!

Анна с мужем переглянулись.

— Это, конечно, большая радость, по предыдущим результатам я ожидал гораздо худшего. Нет, ну гастрит ваш лечить и лечить, конечно. Хеликобактер виноват! Сейчас распишу схему лечения…

Анна засмеялась:

— Чем же он виноват, бедный хеликобактер, если у меня при нем такая язва зажила? Его тогда не убивать надо, а разводить и продавать в аптеках…

И спрыгнула с кушетки.

А дома скорее встала к иконам, петь по потрепанному, самому первому своему молитвослову «Благодарни суще недостойнии раби Твои, Господи». Удивляясь, что получается – стоять.

А ниже икон, на полке, улыбался с фотографии любимый духовный отец. И рядом с фотографией лежала старенькая зеленая епитрахиль, и поверх нее – розовые поручи.