«Завоевал нам Просвещенье…»

К первому сентября, Дню знаний, мы публикуем большую беседу о Михаиле Васильевиче Ломоносове (1711–1765). Как относился русский ученый к вере и Церкви? Предлагал ли отменить посты и принадлежал ли в юности к старообрядцам? Каковы основные мотивы его духовной поэзии? Об этом и многом другом мы говорим с доктором филологических наук, доцентом филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова Владимиром Леонидовичем Коровиным.

Михаил Васильевич Ломоносов

Был ли Ломоносов антиклерикалом

– Порой встречается такое мнение, что Ломоносов был верующим человеком, но с антиклерикальными настроениями. Например, он регулярно спорил и конфликтовал с церковными иерархами. Это правда?

– Неправда, что регулярно, но конфликты были. Самый известный имел место в 1757-м году, когда его пригласили в Синод для объяснения о «пасквильном» стихотворении «Гимн бороде», воспринятом как оскорбление духовенства. Стихотворение разошлось в списках без имени автора, но подозревали Ломоносова. В Синоде во время разбирательства он разгорячился, наговорил грубостей, и хотя прямо и не признался, но невольно обнаружил свое авторство. Тогда Синод обратился к императрице Елизавете Петровне с докладом «Об уничтожении чрез палача пасквильных стихов», где было требование публично предать их огню, а самого Ломоносова «для увещания и исправления в Синод отослать», то есть разрешить как-то его наказать. Ответа от императрицы не последовало, она вообще этот доклад проигнорировала, зато появились новые сатирические стихи, написанные уже не Ломоносовым, а кем-то из его почитателей, – «Гимн бороде за суд». На том конфликт и закончился, для Синода – совершенно бесславно.

Вопрос в том, чем конфликт был вызван и зачем Ломоносов написал «Гимн бороде» – произведение, надо признаться, грубоватое, хотя оно могло бы появиться и из среды духовных учебных заведений: юмор там именно такой, неслучайно его позднее стали называть «семинарским». В каком-то смысле Ломоносов был спровоцирован действиями некоторых членов Синода – попытками вмешаться в дела только что основанного Московского университета, а кроме того, запретить публикацию перевода поэмы Александра Поупа «Опыт о человеке», сделанного Николаем Поповским, одним из любимых ломоносовских учеников. Попытки были безуспешные (перевод все равно потом напечатали), но Ломоносов был крайне раздосадован, в результате и появились эти несчастные сатирические куплеты. В общем, были определенные лица, в которых он метил, и конкретный повод. Иными словами, это был частный случай, говорящий не об антиклерикализме Ломоносова, а о его крутом нраве и неразборчивости в средствах полемики.

Показательно, что архиепископ Филарет (Гумилевский), известный церковный историк XIX века, прославленный ныне в лике святителей, говоря об этом конфликте, порицал не Ломоносова, а его судий за неадекватность реакции: «Как это случилось, что “Гимн бороде” поднял бурю против себя? А чего и ждать от тупых голов».

Ломоносов представляется Елизавете Петровне. Автор: Чориков Б.

– Ничего такого не было, но было другое: в записке «О сохранении и размножении российского народа», написанной в 1761-м году для графа И.И. Шувалова, Ломоносов предложил ряд реформ церковного Устава. О вреде постов там нет ни слова, но есть предложение перенести Великий пост и Пасху на другое время, чтобы Светлая седмица была в районе Петрова дня, а Великий пост приходился на конец весны и первую половину лета. Существующий Устав он объяснял климатическими условиями Средиземноморья, в которых исторически этот Устав и сложился, и гневно обличал повальное российское пьянство на Масленицу и на Пасху, когда люди до смерти околевают на морозе. Надо заметить, эти обличения вполне в духе древнерусской литературы, нравоучительных проповедей. Также он предлагал разрешить для священников и диаконов второй брак, а для мирян – четвертый и пятый. И запретить мужчинам до 50-ти лет, а женщинам – до 45-ти монашеский постриг.

– А цель всех этих гипотетических преобразований?

– Сохранение и размножение российского народа, как это и обозначено в заглавии записки. Она была первой из задуманного Ломоносовым цикла записок о государственных преобразованиях, но успел написать только эту одну (потом умерла Елизавета Петровна, лишился своего влияния Шувалов, и писать Ломоносову стало некому).

В записке речь шла, конечно, не только о церковных делах, но как раз по ним Ломоносов делает, мягко говоря, чересчур смелые предложения. Он отдает себе отчет в трудности таких преобразований, как перенос Пасхи, но полагает, что осуществить их возможно, и прямо указывает на пример Петра I, которого почитал едва ли не идеальным монархом. Вот как он заканчивает свое рассуждение о неудобстве в российских условиях Великого поста ранней весной: «Исправлению сего недостатка ужасные обстоят препятствия, однако не больше опасны, как заставить брить бороды, носить немецкое платье, сообщаться обходи­тельством с иноверными, заставить матрозов в летние посты есть мясо, уничтожить боярство, патриаршество и стрельцов и вместо их учредить Правительствующий Сенат, Святейший Синод, новое регулярное войско, перенести столицу на пустое место и новый год в другой месяц! Российский народ гибок!»

Портрет Петра I. Мозаика. Набрана М. В. Ломоносовым. 1754. Эрмитаж

– Он всего-навсего высказывал свои мысли Шувалову, не предназначая их для широкой публики. Собственно государственным деятелем Ломоносов не был, и никто, в том числе и Шувалов, в этом качестве его не рассматривал. Он был лишь академик, в то время совсем небольшая величина. Императрицу Елизавету Петровну за 20 лет ее царствования Ломоносов видел, наверное, лишь несколько раз. И к предложениям и проектам его не относились слишком серьезно. В случае с церковной реформой, наверное, к счастью, но в большинстве других – к сожалению.

Насколько его реформаторские предложения погрешали против Православия, это отдельный вопрос, но нужно заметить, что вне Православной Церкви они вообще не имеют смысла, ведь речь шла об изменениях церковного Устава, а не о его упразднении. Мысли об отмене постов, например, Ломоносов и близко не высказывает, хотя, как известно, учился в Германии, среди протестантов. Он рассуждает с определенной конфессиональной и национальной позиции, как православный и как русский человек, озабоченный проблемами Русской Церкви и российского государства.

– Так эти его предложения не заметили?

– А кто мог заметить? Только Шувалов, которому записка была адресована. Это было в ноябре 1761 года, Елизавета Петровна скончалась уже через месяц. Да и проживи она дольше, Шувалов вряд ли стал бы ей докладывать об этих идеях Ломоносова, поскольку набожную государыню они могли лишь разгневать, если не рассмешить. Записку напечатали через сто лет, до того о самом ее существовании знали единицы. Для общественности Ломоносов ее не предназначал. Он поступил как верноподданный монархист – изложил свои реформаторские идеи в записке для высшей власти, которая может принять их или отвергнуть, и этим ограничился. Пропагандировать их где-то в другом месте он и не помышлял.

Кстати, в спорах с церковными иерархами по церковным и богословским вопросам Ломоносов никогда не был замечен. Мог иметь свое мнение, но держал его при себе или, как в данном случае (чуть ли не единственном), сообщал его кому-то частным образом. Тут он являл послушание и вел себя с подобающей скромностью – совсем не так, как в тех случаях, когда дело касалось российской науки и образования. И если уж видел в ком-то их «неприятеля», то ополчался на него яростно, не считаясь (в разумных, конечно, пределах) ни с его служебным положением, ни с духовным саном. Так, заподозрив придворного проповедника Гедеона (Криновского) в недоброжелательстве к риторике как науке, написал эпиграмму: «Василий, Златоуст, церковные столпы, / Учились долее, чем нынешни попы…» и так далее. Но по этим строкам видно, что он вступает в полемику изнутри, а не извне Церкви, и по вопросу, в котором Ломоносов, автор первой русской «Риторики», по праву считал себя специалистом.

Псалтырь и богослужебные тексты Ломоносов знал наизусть

Ломоносов в Москве. Художник: А.И. Васильев

– Как Ломоносов учился читать и писать? У кого, по каким книгам, были ли среди них книги церковные?

– В Московскую Славяно-Греко-Латинскую академию Ломоносов приходит 19-летним юношей и садится за одну парту с 9-ти и 10-летними детьми. Однако не потому, что был еще круглым невеждой, а потому что не знал латыни, на которой в академии велось преподавание. Освоив латынь, он быстрее обычного прошел следующие классы и вскоре оказался среди сверстников. Дело в том, что к моменту прихода в Москву Ломоносов уже был человеком достаточно образованным по меркам того времени и той местности, откуда был родом.

Он изучил подаренные ему односельчанином «Грамматику» Мелетия Смотрицкого, «Арифметику» Магницкого, «Псалтирь рифмотворную» Симеона Полоцкого, много раз ходил с отцом в море и знал навигацию беломорских рыбаков, а кроме того, был приобщен к церковной книжности. С детства пел на клиросе, был лучшим чтецом в храме. Односельчане потом вспоминали, что он «охоч был» читать в церкви псалмы, каноны и жития святых. Имея же «природную глубокую память», после службы пересказывал все «сидящим в трапезе старичкам обстоятельно». Сам Ломоносов, уже будучи академиком, не без гордости указывал на свое «от молодых лет обращение в церковных обрядах и служебных книгах». В этом, в частности, он видел свое преимущество перед коллегами по Академии наук, занимавшимися русской историей (немцами по происхождению). Псалтирь и многие другие богослужебные тексты Ломоносов смолоду знал наизусть, это можно видеть по его стихам, где есть множество цитат и парафраз, да и по прозаическим сочинениям. Как ученый-филолог, в «Предисловии о пользе книг церковных в российском языке» он уже намеренно их пропагандировал и «дружелюбно» советовал, чтоб «с прилежанием читали все церковные книги».

В юности он их, кстати, не только читал, но и переписывал.

Ломоносов на родине. О.А. Кочаров

– Зачем?

19-летнего Ломоносова можно было назвать сложившимся церковным книжником

– Печатные книги были редки и очень дороги, даже богослужебные книги приходилось переписывать, в особенности не самые главные, например, жития святых. В конце XIX века было найдено «Житие Димитрия Мироточца», переписанное рукой Ломоносова. В XX веке рукопись оказалось утраченной, но то, что она существовала, это точно. Так что 19-летнего Ломоносова можно было назвать сложившимся церковным книжником.

Из дома он ушел, когда отец, Василий Дорофеевич, решил его женить. Ломоносов-старший, видимо, был человек решительный, и спорить с ним было бесполезно. Поэтому сын, «притворив себе болезнь», усыпил отцовскую бдительность, а сам потихоньку собрал вещи и ночью бежал в Антониево-Сийский монастырь (на речке Сия в Архангельской области). Здесь в качестве трудника жил его родной дядя. Михайло задержался тут на целый месяц, служил псаломщиком. С рыбным обозом в Москву он выходит не из Холмогор, а именно из Антониево-Сийского монастыря.

Славяно-Греко-Латинская, или Заиконоспасская, академия, где он в итоге оказывается (тогда она называлась Славяно-Латинской), была духовным учебным заведением, позднее она преобразуется в Московскую духовную академию (МДА). Ломоносов не стал духовным лицом, но именно к этому его готовили. И, кстати, оценивая его конфликт с членами Синода, о котором уже была речь, нужно иметь в виду, что в 1750-х годах среди них были те, кого он знал с юности, и что среди них он и сам бы мог заседать, если б его жизнь сложилась по-другому.

В академию он поступил в начале 1731 года, назвавшись, как известно, сыном холмогорского дворянина (а не крестьянина, как было на самом деле).

– Иначе бы его не приняли?

– Да. Незадолго до этого, в 1728-м году, вышел указ, запрещающий принимать в академию крестьянских детей. У него было два варианта: назваться сыном священника или дворянина. Он выбирает последнее, потому что так меньше шансов, что обман разоблачат, ведь он оказывается в кругу церковнослужителей.

Принимают его после личной беседы с ректором Германом (Концевичем), которому, скорее всего, Ломоносов открыл правду. Так что в руководстве академии не все заблуждались насчет его происхождения, а лишь закрывали на это глаза, покрывали обман, поскольку там были люди разного происхождения, и не все испытывали восторг от нового указа, возбраняющего принимать крестьянских детей.

Однако к концу обучения в академии Ломоносову пришлось пожалеть, что он назвался дворянским сыном. Все, на что он мог рассчитывать в будущем, это либо принять духовный сан, либо остаться преподавать в академии. Но переход из дворянского сословия в духовное тогда был почти невозможен: дворяне должны были служить – быть военными или чиновниками, что вряд ли Ломоносова увлекало.

В 1734-м году ему, казалось, улыбнулась удача. Тогда собиралась знаменитая впоследствии Оренбургская экспедиция под началом путешественника и ученого Ивана Кирилова (в ходе нее и будет основан город Оренбург). Экспедиции был нужен священник. Кирилов обратился к ректору Славяно-Латинской академии. Тогда это был Стефан (Калиновский), и он, побеседовав с Ломоносовым, рекомендовал именно его, причем с большой похвалой. Кирилов тоже с ним побеседовал и заявил, что «сим школьником по произведении его в священство будет он доволен». Сразу же состоялось решение о рукоположении Ломоносова. Оставались формальности в Московском ставленническом столе. Явившись туда, он называется сыном холмогорского священника (а не дворянина, иначе не видать ему священства), причем дает подписку, что, «буде он в сем допросе сказал что ложно, за то священного чина будет лишен и пострижен и сослан в жестокое подначальство в дальний монастырь».

Он сделал это без особой опаски, надеясь, видимо, на покровительство ректора и Кирилова, и не думая, что сведения будут проверять. Но в тот же день узнал, что проверять будут, причем не в церковной, а в государственной комиссии. Ломоносов испугался, вернулся туда, где только что дал подписку, и признался, что он крестьянский сын, а «обман учинил с простоты своей» и «желает по-прежнему учиться в академии».

В 1734-м году Ломоносов намеревался стать и едва не стал священником

В сословном государстве, каким была тогда Россия, за ложные сведения о своем происхождении можно было жестоко поплатиться. Ломоносова же просто отпустили, хотя всё записали. Академическое начальство, видимо, смогло его защитить. Вероятно, именно тогда его ненадолго отправили в Киев – в Киево-Могилянскую академию. По не вполне достоверному преданию, там Ломоносов встретился с Феофаном Прокоповичем, который, «полюбя его за отменные в учебе успехи» и узнав о его трудном положении, сказал: «Не бойся ничего; хотя бы со звоном в большой Московской соборный колокол стали тебя публиковать самозванцем, я твой защитник».

В общем, в 1734-м году Ломоносов намеревался стать и едва не стал священником. Не случилось это по независящим от него обстоятельствам, причем гражданским, а не церковным. А если б случилось, вся жизнь его пошла бы иначе, и мы бы знали какого-нибудь другого Ломоносова. Может быть, ученого архиерея или миссионера.

– Но некоторые исследователи говорят о его принадлежности в юности к старообрядцам.

– Эти сведения – из так называемой «академической биографии» Ломоносова, опубликованной в качестве предисловия к его «Полному собранию сочинений», выпущенному Академией наук в 1782-м году. Отсюда, кстати, и вышеприведенные слова Феофана Прокоповича.

В зрелые годы его отношение к старообрядчеству было резко отрицательным

В этой биографии сказано: «На тринадцатом году младой его разум уловлен был раскольниками, так называемого толка беспоповщины; держался оного два года, но скоро познал, что заблуждает».

Это всё, больше об этом здесь нет слова, да и вообще ни в одном из других источников о жизни Ломоносова. Всё остальное, что на это счет говорится, – чистые вымыслы или в лучшем случае домыслы. Да и это короткое сообщение большинством исследователей признается недостоверным, хотя вероятность, что так оно и было, все-таки есть. Раскольничьи общины на Севере, в Беломорье, существовали, у них хранились и переписывались старинные книги, и любознательный подросток вполне мог быть ими «уловлен». Как сам Ломоносов однажды сказал по другому поводу: «Вероятности отрещись не могу; достоверности не вижу».

Достоверно лишь то, что в зрелые годы его отношение к старообрядчеству было резко отрицательным. В плане его записок с предложениями по государственным делам значился проект «Истребление раскола».

– Кстати, я встречал мнение, что неслучайно русский гений Ломоносов вышел из архангельских краев, из русского Севера, потому что там не было крепостничества. Дескать, вряд ли такой характер мог сформироваться в крепостнических условиях.

– Не думаю, что характер такой незаурядной и волевой личности, как Ломоносов, можно объяснять какими-то «условиями». Очевидно лишь то, что, будь он крепостным, а не свободным крестьянином, ему бы еще трудней было попасть в Славяно-Греко-Латинскую академию.

– Известно, что Ломоносов венчался в реформатской церкви. Почему так получилось?

– Через год после истории с несостоявшимся рукоположением в священники из Петербурга пришло требование, чтоб 20 учащихся Московской академии отправили в столицу для обучения в Петербургской Академии наук, в так называемый «академический университет», существовавший в основном на бумаге. И Ломоносова отправили туда в числе тех, кого отобрали. Для него это, кроме прочего, стало счастливой развязкой истории с «самозванством», которую столице некому было припоминать.

В Петербурге он несколько месяцев учит немецкий язык и естественные науки, а оттуда, вместе с двумя другими студентами, отправляется в Германию, в город Марбург, учиться за счет Петербургской Академии наук.

В Марбургском университете Ломоносов почти четыре года обучался под руководством Христиана Вольфа, знаменитого тогда философа, последователя Лейбница. Потом его, вместе с теми же двумя русскими товарищами, перевели в город Фрейбург, где они должны были обучаться горному делу, геологии. Однако у Ломоносова не заладились отношения с тамошним профессором Генкелем. Меньше чем через год, в 1740-м году, он самовольно, без денег и документов, покидает Фрейбург, рассчитывая найти российского консула, который выдаст ему документы и поможет вернуться в Россию. Но первым делом он отправляется в Марбург, где в церкви реформатской общины заключает брак с дочерью своей бывшей квартирной хозяйки Елизаветой-Кристиной Цильх. В том же году у них рождается дочь, что объясняет необходимость столь спешного брака.

В 1741-м году, после ряда странствий и приключений, Ломоносов возвращается в Россию. Брак, заключенный в Марбурге, он несколько лет вынужден был скрывать, поскольку это было преступление в глазах и светской, и церковной власти. К нему и без того в Петербурге накопились претензии за «непорядочные поступки» в Марбурге.

– Какие непорядочные поступки?

– Русские студенты тратили там денег больше, чем Академия наук выделяла на их содержание, и наделали долгов. В общем, ничего особенного. Тем не менее на Ломоносова было заведено дело, которое тянулось почти десять лет. Только в 1750-м году, когда он познакомился с Шуваловым и обрел в его лице сильного покровителя, дело прекратили.

Жена же в 1743-м году сама явилась из Германии в Петербург с 4-летней дочерью на руках, а заодно и с собственным братом. Ломоносов их принял. В России его жена стала именоваться Елизаветой Андреевной. С ней он прожил всю дальнейшую жизнь.

– Она не перекрещивалась в Православие?

– Думаю, перекрещивалась. И венчание в православной церкви наверняка было, иначе дети считались бы незаконными (дочь, рожденная в Марбурге, вскоре умерла, потом родилась еще одна дочь). Но и то, и другое было совершено без широкой огласки. Документальных следов, если не ошибаюсь, не осталось.

Кажется, мы слишком задержались на биографических фактах.

Важнее, что сделал Ломоносов для России, почему мы его вспоминаем ко Дню знаний, почему на православном сайте. Дело в том, что это уникальная фигура в истории российской науки и образования. Как писатель, как личность он оказался посредником между Древней и Новой (послепетровской) Россией.

Будучи одним из создателей русского литературного языка, пошел не путем его очищения от церковнославянизмов, а путем синтеза, обогащения, стилистической дифференциации русизмов и славянизмов, делая это и как ученый-филолог, и как поэт. Язык Ломоносова называли «славено-российским».

Будучи одним из создателей новой русской литературы, на первое место вывел жанры духовной и торжественной оды, ближайшие к традициям церковного красноречия, и был исследователем и пропагандистом древнерусской истории и книжности, преимущественно, как известно, церковной.

Настаивал, что между верой и знанием нет конфликта, что это «дщери одного родителя»

Будучи во многом типичным ученым Нового времени, пропагандистом естественных наук, деятелем светской науки и образования в России, настаивал, что между верой и знанием нет конфликта, что это «дщери одного родителя».

Неслучайно Ломоносов надолго стал для соотечественников образцом русского ученого, витавшего на вершинах европейской науки своего века, так называемого Века Просвещения, но не затронутого характерными для него веяниями религиозного вольнодумства и аморализма. Он по праву почитался великим ученым, великим поэтом, горячим патриотом России и верным сыном Православной Церкви, о чем в XIX веке постоянно говорили и писали выступавшие на его юбилеях духовные лица и церковные авторы. Впрочем, и светские тоже. Напомню только замечательные стихи Тютчева – последние две строфы стихотворения, написанного в 1865-м году, к столетнему юбилею Ломоносова, отмечавшемуся по всей России, и весьма торжественно.

Да, велико его значенье –
Он, верный Русскому уму,
Завоевал нам Просвещенье,
Не нас поработил ему, –

Как тот борец ветхозаветный,
Который с Силой неземной
Боролся до звезды рассветной
И устоял в борьбе ночной.

(Окончание следует.)