Юрий Гагарин. Сила – в любви

60 лет назад, 12 апреля 1961 года, советский космонавт Юрий Алексеевич Гагарин на космическом корабле «Восток» впервые в истории человечества отправился в космос и совершил орбитальный облет Земли. Каким же был этот человек-легенда, превзошедший славой королей и полководцев?

Юрий Гагарин с дочерьми

Жить надо просто, но увлеченно,
с любовью делать свое, хотя бы и маленькое, дело
и любовью делать его большим.
(Юрий Гагарин)

Юрий Гагарин «В кабинете Гагарина тихо… Тихо-тихо, часы не идут…» – я слушаю Юрия Визбора под видеоряд из хроники и фотографий. А вот и тот самый кабинет Гагарина, перенесенный в музей Звездного городка. На стене – часы, остановленные на том времени, когда трагически погиб первой космонавт планеты. Минута в минуту…

В крестьянской семье Алексея Ивановича и Анны Тимофеевны Гагариных было четверо детей: Валентин, Зоя, Юрий и Борис. Отец плотничал, мать работала в колхозе животноводом. Юрий родился 9 марта 1934 года. До войны жили в селе Клушино Смоленской области. Много пришлось хлебнуть горя в военные годы. Пережили тяготы оккупации, голод, издевательства фашистов. Из дома их выгнали – вырыли землянку. Старших детей – Валентина и Зою – угнали в Германию, к счастью, им удалось бежать и примкнуть к нашим войскам. Чуть не погибли младшие – Юра с Бориской.

В детстве Родители воспитывали примером своей жизни, да и словом наставляли. Случалось, наказывали, но всегда главной целью было, чтобы ребята поняли, как поступать нельзя и почему. Труду учили, скромности, порядочности, помогать тем, кому необходима помощь, как бы тяжело тебе самому не было. «Помогают тогда, когда помощь нужна», – говорил отец. Делились последним с теми, кто нуждался, хотя голодали сами. За успехи детей поощряли, но всегда с оговоркой, что нельзя зазнаваться.

После войны семья перебралась в Гжатск. Примечательно, что как раз в те годы настоятелем единственного действующего храма Гжатска был назначен (в 1948-м году) известный подвижник благочестия Русской Православной Церкви – игумен Никон (Воробьев). Очень вероятно, что родители Юрия Гагарина (а они веровали в Господа) с о. Никоном общались, а может быть, и сам Юрий. «У родителей Гагарина иконы висели в красном углу в большой комнате и на кухне. После полёта к Алексею Ивановичу пришло руководство из райкома: мол, у вас сын — космонавт, а в доме иконы висят. Но он иконы не снял… Я Юрия Гагарина и в то время всегда только крёстным звала. Бабушка рассказывала мне, как 13-летний Юра в храме носил меня на руках вокруг крестильной купели. Он и своих двух дочек маленькими крестил», – вспоминает Тамара Филатова, племянница Юрия, дочь его сестры Зои^[1].

У него была очень чуткая совесть

Каким рос Юра Гагарин? Вполне обычным мальчишкой, очень живым, непоседливым, шаловливым. Хотя что-то его уже тогда отличало. Вот вспоминает одна из его учительниц: «Не было в шалостях Юры вредности, злости, грубости. Деликатным он был». А вот слова заведующей базовой школой Гжатска, в которой учился Юра, Елены Федоровны Луновой: «Ничем не отличался Юра? Отличался! Он умел почувствовать боль другого человека…». И еще: «Не припомню, чтобы он когда-либо не сдержал слова»^[2]. Об этой его верности своему слову будут вспоминать потом многие. А вот пишет мама, Анна Тимофеевна: «Юра не то что выделялся своей добротой, а, скорее, к доброте других призывал. Не словом (призывов ребята не любят), а делом. Он не стеснялся быть внимательным, вежливым, отзывчивым. А ведь обычно ребята в этом возрасте любят показаться грубее, чем есть на самом деле… Юра с детства был по-особенному чутким, умеющим распознавать, что человек чем-то обеспокоен, расстроен. Хоть был ребенком — знал: взрослый тоже теплоты ждет. Я, во всяком случае, теплоту эту ощущала. Оказывается, другие тоже замечали»^[3].

А еще замечали: он всегда умел свои ошибки признавать и спешил исправить. Не боялся признать свою вину публично. Умел просить прощения. У него была очень чуткая совесть. А если он видел, что его поступок недостойный, что он кому-то причинил боль, переживал это очень глубоко, очень остро.

Литейщик Совсем юным, окончив всего 6 классов, Юра принял решение поступать в ремесленное училище, чтобы начать зарабатывать и помогать семье, с трудом сводившей концы с концами. Теперь он учится на литейщика в Люберецком ремесленном училище № 10, одновременно занимается в вечерней школе. Учеба всегда давалась Гагарину легко, от природы он был наделен умом и прекрасной памятью, быстро все схватывал. Однако трудно приходилось, времени не хватало. Но Юрий успевал учиться сам, помогать в учебе товарищам, заниматься спортом, а в выходные помогал по хозяйству тетке, маминой сестре, которая жила недалеко от Москвы.

Отлично закончившие училище могли продолжить учебу по специальности. Так Гагарин оказался в Саратовском индустриальном техникуме. По-прежнему любил заниматься спортом. А на четвертом курсе представилась возможность записаться в аэроклуб. Сбывалась давняя мечта – стать летчиком.

По характеру Юра оставался таким же веселым, живым, душой компании. Никогда не был незаметным «тихоней». Вместе с тем обладал большой силой воли, каким-то внутренним стержнем. «Иногда, мама, правильно поступать труднее, чем неправильно. Но я никогда не отступлю от принципов», – писал он матери в одном из писем^[4].

Учеба в техникуме Техникум Гагарин закончил с отличием. Но его уже неудержимо влекло к себе небо. В ведомости индивидуальных оценок пилотов первоначального обучения Саратовского областного аэроклуба ДОСААФ было сказано: «Решение комиссии о дальнейшем использовании по специальности: курсанта Гагарина Ю. А. направить для дальнейшего обучения в 1-е Чкаловское военно-авиационное училище».

Началась увлеченная учеба в Чкалове (ныне Оренбург). Впрочем, из училища Гагарин чуть было сам не ушел: тяжело заболел отец, и Юра готов быть бросить дорогое сердцу дело ради помощи семье. Но обошлось. В Оренбурге встретил Юрий свою невесту, Валентину Горячеву, которая вскоре стала его женой.

Когда был запущен первый искусственный спутник Земли и появились сообщения о запусках на орбиту собак, стало ясно, что не за горами и полет человека. Гагарин еще в юности был восхищен идеями Циолковского, они зацепили его. Вспоминал потом: «Читая в те дни газеты, описывающие полет второго искусственного спутника Земли, я размышлял: раз живое существо уже находится в космосе, почему бы не полететь туда человеку? И впервые подумал: почему бы мне не стать этим человеком? Подумал и испугался своей дерзости: ведь в нашей стране найдутся тысячи более подготовленных к этому людей, чем я. Мысль мелькнула, обожгла и исчезла»^[5].

Он стремился всегда выбрать самое сложное – не ради похвалы, а чтобы другим было легче

Местом службы после окончания училища Гагарин выбрал Заполярье. Он вообще стремился всегда выбрать самое сложное и тяжелое – не для того, чтобы выделиться, и не ради похвалы, а ради того, чтобы другим было легче. Самое трудное взять на себя.

Вспоминает сослуживец Юрия Леонид Юрьевич Хоменко: «Легко и свободно вошел Гагарин в наш коллектив. Не выделялся делами, не стремился казаться лучше, чем на самом деле. Он был свойским, общительным пареньком с заражающей, неповторимой улыбкой. К нему шли, позволю себе сравнение, как на свет…»^[6].

Сказка становится былью

Отряд первых космонавтов решили набирать из летчиков-истребителей. Было просмотрено более 3500 личных дел. Отобрали 700 человек, которых стали приглашать сначала для беседы. Соглашавшихся работать на «принципиально новой технике» подвергали жесточайшим медицинским комиссиям и испытаниям, которые проходили в несколько этапов. Так появился отряд из 20 человек, которых стали готовить к полету в космос. Одним из них был 26-летний старший лейтенант Юрий Алексеевич Гагарин.

Началась напряженная подготовка к полету. Теоретические дисциплины, парашютная подготовка, различные тренировки: центрифуга с огромными перегрузками, барокамера с пониженным содержанием кислорода, тепловая камера с жарой до 70-80 градусов, вибростенд, сурдокамера – пребывание в абсолютной тишине и одиночестве.

Говорят, сейчас подготовка космонавтов тяжела, но все же легче, чем тогда, когда никто не знал, что ждет человека в космосе. Поэтому испытывали и тренировали «с избытком». Тренировки были жестокими. Вспоминает Герман Титов: «Помню, посадят тебя в кресло, закрепленное на длинном коромысле, обвяжут тело всякими датчиками и счетчиками и начинают раскручивать. Через несколько секунд чувствуешь, что на тебя наваливается адская тяжесть. Будто слон наступил на грудь и давит, давит всем своим слоновьим весом. Веки наливаются свинцом, пальцы делаются пудовыми, и даже вдох и выдох стоят неимоверных усилий, а врачи по радиотелефону требуют, чтобы ты им популярно объяснял, как себя чувствуешь и что при этом видишь и думаешь. А что тут будешь думать, когда центрифуга несется все быстрей и быстрей, а перегрузки достигают десятой кратности?» ^[7].

Парашютная подготовка

Одним из испытаний была сурдокамера – «камера тишины». Человека на 10–15 суток полностью изолировали от внешнего мира и помещали в условия абсолютной тишины. При этом надо было не бездельничать, соблюдать определенный распорядок дня. Человек, находящийся в условиях длительной изоляции, без доступа к внешним впечатлениям и информации, может испытывать различные расстройства, вплоть до галлюцинаций^[8]. Перед испытанием в сурдокамере один из будущих космонавтов, Георгий Шонин, решил поговорить с Юрой Гагариным, чтобы тот посоветовал, как лучше справиться:

«…Юрий долго молча смотрел в чистое, но уже по-осеннему блеклое небо. Потом неожиданно спросил:

– Скажи-ка мне, у тебя есть любимое состояние души, в котором ты можешь находиться бесконечно долго?

Меня удивил и несколько озадачил этот, казалось бы, не относящийся к теме нашего разговора вопрос. Но тем не менее, подумав, я ответил:

– Конечно. Я могу часами смотреть на небо или подолгу сидеть на берегу моря и не шелохнувшись слушать прибой. И еще я люблю смотреть на огонь костра.

– А в это время ты разговариваешь, слушаешь людей или музыку?

– Нет. Я ухожу в себя. Все вокруг исчезает. И мне обычно кажется, что я остаюсь один на один с небом, водой или огнем.

– И тебе никогда не приходило на ум, что во всех этих трех вариантах ты имел дело с одним и тем же объектом – тишиной? Ты слушал ее, тишину!

Я удивился такому заключению, хотя возражать не стал. Над этим надо было подумать. А Юрий продолжал:

– Иногда я целиком отдавался тишине, какую даже трудно представить. Я всегда любил тишину. Тишину раздумий, тишину труда… Жаль, что в наш энергичный XX век мы все меньше обращаемся к ней, к тишине! – вздохнул Юрий и уже совсем другим тоном добавил: – Тебе предоставляется величайшая возможность 15 дней мыслить и работать в абсолютной тишине, слушать ее, милую. Так что пользуйся случаем! Теперь понял, в чем дело?

Да, я, кажется, понял. Юрий открылся мне с какой-то совершенно новой стороны. Стало ясно, почему в классе, в автобусе, в лесу во время прогулок, даже во время физзарядки этот непоседливый человек мог вдруг умолкнуть и отключиться на несколько минут от всего окружающего»^[9].

С врачами

Из заключения комиссии о Юрии Гагарине при аттестации 23 августа 1960 года: «Любит зрелища с активным действием, где превалирует героика, воля к победе, дух соревнования. В спортивных играх занимает место инициатора, вожака, капитана команды. Как правило, здесь играют роль его воля к победе, выносливость, целеустремлённость, ощущение коллектива. Любимое слово – «работать». На собраниях вносит дельные предложения… Его очень трудно, по существу невозможно, вывести из состояния равновесия. Настроение обычно немного приподнятое, вероятно, потому, что у него юмором, смехом до краёв полна голова. Вместе с тем трезво-рассудителен. Наделён беспредельным самообладанием. Тренировки переносит легко, работает результативно. Развит весьма гармонично. Чистосердечен. Чист душой и телом. Вежлив, тактичен, аккуратен до пунктуальности. Любит повторять: ‟Как учили!” Скромен. Смущается, когда «пересолит» в своих шутках. Интеллектуальное развитие у Юры высокое. Прекрасная память. Выделяется среди товарищей широким объёмом активного внимания, сообразительностью, быстрой реакцией. Усидчив. Тщательно готовится к занятиям и тренировкам. Уверенно манипулирует формулами небесной механики и высшей математики. Не стесняется отстаивать точку зрения, которую считает правильной. Похоже, что знает жизнь больше, нежели некоторые его друзья»^[10].

Также руководители отряда и преподаватели отмечали, что Гагарин обладал живым природным умом. А Королев прочил ему большое будущее в науке, если Юрий получит высшее образование. Кстати, совсем незадолго до гибели Гагарин закончил Академию Военно-воздушных сил им. Н.Е.Жуковского, а его дипломной работой был проект многоразового космического корабля…

Одна из отличительных черт Гагарина – он жил для других, не думая о себе

Одна из отличительных черт характера Гагарина – он жил для других, не думая о себе. И в этих испытаниях тяжелыми тренировками он тоже остался верен себе. Не жаловался, но старался подбодрить тех, кто начинал роптать и унывать. А еще он был начисто лишен зависти и соперничества. Готов был искренне радоваться успехам других. Часто бывает, что мы умеем плакать с плачущими, реже – радоваться с радующимися, и уж совсем редко – радоваться тому, что кто-то тебя обошел в чем-то. А Юра радовался. Искренне. Это свойство подлинной любви.

Кто должен стать первым космонавтом? Кого выбрать из 20-ти прекрасных ребят? Почему выбор в итоге оказался именно таким? Этот вопрос задавали и задают… Юрий Гагарин не был определенно лучшим по всем показателям. В каждом из видов испытаний выделялся кто-то один из группы. А в целом по физическим характеристикам лучшим был, как считали, Герман Титов. Но… как отмечают авторы многих воспоминаний: «Юра был самым обычным, таким, как все, но не заметить его было невозможно». «Что-то было в нем такое, что сразу же бросалось в глаза, не кричало, но привлекало сильнее любого чудодейственного магнита», – писал Олег Генрихович Ивановский, ведущий конструктор первых космических кораблей^[11]. Мне кажется, секрет тут все в том же внутреннем свете души, свете любви к людям.

Примечательно, что руководители отряда провели опрос среди самих ребят: кто, по их мнению, должен стать первым. Почти все назвали Гагарина. Сам он написал имя Павла Беляева. Очень любил Гагарина Сергей Павлович Королев. Важной была способность Юры не терять хладнокровия ни при каких обстоятельствах, тогда как у Титова был несколько взрывной характер, его можно было «завести». А ведь никто не знал, что ждет человека в космосе, от первого космонавта ждали того беспредельного самообладания, которым отличался Гагарин.

Руководители до последнего не могли определиться, кого посылать первым: Титова или Гагарина

И все же, сузив круг кандидатов на первый полет до двух человек, руководители почти до последнего не могли определиться, кого посылать первым: Титова или Гагарина. Трудно сказать, что конкретно повлияло на итоговый выбор.

В этой связи примечательной кажется находка Алексея Леонова: «Я совсем недавно нашел у К. Э. Циолковского очень интересную записочку, о которой мало кто знает. Он писал: «Я свободно представляю первого человека, преодолевшего земное притяжение и полетевшего в межпланетное пространство. И я могу без труда обрисовать его. Он русский, гражданин Советского Союза, по профессии, скорее всего, летчик. У него отвага умная, лишенная духовного безрассудства. Представляю его открытое русское лицо, голубые глаза сокола». Циолковский это написал в 1935-м году. За 26 лет до полета Гагарина! Тогда Юрию и года не было… Точно знаю, что, когда Юрия выбрали, сей документ известен не был»^[12].

Хочется привести здесь ряд воспоминаний родных Юры об этом периоде его жизни. Вот говорит старший брат, Валентин Гагарин: «Сейчас, через годы, вспоминается мне его смущение, когда атаковали мы его вопросами о новой работе, и понимаю я, как невероятно трудно было Юре в те минуты. Он никогда не умел лгать, правдивость была едва ли не самой заметной чертой в его характере. Иногда, чтобы не обидеть нас молчанием или резким ответом, он говорил вынужденную полуправду: да, летаю, да, прыгаю с парашютом, да, занимаюсь спортом. Все это, мол, необходимо летчику-испытателю»^[13].

А вот эпизод, сохранившийся в памяти матери, Анны Тимофеевны: «О работе его было нам известно только одно: занят он от зари до зари, упорно учится, занимается спортом, проходит какие-то испытания... Сейчас припоминаю: среди множества тем поднималась и о полете в космос живых существ. Слетали и возвратились на Землю в космическом аппарате собаки.

Однажды я заметила:

– Так, пожалуй, и человек полетит.

– Полетит! – громко сказал Юра. Алексей Иванович вступил в разговор:

– Ты, что ль, собрался?

Нет! Не было в этом вопросе никакого желания разузнать о Юриных планах. Алексей Иванович, как всегда, в разговоре постарался осадить, на его взгляд, нескромного человека. Хвастовства он не любил, никому его не прощал. В ответе сына ему послышалась, верно, нескромность, вот он и вмешался. Юра ему ответил:

– Поручат, и полечу.

– Тю-тю-тю, полетишь! – с укоризной передразнил Алексей Иванович. – Там ученый потребуется, не тебе чета.

Юра не обиделся, посмеялся. Алексей Иванович тоже был удовлетворен: воспитательную работу провел. Не подозревали мы, что сын намекает нам о своем будущем»^[14].

Звездный путь

Перед полетом.Облачение в скафандр

Итак, всего за несколько дней до предполагаемого старта Юрий Гагарин был утвержден в качестве первого космонавта. Герман Титов – дублером.

Волновался ли Гагарин? Несомненно. Помимо обыкновенного для человека страха перед неизведанным, он прекрасно знал все риски. Знал, что вероятность благополучного возвращения – 50/50. Но… всех изумляло абсолютное спокойствие Юры. Он был не просто внешне абсолютно спокоен, он еще ухитрялся подбадривать и успокаивать очень сильно волновавшихся Королева и других, ответственных за полет. Единственное, что он себе позволил, – за два дня до старта написал прощальное письмо жене, в котором выражал уверенность в том, что она поймет его шаг, что достойно воспитает дочерей, и просил позаботиться о родителях. Письмо он отдал командиру отряда, генералу Николаю Каманину, и попросил отдать жене, если из полета не вернется.

Вспоминает профессор, доктор медицинских наук, Ада Равгатовна Котовская, занимавшаяся подготовкой к полету первых космонавтов: «Волновался ли Юрий перед стартом? Да! Во время последней проверки датчиков и наших рекомендаций Юрий был молчалив, сосредоточен и очень серьезен. Изредка он напевал куплеты из популярных тогда песен, но больше молчал. За четыре часа до старта (есть у меня снятая ЭКГ) было видно, что Юра волнуется. Да кто бы не волновался! Просто он умел сдерживать свои эмоции»^[15].

«В начале апреля Юра уезжал в очередную командировку. Ничего особенного не заметила я. Он только настойчиво, несколько раз повторил: Мама! Валю не оставляй!» – рассказывает Анна Тимофеевна Гагарина. Что сын имел в виду, она поняла только, когда утром 12 апреля ошарашенная невестка (жена сына Валентина), услышавшая сообщение по радио, прибежала к ней с известием: «Мама! Наш Юра – в космосе, командир космического корабля!»^[16].

А вот очень характерный для Гагарина эпизод. Вспоминает Евгений Анатольевич Карпов (кандидат медицинских наук, начальник Центра подготовки космонавтов):

«5 апреля 1961 года, то есть через две недели после первого посещения космодрома, группа космонавтов вновь отправилась на Байконур. Но теперь уже для прямого участия в грандиозном событии. Вылетели двумя тройками (одна – с Гагариным, другая – с Титовым) на двух самолетах Ил-14. Я оказался в группе с Гагариным и Поповичем. С нами и генерал Н. П. Каманин.

Вновь и вновь возвращаюсь мысленно к предстоящему полету в космос, пытаюсь представить, что думают космонавты о связанном с ним риске. А они увлечены шахматной партией. Мне же было не до шахмат, хотя я и неравнодушен к ним. Наверное, вид у меня был озабоченный. Гагарин заметил, подсаживается в соседнее кресло, заводит разговор:

– Да вы не переживайте, Евгений Анатольевич, все будет хорошо. Вот увидите.

И попросил:

– Ведь вы войну прошли. Расскажите, как это было?

Начинаю с того, как в блокированном фашистами Ленинграде довелось ускоренно заканчивать Военно-медицинскую академию…». Дальше Евгений Анатольевич описывает завязавшийся разговор и отмечает: «И тут, признаюсь, захотелось мне обнять этого молодого и очень симпатичного человека. За его любознательностью я остро почувствовал большую человеческую доброту, внимательность, душевность натуры. Ведь неспроста затеял Гагарин эту беседу, старался отвлечь меня от нелегких раздумий…»^[17].

Информация о том, как проходил сам исторический полет, до совсем недавнего времени была засекречена. Но сейчас можно легко найти запись доклада Юрия Гагарина 13 апреля 1961 года, где он подробно рассказывает специальной комиссии о своем полете и отвечает на вопросы. Доступна полная аудиозапись. А ее расшифровка приводится и во множестве печатных изданий, и в Интернете. Я остановлюсь лишь на нескольких моментах и замечу, что некоторые нештатные ситуации, возникшие в ходе первого полета человека в космос, вполне могли привести к трагедии.

В автобусе по дороге на стартовую площадку

Итак, началось все с того, что сам старт был задержан примерно на 2 часа. Гагарин уже сидел в кабине «Востока», когда выяснилось, что не срабатывает датчик герметичности. Пришлось срочно откручивать крышку и ставить ее обратно. Томительное ожидание. Но Юрий спокоен, шутит по рации с переживающим Королевым, напевает песенки.

Момент старта. Знаменитое «Поехали!»

Интересный факт. К Гагарину были прикреплены датчики – для медиков. Так вот, его пульс, до того нормальный, при объявлении пятиминутной готовности: 108, в момент старта и подъема – 130-150 и больше, на орбите – 97, при посадке – 112 ударов в минуту. А внешне он был спокоен и абсолютно ровным, спокойным голосом докладывал на Землю о том, как идет полет. Только восхищения иногда не мог скрыть: «Какая красота!»

Телевизионные средства связи позволяли получать изображение космонавта. Кстати, информация о том, что СССР отправил в космос человека, буквально сразу же оказалась в распоряжении наших главных конкурентов в космической гонке, американцев. США имели станции наблюдения, оснащенные аппаратурой, способной перехватывать телеметрию, идущую с советских спутников. Таким образом, перехват данных с «Востока» начался, как только корабль попал в зону видимости американских станций. Данные были получены и расшифрованы.

Перед стартом В первом полете управление решили доверить автоматике, поскольку медики не знали, как организм человека отреагирует на невесомость. Тогда всерьез опасались, что человек может повредиться рассудком и потерять адекватность. Переход на ручное управление осуществлялся по специальному коду, который хранился в запечатанном конверте. Правда, Гагарину несколько человек «по секрету» этот код сообщили заранее. Ручное управление он знал отлично и был готов в любой момент на него перейти, если автоматика на каком-то этапе не сработает.

Гагарин производил на орбите какие-то простейшие эксперименты, которые ему были поручены. Тщательно фиксировал, записывал происходящее на магнитофон.

Следующая неприятность после задержки старта заключалась в том, что орбита оказалась выше расчетной, так как не выключился вовремя двигатель третьей ступени. Это было чревато тем, что корабль в случае нештатной ситуации не сможет вовремя сойти с орбиты. Об этом Гагарину с Земли решили не сообщать.

На орбите все было нормально. Но вот ТДУ – тормозное двигательное устройство – сработало вовремя, но нештатно. Корабль начал кувыркаться – вращаться с большой скоростью, «голова-ноги». А так же не произошло отделения спускаемого аппарата от приборного отсека. Это могло привести к катастрофе при вхождении в плотные слои атмосферы. Гагарин понимает: что-то пошло не так, ситуация опасная, но, подумав, решает: «панику не стоит поднимать». Так он потом сказал в своем докладе. Разделение все же произошло минут через десять, и тогда прекратилась эта карусель, вращение. Спускаемый аппарат вошел в плотные слои земной атмосферы.

Из-за совокупности проблем спуск осуществлялся по более резкой траектории, чем предполагалось. Как следствие, перегрузки возросли запредельно, они достигли 12 g вместо ожидаемых 8-9 g. Юрий был тренирован переносить и такие перегрузки, но в какой-то момент у него потемнело в глазах, все поплыло, и только большим усилием воли он не дал себе отключиться.

Шар горел от трения об атмосферу, расплавленная обшивка текла по иллюминатору

После этого Гагарина ждало еще одно испытание. Шар – спускаемый аппарат – горел от трения об атмосферу, расплавленная обшивка текла по иллюминатору, было видно пламя, слышалось потрескивание, улавливался запах гари. Было непонятно: так должно быть или нет. Когда после полета отец спросил Юру, было ли ему страшно, тот вспомнил именно этот эпизод – когда он летел в огненном пылающем шаре.

На этом проблемы не кончились. Первые космонавты приземлялись отдельно от спускаемого аппарата – в нужный момент происходило катапультирование. Спускаемый аппарат приземлялся на своем парашюте, а космонавт на своем. Так вот, когда произошло катапультирование, у Гагарина не открылся клапан дыхания в скафандре – Юрий стал задыхаться. Оказалось, что тросик, по которому должен был поступать воздух, попал под одежду, когда Гагарина облачали в скафандр. 6 минут он пытался высвободить этот тросик, пока, наконец, ему удалось это сделать.

Гагарин после полета Но и это было еще не все. Внезапно открылся запасной парашют, что тоже опасно, было много случаев, когда в такой ситуации запасной парашют запутывался в стропах основного, тот схлопывался – и человек камнем летел вниз. Но, к счастью, второй парашют раскрылся. И, хотя спуск на двух парашютах тоже, как говорят, достаточно опасен, но все же это не критично.

Следующая неприятность заключалась в том, что Гагарин летел прямо в ледяные воды Волги. Управлять этими двумя парашютами было практически невозможно, но, к счастью, оторвался достаточно тяжелый неприкосновенный запас, который был прикреплен к скафандру на случай возможного приземления в различных условиях (там был запас еды, надувная лодка, еще что-то), и Гагарина ветром отнесло от Волги. Он приземлился на пашню. Приземление ожидали в Казахстане, но из-за совокупности нештатных ситуаций Гагарин приземлился в районе Саратова, по интересному совпадению, именно там, где он начинал путь летчика.

Примерно через 2 часа после приземления были сделаны первые фотографии первого космонавта. На его лице можно разглядеть следы пережитого. Усталость, какая-то отрешенность, а вместе с тем – та же светлая улыбка…

Ты выдержал... Вернулся... Обнимаешь
Родную Землю... Космос позади…
А в сердце и в глазах остался, знаешь,
След звездного, но трудного пути.

Ты счастлив, что ты выполнил заданье,
Остался жив и воплотил мечту:
Подняться к звездам, к тайнам мирозданья,
Увидеть неземную красоту.

А впереди фанфары и литавры,
Но ты о том не думаешь пока,
Пусть славы суету, венки и лавры –
Все унесет смирения река.

А ты останешься простым и скромным.
Людей любить, служить им, согревать;
И на Земле, и в Космосе огромном

Улыбки светом тьму одолевать
Ты будешь, как и прежде. А победа
Всего сложнее, знаешь, – над собой…
И жизнь твоя осталась звездным следом
Над нашею планетой голубой…^[18]

Потом О.Г. Ивановский напишет: «Тысячу раз прав оказался Королев, говоривший, что в Гагарине удивительно сочеталось все то, что должно быть у первооткрывателя. Он все, что надо, заметил, все сделал, как надо, ничего не упустил, не потерял самообладания. Он был тем, кем должен был быть первый землянин, взлетевший в космос»^[19].

Опустела без тебя земля…

После полета Гагарин больше не принадлежал себе. Он не ожидал этого. Не ждал и не искал славы, ему это вообще в голову не приходило. Он вообще не считал, что совершает нечто выдающееся или особенное, он просто выполнял свою работу. А когда эта фантастическая, невероятная слава на него обрушилась, то совершенно его не задела. Скорее, тяготила его, смущала, мешала. Он терпел ее как данность. Где была возможность, старался избежать пышных встреч и приемов. «Огонь и воду» пройти легче, чем «медные трубы». Это известно. Но Гагарин и это испытание выдержал с честью.

Вот его слова: «Я самый обыкновенный. Я обыкновенный русский человек, которых множество. Мои товарищи более опытные и способные, и поэтому их приберегли для более сложных задач, поскольку последующие полеты сложнее, чем первый. А меня отправили первым, как менее способного». А еще он говорил: «Мы никак не можем позволить себе остановиться, расслабиться, почить на лаврах. Лавры прибережем для супа…»^[20].

Любя людей, он радовался вместе с ними и дарил им радость. А мир не просто восхищался подвигом первого космонавта, люди ответили любовью на его любовь и свет его души. Его носили на руках – не в переносном, а в буквальном смысле слова, в его честь называли детей в разных странах, за автографом к нему выстраивались очереди… А он умел быть всем для всех, умел найти общий язык со всеми – от простых людей до королевы Англии, растопить лед предубеждения, не терялся ни при каких вопросах на пресс-конференциях и интервью. «От вездесущих мальчишек… до монархов и президентов – все были рады его рукопожатию, его автографу, его слову. С ним фотографировались, обнимались, ему дарили цветы, вручали ордена, провозглашали почетным гражданином больших и малых городов… Взвесьте – легко ли в 27 лет оказаться на виду у всей планеты?»^[21]

С родителями

Вспоминает Феликс Чуев, советский поэт, писатель, публицист, лично знавший Гагарина: «Каким он был? Если бы меня попросили назвать основное в нем, я ответил бы так: посидишь с ним минут десять и забываешь, что рядом с тобой живой Гагарин, человек, который нес на своих плечах такую славу, какой не было, не ошибусь, ни у кого их живых за всю историю нашей планеты. Наверно, непросто нести ее, такую всемирную. ‟Я от нее вспотел”, – говорил он...»^[22].

И еще: «Природа, наделив его многими хорошими качествами, дала и дипломатическую жилку. Сколько доброго он сделал для Родины за рубежом уже после того, как своим подвигом обратил внимание к нашей стране даже тех, кто почти ничего не знал об СССР. Он подружил с нами целые государства и народы. Семь лет его невероятной славы и около тридцати стран, которые он посетил, были не только для того, чтобы мир посмотреть и себя показать, хотя и это имело значение. Не было у нас дипломатических отношений с Бразилией – послали не государственного деятеля, не дипломата, а первого космонавта. Когда Гагарин вышел из самолета и сел в машину, тысячи жителей бразильской столицы подняли автомобиль с ним и несли на руках до президентского дворца. После этого визита наши страны обменялись послами…»^[23].

Он сделал очень много за свою короткую жизнь, и очень о многом можно еще рассказать. Я приведу здесь еще только несколько штрихов, несколько мгновений, запечатленных в памяти знавших Юрия Гагарина и составляющих драгоценный узор на полотне его жизни.

С женой

Валентина Гагарина: «Я и сейчас помню все дни, когда он бывал грустным и усталым, расстроенным и даже злым. Но я не помню его равнодушным, безразличным… Он жил для людей…». – «Он не умел отказывать. Каждую просьбу считал обязательной и мучился, когда ему не удавалось что-то сделать. Себе же он отказывал во многом – в отдыхе, в свободном времени, в расслабленности, которая порой так нужна, в каких-то желаниях»^[24].

Как-то вечером звонят из проходной на территорию Звездного городка: старик приехал из Сибири, дожидается Гагарина. Пришлось идти на проходную. Оказалось, пожилой человек лет 80-ти приехал в Москву откуда-то из района Читы с просьбой: разыскать могилу сына, погибшего в Великую Отечественную войну. Юрий Алексеевич тепло его выслушал, записал все данные, обещал помочь, дал ему денег на обратную дорогу. Более года потратил на поиски и нашел^[25].

Гагарин отвечал на все письма, во множестве приходившие на его имя. И ответы эти не были формальными. Он отвечал вдумчиво, серьезно. Всегда старался понять человека. Говорят, он никогда никого не осуждал, ни о ком не позволял себе говорить плохо. Любил изречение: «Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать».

Прага, октябрь 1961

Сергей Павлович Королев: «Юра был настоящим русским парнем – честным и добросовестным, открытым и жизнерадостным, смелым и талантливым, дорожащим своим добрым именем и очень любящим людей»^[26].

Космонавт Алексей Леонов: «Возможно, внимательные историки и биографы Юрия Гагарина найдут иные слова о главном в его характере, но нас особенно восхищала в нем какая-то бездонная сила и устойчивость простых человеческих качеств – честности, прямоты, общительности, трудолюбия. И даже такой полет, такая слава не могли ни на йоту изменить его в худшую сторону. А что греха таить, такое могло произойти с кем-нибудь другим. Полет лишь ярко раскрыл человеческий талант Юрия. Это особенно было заметно для тех, кто начинал с ним»^[27].

Летчик-космонавт Георгий Шонин: «Гагарин как-то по-особенному, по-своему, воспринимал и чувствовал прекрасное. Красоту природы, человека… Он находил ее повсюду, порою даже там, где ее присутствие только угадывалось»^[28].

В Лондоне

Константин Петрович Феоктистов (инженер-разработчик космических кораблей, космонавт): «Юрий был умным человеком, обладавшим врожденным даром мгновенно оценивать ситуацию, выбрать нужную тональность разговора, найти общий язык с любым собеседником… Гагарину очевидно было не по душе, когда он чувствовал, что кто-то обойден вниманием»^[29].

Во время прогулки по лесу с женой: «Знаешь, о чем я думаю? – вдруг поворачивает голову, а глаза полны восторгом. – Хочу каждый день открывать мир заново»^[30].

Гагарин и Королев Вспоминает Владимир Суров, который в 1961-м году, будучи 9-летним мальчиком, был отобран для участия первомайской демонстрации на Красной площади, поднимался на трибуну с цветами и видел Гагарина: «Лицо у него было доброе и приветливое, но в то же время очень усталое. Конечно, он был приветлив и с улыбкой отвечал на признание людей, но в то же время я видел, что в нем не было и капли высокомерия... После того, как я взглянул в его усталое лицо, сразу почему-то понял, что за этими минутами славы и уважения стольких людей стоит нелёгкий и опасный многодневный труд!»^[31].

В 1964-м году Гагарин вместе с двумя товарищами съездил в Троице-Сергиеву лавру. Переоделись в гражданское, думал – не узнают. Но, конечно, узнали, обступили. Их «спас» Наместник, увел к себе. Провел по лавре, к святыням. В церковно-археологическом кабинете Гагарин долго стоял у макета храма Христа Спасителя, сказал: «Какую красоту разрушили»! И, выступая в декабре 1965 года на пленуме ЦК ВЛКСМ, с трибуны предложил восстановить этот храм, как памятник победы в войне с Наполеоном, и Триумфальную арку. Президиум буквально чуть со стульев не попадал. Объявили перерыв. Брежнев тогда замял этот эпизод.

Сейчас можно услышать: а что он такого сказал? Да он же не предлагал восстановить храм как храм, а только как памятник войны 1812 года. Таких людей хочется в ответ спросить: а вы вообще представляете себе ту эпоху? То, что Гагарин сказал и как сказал, свидетельствует о его безусловной смелости и большом уме. Да только так и можно было сказать! Точнее, даже так нельзя. И если бы это сказал не первый космонавт, а кто-то другой, то поплатился бы очень большими неприятностями.

Севастополь

В той же поездке в лавру был такой эпизод, о котором вспоминает его спутник Валентин Петров, полковник ВВС в отставке, доцент Военно-воздушной академии: «Когда мы возвращались в тот раз из лавры, Юра мне неожиданно сказал: ‟Валентин, вдумайся в слова: Иже еси на небеси”. Я распахнул глаза: ‟Юрий Алексеевич, вы что, молитвы знаете?!” Он говорит: ‟А ты думаешь, один ты их знаешь?”».

Несколько раз вместе с матерью Гагарин бывал у известной православной подвижницы схимонахини Макарии (Артемьевой). Старица говорила: «Он очень, очень хороший. Простой, как ребенок». Раз сказала ему: «Не летай больше. Тебе нельзя больше летать». Когда он погиб, старица Макария позвала священника, попросила заочно отпеть. Молилась об упокоении его души.

Очень тяжело пережил Юра смерть Сергея Павловича Королева. Мать пишет: «Мне кажется, что после смерти Сергея Павловича Королёва что-то изменилось в Юре».

А когда погиб космонавт Владимир Михайлович Комаров, Юра буквально весь почернел от горя. Полет Владимира Комарова осуществлялся на принципиально новом космическом корабле «Союз», который к пилотируемому полету был еще не готов, об этом свидетельствовали испытания. Гагарин приложил максимум усилий, пытаясь достучаться до руководства, писал даже Брежневу, настаивая на том, что полет необходимо отложить до тех пор, пока не будет уверенности в технике. Но ничего не добился. А С.П. Королева, который, возможно, был бы в силах предотвратить катастрофу, уже не было в живых. Владимир Комаров предчувствовал, что не вернется из этого полета. Он мог отказаться, но не стал этого делать, т.к. тогда бы полетел Гагарин, назначенный его дублером. «А его надо беречь», – сказал Комаров.

В поездке

Последний приезд в родной Гжатск, 4 декабря 1967 года, за 3,5 месяца до гибели. Мать вспоминает: «Уезжали на другой день вечером. Сели все в машины. Юра как будто не мог расстаться, все прощался, прощался. К одному подойдет, к другому, к третьему, опять к отцу, опять ко мне. Зою все спрашивал: что я могу для тебя сделать?»^[32]. Возможно, дано было ему какое-то предчувствие…

Как он погиб? Только в 2013-м году, после того как Алексей Леонов обратился напрямую к Президенту России В.В. Путину, были рассекречены документы, лежавшие под спудом 45 лет, и открылась истинная причина катастрофы.

Последнее фото 27 марта 1968 года летчик-инструктор Владимир Серегин и Юрий Гагарин совершали учебный полет вблизи деревни Новоселово Киржачского района Владимирской области. Вот что пишет Леонов: «В тот день, 27 марта 1968 года, Гагарин и Серегин должны были на высоте до 10000 метров летать, а выше – испытания Су-15, взлетевшего с экспериментального аэродрома ЛИИ (Летно-исследовательского института) в Жуковском, проходили. Если коротко, пилот этого истребителя-перехватчика режим нарушил: спустился под облака, на пейзажи посмотрел – так часто делают, потом форсаж включил, и в облаках рядом с самолетом Гагарина, не видя его, на сверхзвуковой скорости прошел. Возмущенным потоком этот Су-15 учебный Миг-15 перевернул, в глубокую спираль загнал»^[33].

Было ли это роковой случайностью или чьим-то приказом, на этот вопрос нет ответа… Юрию Гагарину было 34 года…

В кабинете Гагарина тихо.
Тихо-тихо. Часы не идут...
Где-то вспыхнул тот пламенный вихрь
И закрыл облаками звезду.
Только тихо пройдут экскурсанты,
Только звякнет за шторой луна.
И висит невесомым десантом
Неоконченная тишина^[34].