В Церкви занимаюсь тем же, чем занимался в науке

Фото: Мария Темнова

"Отец Савва, можно сделать с вами большое, портретное интервью?" Признаюсь, я была настолько готова к отказу, что долго не могла прийти в себя от изумления, как легко согласился на разговор заместитель управляющего делами Московской Патриархии, руководитель контрольно-аналитической службы Управления делами Московской Патриархии, настоятель храма Пророка Божия Илии в Черкизове архимандрит Савва (Тутунов). Правда, встречи пришлось ждать еще две недели — только тогда появилось "окно" в его расписании, но это было совершенно неважно. Я начала готовиться.

Вопросов было заготовлено огромное количество, оставалось выбрать самые важные, интересные. Наконец, структура выстроилась в голове: немного личного, поговорить о работе в Московской Патриархии, о настоятельстве, о приходской жизни. И все же мне непременно нужно задать один вопрос, казалось бы, напрочь лишенный смысла и логики. С него и начался диалог.

- Отец Савва, вы рисуете?

- Не рисую. Я, наверное, единственный из всей семьи Тутуновых, у кого совсем не сложилось. Дедушка рисовал, вернее, писал картины. Папа и один из его братьев пишут картины. Братья мои тоже рисуют — один лучше, другой похуже. А у меня никогда не складывалось с рисованием, еще со школы. Я был отличником, но по предмету activités artistiques et créatives у меня никогда не было отличных отметок.

- Поскольку так вышло, что вы — француз...

- По паспорту. Точнее — по одному из паспортов.

- Конечно. И все же во Франции Константинопольский Патриархат представлен куда значительней чем Московский. Но вы оказались в Русской Православной Церкви. У вас не было выбора?

- Конечно был. Я жил во Франции до поступления в семинарию в 1999-м году, куда я поступил сразу на второй курс. Там школу окончил, в вузе учился. Потом передо мной встал вопрос — продолжать учиться в вузе или уйти в семинарию.

И пока я там жил, я ходил в известный русский приход Константинопольского патриархата, церковь святых Константина и Елены в Кламаре – первый храм, построенный русской эмиграцией. Сейчас он в юрисдикции Московского Патриархата. Потом я некоторое время ходил в кафедральный Александро-Невский собор, где иподьяконствовал у архиепископа Сергия (Коновалова). По его рекомендации поступал в семинарию. А выбор юрисдикции для меня встал во время пертурбаций, возникших в Архиепископии русских православных церквей в Западной Европе (Константинопольский патриархат) в 2003-2004 годах. После смерти владыки Сергия к управлению епархией пришла группа людей, которые подчеркивали свою дистанцию от Москвы, и возникла довольно жесткая конфронтация с Московским Патриархатом. Тогда я принял решение остаться в Русской Православной Церкви. После выпуска из семинарии в 2005-м году я ненадолго вернулся во Францию, надо было решить некоторые вопросы, после чего приехал в Москву и поступил на работу в Отдел внешних церковных связей.

- Вы учились в университете Orsay в Париже, а после него поступили в Московскую духовную семинарию. Однако по уровню образования семинария в те годы приравнивалась к техникуму. Не было ощущения, что вы "идете на понижение"? В чем необходимость человеку с университетским образованием получать второе — уровня колледжа?

- Всю жизнь, с пяти лет (мама мне на днях об этом напомнила) я алтарничал во Франции. Так что в алтаре я был всегда. И это было важной частью моей жизни. Я знаю, что в подростковом возрасте многие дети от стихарей и алтарничанья отходят, но у меня такого не было. Я посвящал этому много времени, читал много книг, посвященных духовной жизни, истории Церкви.

После школы я поступил в вуз, где занимался высшей математикой. Первые два года были попроще: я был вундеркиндом, очень хорошо учился в школе и в вузе мне все давалось легко. Но это были, скорее, ознакомительные годы, у нас было много общеобразовательных предметов: физика, программирование. А на третьем курсе вуза, который тогда во Франции назывался лицензиат, мы занимались только математикой. Немного программированием, но применительно к математическим моделям. Мне не то, чтобы стало тяжелее, но нужно было выбирать. Если первые два года помимо учебы можно было заниматься чем-то еще, настало время заниматься только математикой.

И по итогам первой сессии у меня состоялся серьезный разговор с одним из лучших преподавателей и замечательным ученым, умевшим преподавать очень увлекательно. Дело в том, что математика требует формального подхода и формальных доказательств, а он умел рассказать про математику. Некоторые преподаватели просто писали лекции на доске. А он умел рассказать теорему, а дальше предлагал нам самим формализовать его рассказ. Все было понятно, но если ты хотя бы на мгновение отвлекался от его лекций, потом было невозможно воспроизвести доказательство.

Так вот в этом разговоре он отметил, что я сдал сессию очень хорошо, а я рассказал, что хожу в храм, читаю о богословии. И тогда он ответил: "Вы должны выбрать что-то одно". Он не подталкивал меня к тому или другому, но объяснил: "Если вы займетесь математикой, вы должны целыми днями думать только о ней. Не спать от того, что думаете о математике. А если заснете, вам должны сниться теоремы". И я с ним согласен: если ты посвящаешь себя какому-то делу, надо к нему относиться с любовью. Оно должно становиться твоей жизнью. И тогда я понял, что мой путь — стать священнослужителем. А для этого нужно было учиться: стать священником, не учась, для меня было немыслимо.

Конечно, когда я ехал в семинарию, я рассчитывал на более высокий уровень. Я учился на последнем дореформенном курсе, поэтому у нас была довольно примитивная лекционная система. Но должен заметить, что несмотря на это, в семинарии было множество замечательных преподавателей, которые дали мне очень многое. Сейчас большинство семинарий в России тянет на высшее образование, на бакалавриат по стандарту "теология", очень серьезно повысился уровень требований к кандидатским диссертациям. Тогда же каждый второй по окончании академии защищал кандидатскую, а ведь такого количества кандидатов ежегодно быть не может. Но сегодня кандидат — серьезная степень, а защита в нынешней духовной академии дается непросто.

В семинарии я все сдал без особых сложностей, но в Академии засел на все 4 года: писал кандидатскую диссертацию. Я посвятил ей очень много времени и, можно сказать, горжусь своей работой.

- Как она называется?

- "Реформа епархиального управления в решениях Священного Собора 1917-1918 гг. и в предсоборной дискуссии".

- Так вы теперь занимаетесь "своим делом"!

- Да. Я занимаюсь тем, чем занимался в науке.

- Почему монашество? Кандидат богословских наук необязательно монах.

- Монашество, наверное, пришло из того же разговора с преподавателем.

- Он вас одним разговором направил в нужном направлении?

- Его высказывание соответствовало другим моим размышлениям. Я не сразу принял монашество после поступления в семинарию, только на второй год: для меня это было логично.

- В 2006-м году в Журнале Московской Патриархии появилась ваша статья "Брак в современном обществе"...

- Это была курсовая работа в семинарии, которую я переработал в статью.

- Я знаю, что светское общество крайне негативно относится к тому, что монахи, что называется, лезут в их личную жизнь. И даже не всем православным это по вкусу.

- Я с ними согласен. Статья была не о браке, а о канонических аспектах вступления в церковный брак и о церковных разводах. В ней рассматривался целый ряд формальных условий, но она не касается содержания брака — я не рассуждаю, что в браке правильно или неправильно. В семинарии и, впоследствии, в Академии, в качестве академической специальности интересовался каноническим правом. Сейчас по окончании бакалавриата можно поступить в магистратуру и получить специализацию, у нас специализации не было и каждый сам выбирал какую-то область. У меня было каноническое право.

Фото: Андрей Никольский

- Архимандрит — довольно высокая должность между игуменом и епископом.

- Архимандрит, скорее, почетное звание. Архиерей имеет совсем другие функции в Церкви. В частности, он имеет право рукополагать в священники. Архимандрит — это высшее священническое звание для монахов. А что касается игумена, то в 2013-м году была принята очередная редакция "Положения о наградах", согласно которому именование игумена исключили из списка наградных званий. Теперь игуменами называют всех руководителей монастырей и только их. Еще остается некоторое количество священников, названных игуменами в дореформенный период, но это исчезающий вид наградного титулования.

- Считается, что монахи такого "звания" должны возглавлять монастырь. Вы — настоятель прихода на окраине Москвы. Это соответствует вашему желанию, стремлениям, или в Церкви как в армии назначениям не сопротивляются?

- Как я сказал, архимандрит — высшее наградное звание священника-монаха, хотя в древности так именовали настоятелей крупных монастырей. Учитывая мои функции в Патриархии, которые я несу не в монастырской среде (хотя наше управление и находится на территории Данилова монастыря), вести особый монастырский образ жизни я вряд ли успевал бы. Настоятелем храма я являюсь, поскольку Святейший Патриарх, наверное, решил: нужно, чтобы я себя испытал на этом поприще. Что-то у меня получается хорошо, что-то, на мой критический взгляд, хуже и хотелось бы скорректировать. Многое связано с тем, что, в отличие от многих настоятелей, я не бываю на приходе full-time, но только в субботу и в воскресенье. В остальные дни я здесь только живу: уезжаю в 9 утра на работу и возвращаюсь на служебную квартиру от 7 вечера до бесконечности. В будни меня там практически не видят. Я стараюсь заходить в храм перед отъездом на работу, здороваться со служащим священником (не всегда это получается — иногда я очень спешу). Работа в Управлении делами, конечно, накладывает отпечаток на мое настоятельство — многие административные вопросы решаются удаленно, но вопросы, связанные с духовной жизнью людей так не решаются, их во многом берет на себя духовенство прихода. Со мной у нас семь человек духовенства, есть постарше и помоложе, помягче и построже — на любой "вкус". Было бы больше времени, я делал бы больше. Но это не значит, что я хочу что-то менять — моя работа в Управлении делами мне нравится.

- А то, что в приходе много активной молодежи — ваша заслуга, или он таким был и прежде?

- Предыдущий настоятель — ныне митрополит Брянский и Севский Александр (Агриков) — оставил очень серьезную материальную базу: мне не пришлось думать о строительных вопросах. Мы, конечно, продолжаем вести работы над обликом исторической летней резиденции Московских митрополитов в Черкизове (в 1360-м году святитель Алексий, митрополит Московский приобрел это место для себя и своих преемников), сгоревшей полностью в 1990-е годы, но владыка Александр ее восстановил, так что нам остались отделочные работы. Недавно мы здесь открыли библиотеку. Молодежная группа в храме была, был крепкий молодежный хор, он создавался в последние год-два деятельности предыдущего настоятеля, мы лишь придали ему дополнительный импульс.

Я придерживаюсь одного принципа, которого, как мне как-то сказали, не все настоятели придерживаются: я считаю, что любой инициативе, если только не совсем безумной, надо дать шанс. Так, некоторое время назад пришел ко мне молодой человек с предложением создать спортивный зал. Я спросил, что требуется от меня. Он ответил: "Пока ничего. Но, если мы обратимся к спонсору с просьбой купить футболки, вы подпишите письмо?" "Подпишу". Поначалу они бегали в соседнем парке, а этот юноша расписывал тренировки всем желающим. Мы обратились в одно из соседних учреждений и нашей приходской спортивной группе предоставили спортзал, чтобы они могли играть в футбол. Потом он сказал: "Мы готовы оборудовать спортзал сами", и мы дали им помещение. Своими силами они сделали ремонт, даже стройматериалы нашли. Главной задачей для меня было не мешать тому, что они делают. Сейчас в нашем приходе есть практически готовый спортзал, и ребята уже нашли тренеров, готовых заниматься на безвозмездной основе. Главное для меня то, что наши прихожане сами решили что-то сделать при нашем храме. И сделали это.

В период моего настоятельства сильно развилась просветительская часть: подготовка и раздача листовок, буклетов — мы подготовили неплохие тексты о том, что такое причастие, исповедь, как молиться об усопших. Мы постоянно говорим о важности причастия. Оказавшись настоятелем, я стал говорить об этом с амвона. Одна из установок священноначалия, чтобы хотя бы в воскресные дни и праздники при храмах постоянно кто-то дежурил. Необязательно священник, но чтобы приходящих в храм кто-то встречал. У нас стоит столик с табличкой: "Мы отвечаем на ваши вопросы". Люди подходят, спрашивают. Если дежурные понимают, что вопросы не в их компетенции, звонят священнику. А если это вопросы о храме или какой праздник, отвечают сами. У них всегда много раздаточного материала.

У нас хорошо развита катехизация. Среди последних церковных установлений принято за норму проводить с родителями крещаемого ребенка не менее двух бесед. Мне очень повезло с катехизаторами — они ведут большую работу и часто бывает, что после крещения люди остаются в приходе.

Возвращаясь к молодежи: приятно, что за последние годы достаточно большое число пар венчалось, у них родились дети, и теперь они приходят семьями.

У нас есть сайт, работают социальные сети, так что просветительское и информационное направления развиваются. И молодежь заинтересовалась. Приход — дом Божий, и молодежь не должна себя чувствовать там чужой. А батюшка должен понимать, что он не просто хозяин. От настоятеля в Русской Православной Церкви многое зависит, но если он понимает, что не просто местный начальничек, а служит людям, приход будет развиваться.

И еще одна важная для меня вещь: во Франции все приходы маленькие. И когда заканчивается служба, все идут пить чай, общаются. В Москве, когда приходит 250-300 человек, подобное общение не организуешь. Мы, конечно, предлагаем чай всем желающим, но не он является ключевым моментом. Поэтому мы стараемся, чтобы люди как можно больше вовлекались в жизнь прихода, чтобы чувствовали — это их приход.

- К вам хорошо относится пресса, что, по моим наблюдениям случается крайне редко. Журналисты отзываются о вас по доброму.

- Вероятно потому, что я не слишком публичная личность. По роду деятельности и по характеру не слишком афишируюсь. Если и выступаю с комментариями, то по очень узким вопросам, и с прессой мало пересекаюсь. Может, потому и относятся хорошо.

- Или потому, что вы никогда не отказываете в комментариях?

- Нет, бывает и такое. Если вопросы касаются областей церковной жизни или церковных решений, выходящих за рамки моей служебной компетенции, я обычно говорю, что лучше обратиться в отделы, которые должны за это отвечать. Например, в Синодальный отдел по взаимодействию с вооруженными силами или информационный отдел.

- Раз уж вы использовали словосочетание "наше управление", я попрошу вас рассказать, чем занимается человек, занимающий две должности: заместитель управляющего делами и руководитель контрольно-аналитической службы Московской Патриархии.

- В зависимости от исторического периода Управление делами Московской Патриархии занималось самыми разными делами. Но так со многими отделами. Например, 20 лет назад ОВЦС тоже занималось более широким спектром вопросов. В свое время Управление делами руководило канцелярским и хозяйственным аппаратом при Патриархе, а у управляющего делами было, к примеру, право подписи под финансовыми документами. Потом внутри аппарата функции разделились, а название осталось. Управление делами Московской Патриархии стало администрацией Патриарха (надо заметить, что люди часто путают Московскую Патриархию и Московский Патриархат. Патриархат — это синоним Русской Православной Церкви, а Патриархия — учреждение). Когда был избран нынешний Патриарх Кирилл, среди его административных решений была спецификация деятельности Управления делами, направленная на организацию взаимодействия церковного управленческого центра — Патриарха и Священного Синода — с епархиями. Так что мы занимаемся общим взаимодействием с епархиями.

Первое время я занимался перепиской по жалобам. В Московской Патриархии есть отдел, занимающийся ответами на условно духовные вопросы, когда, к примеру, в письмах спрашивают, как поститься, просят Патриарха помолиться, заключенные просят прислать иконочку. Понятно, что сам Патриарх ответить на все подобные письма физически не может, поэтому в Патриархии есть такой отдел. Мы же занимались перепиской по просьбам, жалобам, когда, к примеру, миряне пишут Патриарху, что им не нравится то или другое в их приходском священнике, или, наоборот, просят оставить на приходе клирика, которого переводят на другое место служения, или просят открыть в селе храм. Но не во всех селах можно открыть храм, и нужно объяснить людям, почему Патриарх не дает такого указания. Не ответить нехорошо — раз люди написали Патриарху, они вправе рассчитывать на ответ. Пусть и отрицательный, но вежливый.

- Вы хотите сказать, что в Патриархии есть люди, отвечающие на все письма, приходящие на имя Патриарха?

- Есть. Еще 4 года назад я этим занимался. 2 апреля исполнилось ровно 9 лет, как я в Управлении. И первую половину срока я занимался письмами. Отвечали мы на все обращения, кроме откровенно скандальных или если по стилю понятно, что автор психически неуравновешен. Это когда письмо написано пятью разными цветами и тремя разными шрифтами.

Еще я занимался изучением и обобщением годовых епархиальных отчетов — и этим занимаюсь до сих пор. Каждая епархия ежегодно подает отчет о деятельности по разным направлениям. Требования к отчетности мы регулярно стараемся упрощать, но какой-то минимум должен быть.

Кроме того, на основании информации, поступающей к нам из других отделов, мы готовим Архиерейские соборы, подводящие итог определенному периоду жизни Церкви (по Уставу раз в четыре года, но на практике — чаще). Заседания Синода также готовим мы (по Уставу управделами является секретарем Синода).

Когда объем работы увеличился, в Управлении делами создали два подразделения: секретариат и контрольно-аналитическую службу. Письмами теперь занимается секретариат.

За последние годы мы усовершенствовали изучение церковной статистики. Когда мы пришли, был хаос. Это не потому, что до нас плохо работали, а потому что не было инструментов. Вернее, инструменты не были настроены. Например, в отчетах епархий каждый год был разнобой в количестве приходов — то больше, то меньше. У меня, как у математика, от этого волосы вставали дыбом. Когда цифры по епархии прыгают туда-обратно в 60 храмов, хотелось ответить: посчитайте наконец, сколько у вас храмов.

Мы создали довольно продвинутую систему подсчетов. Стали сопоставлять цифры с численностью населения. Нельзя утверждать, что цифры все говорят о жизни Церкви, но они позволяют оперировать некоторыми объективными знаниями. Когда мы собираем цифры, мы, бывает, звоним в епархии и просим объяснить, почему, к примеру, те или иные показатели являются не очень хорошими. При этом важно не напугать людей звонком из Москвы. Мы всегда объясняем, что мы не церберы, мы пытаемся понять, почему так и что нужно сделать, чтобы изменить ситуацию, помочь епархии. В целом с епархиями наладились хорошие отношения в этой теме.

Поясню на примере, как может использоваться статистика. Года три назад была введена система распределения выпускников центральных духовных учебных заведений. Выпускники Московской и Петербургской, Сретенской, Угрешской, Николо-Перервинской семинарий и Свято-Тихоновского института обязаны после получения диплома отработать 2 года по распределению. Введено это было для помощи епархиям с большим кадровым дефицитом, особенно дальневосточным. Сейчас в этой работе мы можем использовать собранную нами статистику, чтобы увидеть, где объективно не хватает священников. Не просто епархия просит — дайте еще выпускника. Все просят, а выпускников на всех не хватает. Но вот цифры показывают — в такой-то епархии на одного священника приходится 30 тысяч населения. Значит туда надо направлять.

Фото: Мария Темнова

Крайне важная задача — это индивидуально подходить к каждой епархии, к ее реалиям. Не грести всех под одну гребенку. Когда это нужно, создавать механизмы помощи в их деятельности. Не всегда все получается. То, о чем я рассказываю, это, скорее, идеал, но задачи у нас такие.

- То, что вы сказали о Синоде особенно интересно, потому что со стороны кажется, будто вы присутствуете на заседаниях в связи с вашей необыкновенной ролью в Церкви, о которой я постоянно слышу в частных разговорах.

- На заседаниях Синода я не присутствую, на нем присутствуют только члены Синода. Я нахожусь за дверями и, если нужно что-то сделать по обсуждаемому вопросу, меня вызывают, дают правку к проекту документа или журнала Священного Синода, и я вношу ее. Что касается подготовки к заседанию, то, как правило, проект журнала пишет профильный отдел, а мы занимаемся редактированием, причем в основном стилистическим, чтобы все журналы были оформлены по единому образцу. Мы также сверяем предлагаемые решения с предыдущими, чтобы не было противоречий. Если есть разночтения, если журнал можно дополнить или есть некоторое противоречие, мы об этом сообщаем священноначалию, которое и принимает решения. Так и со всем остальным: мы готовим тексты. Но так не бывает, что Священный Синод подписал, не глядя, или Патриарх озвучил без предварительной правки текст, который написал отец Савва.

- Это я и хотела услышать. Потому что иногда создается совсем другое впечатление.

- Так думать, в первую очередь значит не переоценивать отца Савву, а очень недооценивать Патриарха и членов Синода. Я работал с Патриархом в редакционных группах и видел, как он хорошо чувствует слово. Конечно, на Патриаршем месте некогда писать тексты на 20-30 страниц, хотя я могу свидетельствовать, что до сих пор он порой целые куски докладов пишет сам.

Как ведется подготовка какого-нибудь текста в нашей службе? Мы пишем первый черновик (или обобщаем то, что поступило из других отделов), потом наступает процесс правки. Иногда он идет тяжело. Святейший в хорошем смысле придирчивый оратор: он выверяет буквально все то, что будет говорить.

Повторюсь, такого, чтобы мы придумали, а Патриарх согласился, не глядя, не может быть в принципе. Конечно, в каких-то вопросах мы являемся источниками предложений. К примеру, по инициативе владыки Варсонофия нами был предложен документ о том, как епархиальное начальство должно заботиться о состарившихся клириках, о вдовах священников. Во временном варианте этот документ был принят в 2011-м году, в окончательном варианте — в 2013-м. В каких-то епархиях его реализация хорошо идет, в других хромает, а может у нас недостаточно информации. Это одна из ближайших задач, которую я хочу предложить управляющему делами — выяснить, как работает этот документ.

Как я уже сказал, нередко мы пишем тексты на основании предложений других отделов. Это работа, которая у нас получается неплохо — составлять и редактировать смысловые или законодательные тексты. Я имею в виду исключительно внутрицерковное законодательство, для вопросов юридических имеется отдельная служба. Используя светскую терминологию, где-то мы работаем как спичрайтеры, а где-то как «церковно-правовое управление».

Большая часть нашей работы связана с Межсоборным присутствием: это механизм обсуждения ключевых документов на публичном уровне. Когда обсуждался документ о материальной и социальной поддержке клириков, из всех епархий пришли отзывы, было много комментариев в интернете, сотни комментариев, которые мы должны были изучить и обобщить. Конечно, учреждение, которое все обобщает — не нейтрально, оно привносит что-то свое, может отозваться положительно или отрицательно о документе. На мой взгляд один из самых удачных примеров публичного обсуждения связан с документом, посвященным Евхаристии и подготовке к причащению. Он обсуждался с двух заходов. Столько пришло комментариев, что пришлось его переписать. В итоге получился уравновешенный текст, и я считаю, что в этом заслуга, в том числе, моего подразделения.

Мое подразделение выполняет еще одну функцию: мы являемся аппаратом Высшего общецерковного суда. Общецерковный суд — это апелляционная инстанция на решения епархиального уровня. Он собирается один или два раза в год и держать ради этого отдельный аппарат смысла нет, поэтому эту функцию поручили нам с 2010-го года, когда была запущена деятельность Общецерковного суда. При поступлении апелляции мы собираем мнения сторон — епархии, апеллирующего, разные свидетельства, обобщаем (как правило это несколько сотен страниц) в справку страниц на 20 с отсылками на документы дела. Здесь особенно хочу подчеркнуть, что аппарат Общецерковного суда работает максимально нейтрально. Мы не пишем решения заранее. Решения принимаются судьями по итогам ознакомления с документами и очного опроса участников дела в судебном заседании. Активное существование Общецерковного суда является, на мой взгляд, одним из важных достижений нынешнего патриаршества.

- Думаю, что даже верующие не все знают о существовании Общецерковного суда. Какого рода апелляции он рассматривает?

- Речь о том, что в епархии принимается решение, к примеру, о лишении священника сана. Но пока решение не утверждено Патриархом, оно по церковному уставу не вступает в действие. Поводы могут быть самые разные: измена жене, обвинение в крупной краже в храме, беспробудное пьянство. Ну вот в некоторых случаях священники считают, что их обвинили огульно, а епархиальный суд вынес несправедливое решение. Или принимают обвинение, но не соглашаются с мерой наказания. Это может быть не только лишение сана, о котором я уже упоминал, но и запрещение в служении. Такие священники апеллируют в Общецерковный суд.

Все решения Общецерковного суда размещены в открытом доступе на сайте Русской Православной Церкви. По крайней мере их резолютивная часть. Мы не публикуем мотивировочную часть, потому что в ней много личного. А решения очень разные. Бывает, что вина священника подтверждается, епархиальный суд принял решение о лишении сана по делу, но Общецерковный суд дает ему еще один шанс, наложив мораторий на решение епархиального суда и отправив священника под запрет на несколько лет. Так сказать, на испытательный срок. Так было с одним священником, который страдал от алкоголизма: у него произошла трагедия, на что суд обратил внимание и, оказав милосердие, понадеялся, что вынесение его дела на столь высокий уровень поможет ему исправиться. Было одно дело интересное: священника обвинили в том, что он что-то разворовал. На уровне епархии его хотели лишить сана, но Общецерковный суд счел, что это решение неадекватное. Не было доказано, что он совершил финансовые ошибки по злому умыслу. И Общецерковный суд отменил епархиальное решение. И, да, бывает и так, что Общецерковный суд отменяет решение епархиального суда, потому что делает вывод о недоказанности вины священника.

- Поскольку постановления епархиального и Общецерковного судов последние годы действительно публикуются в открытом доступе, мне показалось, что решений о лишении священников сана или о временном запрете на служение стало больше.

- Частично так и есть. Во-первых, надо учитывать, что у нас стало больше епархий, и священники оказались на виду у архиереев. Когда в огромной епархии священник служит в небольшом селе вдали от епархиального города то, что он творит какие-то безобразия может долго оставаться неизвестным. Теперь часто не так. Во-вторых, число священников ежегодно увеличивается на несколько сотен человек. И понятно, что когда священников становится больше — плохих тоже становится больше.

- Пропорциональная зависимость?

- Может быть и не пропорциональная, но зависимость.

- Что для вас важнее — служение Церкви или служение в церкви?

- В чем различие?

- Когда я стала пишущим о религии журналистом, мне довелось узнать о разных сторонах внутрицерковной жизни. И порой они сильно отличались от моих представлений о том, какими должны быть верующие, священнослужители. Тогда я решила, что есть церковь, куда я прихожу на встречу с Богом и Церковь — одно из министерств государства.

- Я эти "две" Церкви не различаю, у меня нет дихотомии. Конечно есть мистическое Тело Христово и Церковь, существующая во времени, в истории как институт. Но это не разные Церкви. Церковь — Тело Христово — наполняют разные люди, часто грешники. Ну так и я тоже грешник. У меня есть хорошие стороны и не очень, кто-то меня сильно не любит, считая меня плохим человеком и даже плохим христианином. Возможно, кто-то вообще не представляет, как я могу служить в Церкви.

- Каждого из нас кто-то не любит.

- Каждого. И при этом каждый из нас себя осознает в Церкви, несмотря на собственную греховность.

- Все знают, что в моей жизни есть несколько человек, за которых я "порву". Сначала это сделаю автоматически, только потом включается голова. Монах так поступить не может. Случаются в вашей жизни такие ситуации, когда вы бы отреагировали похожим образом?

- Случаются, наверное.

- А как вам удается сделать так, чтобы люди не заметили, что вы остро реагируете?

- А почему не заметили? Я человек в меру эмоциональный, и некоторые люди эту мою черту хорошо знают. Со временем накал этой эмоциональности немного снизился, и в силу работы, служения я стал реагировать ровнее. Да и на приходе, когда все очень-очень разные, часто приходится выравнивать ситуацию. У меня много подчиненных и здесь, в Управлении делами, и на приходе, и все разные, поэтому приходится выравниваться. Не относиться ко всем одинаково, относишься все равно по-разному. Кто-то ближе, кто-то симпатичней, третий, наоборот, неприятнее. Я стараюсь справедливо реагировать на поступки или проступки всех и каждого. Но бывают ситуации, где я могу очень сильно разгневаться и поступить жестко и резко. С моими близкими друзьями я, наверное, реагирую более эмоционально — не как руководитель или настоятель.

Фото: Андрей Никольский

- Так и не могу решить — надо ли обижаться "за Бога" или Бог поругаем не бывает.

- У меня не было причин обижаться за Него. С каждым случаем Господь сам разберется. Конечно, если какие-то люди придут и напишут богохульные слова на моем храме, я очень сильно рассержусь. Не потому, что Богу обидно, а потому, что есть 300 человек, наш приход, для них наш храм дорог, любимое место и совершать гадости в этом месте нельзя.

- Если я спрошу, что было определяющим в вашем — всех трех братьев — воспитании, чтобы вы назвали?

- Вопрос сложный, потому что требует вынести публичное суждение о родителях — о том, как они нас воспитывали. Не считаю это вполне правильным. Да, пожалуй, так — это не то, о чем я бы хотел говорить публично. Не потому, что у меня к полученному воспитанию какие-то "претензии", — совершенно наоборот, я родителям очень и очень благодарен, но потому, что это очень личное.

- Как складываются отношения с братьями?

- Хорошо. Лучше, чем когда мы были младше. У нас довольно большая разница в возрасте. Сначала я, следующий через 4 года и третий еще через два года, поэтому, пока мы росли, они были ближе друг другу, чем со мной. Когда я в 21 год уехал учиться, Ивану исполнилось 17, так что мы долгое время не общались, был географический разрыв. С самым младшим меньше общаемся, потому что живем в разных странах, со средним больше. Иван часто общается и со мной и с младшим, поскольку живет здесь и часто летает во Францию.

- Те, кто вас помнят по ЖЖ, знают ваш ник — картезианец.

- Я в ЖЖ миллион лет не был, даже пароль потерял.

- Возможно ваша загадочность связана отчасти с ником. Хотя, насколько я понимаю, картезианец — орден монахов, занимающихся наукой?

- Картезианец — это последователь великого математика Декарта. Я связывал никнейм только с его подходом к размышлению. Подбирая никнейм, я искал математика, который мне интересен. Декарт был одним из них.

- Удается заниматься наукой? Или как вы решили пойти в семинарию, более ей не занимаетесь?

- Нет. Науке надо себя посвятить. Заниматься наукой на полях административной работы — несерьезно. И наоборот.

- Чем занимается в свободное время заместитель управляющего делами Московской Патриархии, настоятель, архимандрит?

- Еще бы знать, что такое свободное время.

- Но что предпочли вы бы делать, появись оно?

- Книжки читать. У меня очень много непрочитанных книг. Увидел, купил, и она лежит у меня на столе, пока не прочитаю. Чувствую, что завалы скоро придется разобрать, не прочитав. Очень стыдно. И еще иногда хочется в музеи ходить. Года два назад в Третьяковке последний раз был, да в отпуске недавно ходил в художественный музей. А, вот еще пару раз недавно был на классических постановках в театре.

- Папа мой для себя решил эту проблему. Он подсчитал непрочитанные книги дома, понял, что ему хватит до конца жизни и — перестал их покупать.

- Видимо так и придется поступить. Хотя это, конечно, печально.