Не могу справиться с обидой. Что делать?

На сайте журнала «Фома» уже долгое время существует постоянная рубрика «Вопрос священнику». Каждый читатель может задать свой вопрос, чтобы получить личный ответ священника. Но на некоторые из вопросов нельзя ответить одним письмом — они требуют обстоятельной беседы. Иногда не только со священником, но и — психологом. Недавно нам пришло письмо от читательницы, которая очень переживает из-за гнетущего ее чувства обиды на маленького ребенка. Откуда берется это чувство и как с ним бороться? Мы попросили ответить на это письмо нашего постоянного автора и психолога Александра Ткаченко.

Письмо читательницы

Я часто обижаюсь на своего сына. Ему всего пять лет, но он все время спорит со мной, огрызается, а иногда просто специально делает что-то назло мне. Я пытаюсь ему объяснить, что так нехорошо делать, но обычно мне становится так обидно, что я просто ухожу в свою комнату и плачу. Потом сын ко мне приходит, как будто ничего не произошло. А мне хочется, чтобы он понял, как мне было больно от его поведения. И я продолжаю обижаться на него. Он приходит и хочет, чтобы мы поиграли вместе или я ему почитала книжку. А я лежу на диване с каменным лицом и делаю вид, что не замечаю его. Он пугается, начинает плакать, говорит «мамочка, прости». Мне его очень жалко в такие моменты, но я не верю, что он действительно осознал, как меня обидел. И продолжаю обижаться.

Мне самой от этих повторяющихся историй очень плохо. Я понимаю, что обижаться — это грех, а уж тем более — обижаться на маленького сына. Но ничего не могу с собой поделать. А с другой стороны, ведь есть же заповедь «почитай родителей своих». А мой сын относится ко мне как к своей ровеснице — грубит, не слушается, все время хочет, чтобы все было только по его. Я ращу его одна, папы у нас нет. И я не знаю, что мне со всем этим делать. Обида — неправильное чувство, но победить ее у меня не получается.

Светлана

Как распаковать «упакованную злость»

С точки зрения психологии нет чувств «правильных» или «неправильных». Есть просто чувства, которые переживает человек и которые не являются досадной или вредной ошибкой. Каждое из них вполне реально, с каждым из них следует считаться и относиться к ним с уважением. А уж тем более — когда за ними стоит человеческая боль, страдание, душевная рана.

Обида мамы на своего маленького ребенка — чувство очень сильное и болезненное. И когда его обесценивают, объявляют «неправильным» и детально объясняют уставшим, измотанным мамочкам, почему они не должны его испытывать, это примерно то же самое, как если человеку с больным зубом рассказывать, почему он сам виноват в своих страданиях.

Мамы обижаются на своих детей. Это просто факт их эмоциональной жизни, возникающий в условиях длительного стресса, вызванного переутомлением, хронической нехваткой сна, отсутствием поддержки родных, высокой ответственностью за жизнь и здоровье своего малыша. Давать негативную оценку этому факту — дело заведомо бессмысленное и беспощадное, которое лишь прибавляет к горечи от обиды еще и горечь вины за эту обиду. Поэтому мы просто попробуем здесь рассказать о том, что же такое обида, описать механизм ее возникновения и поговорить о том, как можно справляться с этим болезненным чувством.

У обиды в психологии есть несколько имен. Например: обида — это невыраженное требование. И действительно, это чувство возникает, когда ты считаешь, что твои права были в чем-то ущемлены, тебя оскорбили, причинили боль, но по каким-то причинам ты не смог потребовать от своих обидчиков, чтобы они прекратили так себя вести.

Обиду иногда называют детским чувством. Это вовсе не означает, будто обижаться могут одни лишь дети. Просто именно ребенок в общении с родителями очень часто сталкивается с невозможностью высказать им свои требования и вынужден подавлять вспыхнувшие эмоции, так как уже знает из печального опыта, что ничем хорошим их открытое выражение для него не кончится.
Какие же эмоции приходится сдерживать ребенку в общении с папой, мамой, бабушкой? Конечно, это злость, раздражение, досада, гнев. Ребенок, как любое другое живое существо, время от времени испытывает их. Но любая попытка выразить их в адрес родителей обычно пресекается, и порой очень жестко.

Отсюда еще одно определение — упакованная злость. По сути, обида — это сложная эмоция, состоящая из двух более простых компонентов: жалости к себе и злости на обидчика. Возникает она там, где человек вопреки своему желанию был вынужден остановить эту злость, «упаковать» ее, не дал ей выплеснуться на того, кто причинил боль.

Как это ни странно, у обиды есть и вполне конструктивные функции, позволяющие свести к минимуму опасные последствия конфликта между близкими людьми.

Ведь острее всего мы переживаем причиненную боль и несправедливость от тех, чьим отношением дорожим, кого не хотели бы терять. Если отношения с ранившим наши чувства человеком для нас не слишком важны, мы обычно даем достойный отпор, защищаемся или атакуем — соответственно возникшей угрозе. Совсем другая ситуация складывается, когда душевную рану наносит человек, с которым не хотелось бы ссориться. Тогда вспыхнувшую агрессию приходится подавлять и какое-то время жить с этой «упакованной» злостью, пока чувства хотя бы немного успокоятся и появится возможность рассказать о них без крика и битья посуды.

Стараясь уберечь отношения от разрыва, мы отказываемся от немедленной самозащиты. Но при этом нам все равно больно, обидно и очень жаль себя. Этот горький коктейль из подавленной злости и жалости к себе проявляется на телесном уровне вполне определенным образом. Обида легко читается на лице человека по дрожащим губам, глазам, полным боли и разочарования, порывистым движениям. Или же — если в реакции преобладает не жалость к себе, а злость на обидчика — по плотно сжатым челюстям, поджатым губам, остановившемуся взгляду.

Такая спонтанно вспыхнувшая обида является одновременно тормозом для ответной агрессии у обиженного и важным социальным сигналом для обидчика, по которому он легко может определить, что его слова или поступки причинили боль и нужно срочно исправлять положение. Но так происходит лишь в случае, когда оба участника конфликта заинтересованы в продолжении отношений и обладают определенной степенью эмоциональной зрелости, позволяющей им не «застревать» на этой фазе. Тогда, как только боль от обиды чуть-чуть утихнет, у обиженного появляется возможность предъявить ее партнеру, рассказать о своих чувствах. А у обидчика — проявить сострадание, пожалеть, попросить прощения. В такой ситуации обида действует подобно маяку, который в штормовую ночь своим огнем сигналит капитану: будь осторожен, твой корабль сбился с курса и прямиком идет на скалы.

Таковы функции обиды в норме, когда речь идет об отношениях эмоционально зрелых людей, не склонных к манипуляциям.

Но бывает и так, что вполне себе взрослые люди привыкли заявлять о любой своей потребности лишь таким «детским» способом, через обиду. И тогда поджатые губы и остановившийся взгляд могут превратиться в мощнейший инструмент воздействия на партнера, в эмоциональные «пыточные клещи», которыми такие неповзрослевшие дети постоянно будут вытягивать друг из друга все что угодно — от уверений в любви и верности до поездки на курорт или покупки нового автомобиля.

И тогда можно говорить о том, что обида у человека перешла в форму страсти. В христианском понимании страсть — это некое свойство человеческой природы, которое изначально было добрым и полезным, но впоследствии оказалось изуродовано неправильным употреблением до неузнаваемости и превратилось в опасную болезнь.

Из разумного способа удержать вспыхнувшую злость и показать обидчику, что он причиняет тебе страдание, обида так же может превратиться в свою страстную, больную форму. Это происходит, когда человек надолго «застревает» в своей обиде и начинает даже получать от нее некоторое парадоксальное удовольствие. В православной традиции такая страсть называется памятозлобием. Преподобный Иоанн Лествичник нашел очень выразительный образ для ее описания: «…гвоздь, вонзенный в душу, неприятное чувство, в огорчении с услаждением любимое».

Обида — механизм сдерживания злости и сигнализации партнеру о причиненной нам боли. Но в этом качестве она «работает», только когда речь идет о людях с примерно одинаковым опытом понимания чувств другого человека.

Что же происходит, когда у участников конфликта этот опыт неравный, как, например, у мамы и ее пятилетнего сына? Для удобства понимания рассмотрим эту ситуацию по частям.

Вопрос первый: может ли мама разозлиться на своего ребенка? Да запросто! Она — живой человек и способна испытывать чувство злости, например, когда ребенок не в меру шалит, перестает слушаться, не хочет убирать за собой игрушки. Это только в детских книжках и мультфильмах мамы всегда добрые, ласковые, все понимающие и бесконечно терпеливые. В реальной жизни у любой мамы «злящих» ситуаций может быть сколько угодно. Даже самые безобидные вещи могут разозлить, если она очень устала, если много ночей не высыпалась или просто чувствует себя нездоровой.

Вопрос второй: станет ли такая рассерженная мама проявлять агрессию в адрес своего ребенка? Тут возможны разные варианты. Но все же, насколько хватает сил, любая мама старается сдерживать себя в таких ситуациях, и причины этому, наверное, объяснять не надо.

Вопрос третий: как называется чувство, возникающее, когда едва вспыхнувшая злость тут же подавляется и «упаковывается», не находя себе выхода в агрессивном поведении? Правильно, это она и есть — обида. Со стиснутыми челюстями, поджатыми губами и остановившимся взглядом, устремленным в никуда.

И вот теперь пришло время для четвертого, самого главного вопроса: а может ли пятилетний ребенок правильно «прочитать» эти знаки обиды на лице у мамы и понять, что ей сейчас больно и плохо, что маму нужно пожалеть и поддержать? Со всей определенностью можно сказать, что в этом возрасте ребенок еще не умеет столь тонко распознавать чувства других людей. Он пока не способен, увидев изменившееся мамино лицо, тут же сказать: «Мамочка, дорогая, кажется, я что-то сделал не так. Скажи, что тебя расстроило?» Скорее всего, он вообще не заметит этой перемены и продолжит вести себя далее как ни в чем не бывало.

Из этого следует очень важный вывод.

В отношениях с ребенком сигнальная функ­ция обиды не работает. Не потому, что он такой жестокий и бессердечный. А потому, что он — маленький и пока еще плохо умеет понимать чувства, как чужие, так и свои собственные.

В этой ситуации обида может выполнить свои задачи лишь наполовину: она помогает маме сдерживать свою злость и не выплескивать ее на ничего не понимающего ребенка. А вот сообщить ему о своих чувствах придется, что называется, открытым текстом. Без ожидания от него чудес проницательности, несвойственных его возрасту.

Казалось бы, чего проще — сказать сыну или дочери о том, что ты сейчас чувствуешь. Однако и тут есть правило, без которого такой разговор, скорее всего, ни к чему не приведет. Правило заключается в следующем:

говорить нужно лишь о себе и о своих чувствах, не перекладывая ответственность за них на ребенка.

Например, вместо «вот видишь, до чего ты меня довел!», сказать: «Мне сейчас очень грустно и хочется плакать. Я так не люблю, когда мы с тобой ссоримся». Таким построением фраз мама помогает малышу не только научиться понимать ее чувства, но также и говорить о своих переживаниях, делиться ими. Ведь зачастую ребенок вредничает лишь потому, что не умеет правильно выразить, что он сейчас чувствует, что его огорчает или злит.

Конечно, речь здесь не идет о том, чтобы потакать детям в любых их капризах. Без разумных ограничений воспитание невозможно. Но в случае с обидой на ребенка маме в первую очередь нужно научиться справляться со своими эмоциями. И серьезным подспорьем в этом может стать еще одно правило:

Ни в коем случае не использовать обиду на ребенка как «воспитательный инструмент».

Так происходит, когда мама удерживает свою обиду на длительное время, всячески ее демонстрируя с целью вызвать у ребенка чувство вины и раскаяния. Увы, ничего хорошего из такого «воспитания» не получится. Ребенок не понимает причин такого ее поведения, он лишь видит, что мама его больше не любит, не хочет с ним разговаривать и играть. Такое лишение материнской любви для него — катастрофа. Сколько бы он ни вредничал перед этим, мама для него все равно самый главный человек в мире, она сама — этот мир, а ее забота и любовь — жизненная сила, без которой ребенок просто погибнет.

Глядя на окаменевшее мамино лицо, на поджатые губы, слыша ее холодное «уйди, я не хочу с тобой разговаривать», он видит лишь, что мама его отвергла. Его маленький мир рушится, он испытывает ужас от надвигающейся гибели и понимает лишь одно: чтобы уцелеть, нужно любой ценой вымолить у мамы прощение. Никакой связи происходящего с недавним конфликтом из-за разбросанных игрушек или несъеденной каши ребенок, конечно же, не видит. Ему просто не до этого, он напуган и подавлен. В его всхлипывающем «мамочка, прости» лишь просьба вернуть любовь, жизнь и мир, которых он лишился в одночасье. И когда мама спрашивает все тем же ледяным тоном: «за что тебя простить?», он совсем теряется, потому что у него нет ответа. А маму это еще больше сердит, она считает его поведение неискренним и продолжает наказывать провинившегося ребенка своей затянувшейся обидой. Потом она, конечно же, его простит, обнимет, потреплет по голове и скажет: «Ну что, теперь ты понял, что так делать нельзя?» И заплаканный ребенок послушно кивнет, прижимаясь к теплой маминой руке. Но вместо назидательного урока он вынесет из этой истории лишь опыт отвержения.

Теперь он знает, что мама в любой момент может лишить его своей любви и что это очень больно. Мир перестает быть для него безопасным в самой сердцевине его детского бытия — в отношениях с мамой. Жить в таком небезопасном мире становится страшно.

И чем чаще мама будет прибегать к таким «воспитательным мерам», тем меньше будет у нее шансов достичь желаемого результата. Дело в том, что при повторяющихся болезненных ситуациях детская психика просто снижает чувствительность к ним, чтобы не разрушиться от боли и ужаса. Но выборочно ослабить одно лишь чувство боли невозможно. Поэтому у ребенка снижается общая способность к переживанию любых чувств. Его душа замерзает, подобно сердцу Кая из сказки про Снежную Королеву. Радость он тоже будет переживать «вполсилы», а вместе со своей болью перестает чувствовать и чужую.

Но самым разрушительным последствием такого «воспитания» становится для ребенка убежденность в том, что любовь нужно заслужить, что любят лишь хороших, не совершающих ошибок, делающих все и всегда только правильно. С точки зрения христианства это совершенно неверный взгляд. Бог говорит, что любовь дается не по заслугам принимающего, а по благости дающего: …любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? (Мф 5:44–46).

Да, мама может разозлиться на своего ребенка по немощи. Да, она способна тут же «упаковать» свою злость в обиду, чтобы не испугать ребенка во время ссоры. Но осознанно использовать эту обиду как способ воспитания нет никакого смысла. Да и слишком уж дорого этот способ потом обойдется и ребенку, и матери.

Причин, заставляющих маму обижаться на своего ребенка, может быть сколько угодно. И каждая из них для нее важна, сколь бы незначительной она ни казалась со стороны. Ведь это — ее жизнь, ее боль и слезы, ее руки, опущенные от бессилия. Упрекать ее за такую обиду — значит лишить остатков уверенности в своей материнской состоятельности, нагрузить ее новой порцией вины и сознания собственной никчемности.

Однако есть одна общая причина, которая лежит в основе множества частных обид подобного рода. Зная о ней, мамочкам будет проще справляться со своими чувствами в сложных ситуациях с ребенком. Дело в том, что первые месяцы и годы жизни ребенка мать проводит с ним в почти полном эмоциональном слиянии. После девяти месяцев беременности, когда оба их сердца бились в ее теле и на двоих было одно ее дыхание, мама еще долго будет воспринимать ребенка как часть себя самой. Она будет чувствовать его эмоции и желания как свои собственные, по оттенкам его плача она точно знает, болит ли у него животик, проголодался ли он, или ему просто надоело лежать в мокрых пеленках. Эта материнская сверхчувствительность нужна ей для того, чтобы понимать потребности младенца, о которых он еще не умеет сказать словами.

Но когда этот период естественного слияния заканчивается и примерно в три года у ребенка наступает первый серьезный кризис отделения от матери, ей бывает очень непросто выйти из этих привычных отношений. Именно здесь и появляется та самая основа для разнообразных обид на ребенка.

После длительного эмоционального слияния мама неосознанно может воспринимать своего ребенка как равного себе. А отсюда до обиды по любому поводу — рукой подать.

«Почему он злится и кричит на меня, а я должна в ответ молчать и улыбаться? Почему он вредничает на прогулке, а я должна это терпеть и не вредничать в ответ? Вообще, почему я ему все время что-то должна, а он мне ничего не должен?»

Проще говоря, обида появляется у мамы именно там, где она либо воспринимает ребенка как равного себе взрослого, либо сама эмоционально «проваливается» в детство и видит себя маленькой беззащитной девочкой, которую обижает этот злой мальчишка, которого почему-то все называют ее сыном.

И если научиться видеть эти свои «провалы» в мнимое равенство с ребенком, то обид будет в разы меньше, а переживать их станет намного проще. Каких-то хитрых психологических техник тут нет. Достаточно просто знать о такой опасности и не обманывать себя, когда разум говорит: «вот, сейчас ты снова поставила себя с малышом на одну доску. Будь осторожна, обида бродит где-то рядом».

Остальное — дело навыка. Остановив себя подобным образом хотя бы однажды, мама получает новый опыт, на который потом сможет опираться уже с большей уверенностью. Ребенок не равен взрослому, он пока еще лишь формируется как личность. И на этом пути его и маму ждут порой очень неожиданные открытия.

Например, бывают ситуации, когда дети словно бы проверяют родителей на проч­ность своими выходками. Но и в этом случае у них вполне определенная задача — проверить, до каких пределов простирается наша любовь к ним. Готовы ли мы любить их такими? А вот такими? Или даже такими вот?

И взрослость родителей проявляется здесь как раз в способности, не разрушаясь, воспринять детский гнев, обиду, оскорбления и дать обратную связь, в которой не будет таких же чувств, а будет ясно считываемый ответ: да, я люблю тебя даже такого, я готов быть с тобой рядом и поддержать тебя, помочь тебе. Такое поведение очень успокаивает детей, потому что это — поведение сильного, старшего. Того, на кого можно опереться, кто выдерживает то, чего еще не научились выдерживать дети.

Заповедь о почитании родителей в Ветхом Завете — очень серьезный закон. Об этом можно судить хотя бы по тому, что ее нарушителей закон Моисеев предписывал побивать камнями: Кто злословит отца своего, или свою мать, того должно предать смерти (Исх 21:17). Однако заповедь эта носит не просто родовой или бытовой характер. Дело в том, что народ Израиля представлял собой прежде всего религиозное сообщество. А отец и мать в этом сообществе были для человека самыми первыми учителями закона. Они первыми рассказывали ему о Боге, о том, как праведно жить перед Ним на земле, учили различать добро и зло. Тот, кто не почитал родителей-учителей, не почитал и сам закон. Отвергающие же закон отвергали и Бога, а значит, становились людьми ни к чему не годными, которым в древнем мире не было места среди живых.

Такова внутренняя логика этой заповеди, в которой безусловно предполагалось, что отец и мать будут словом, делом и собственным примером наставлять своих детей в праведной жизни.