Станьте хорошим пограничником

В чем причина нашей беззащитности во многих житейских ситуациях, как ее преодолеть, как научиться себя защищать? За советом мы обратились к психологу, писателю, публицисту Александру Ткаченко.

— Александр Борисович, я уже познакомила и Вас, и читателей с собственным горьким опытом: почему, с Вашей точки зрения, я не находила в себе сил противостоять вымогательству со стороны рабочих-ремонтников? Что не позволяло мне сказать им «нет»?

— Это очень показательный, хрестоматийный, можно сказать, пример размытых личностных границ. Синдром, которым страдает множество людей, выросших в советское время, и их детей. Эти люди воспитаны на долге: «Ты должен! Ты не имеешь права!.. Всё твое личное должно оставаться на десятом плане».

— «Жила бы страна родная — и нету других забот…»

— Да, и в результате человек плохо понимает, где начинаются его границы и где заканчиваются границы другого человека. И очень часто путает именно свои потребности и желания с потребностями и желаниями других людей. Самый простой маркер размытости границ — это именно неспособность сказать «нет». Человек боится быть неделикатным, боится чужие границы нарушить, не видя, что это его границы в данном случае грубо нарушены, это в его дом вошли, это его обирают, да притом еще и говорят: «Ты, пожалуйста, никому об этом не рассказывай».

— Что же это за границы такие, как они обозначаются?

— Это целый комплекс феноменов, которые, собственно, и определяют человека как индивидуума, выделяя его из всех остальных людей. Понятие «границы» включает территориальные границы человека: его дом, квартира, комната, в которую никто не имеет права без его разрешения входить, а также телесные границы: у вас есть тело, и к нему никто не имеет права прикасаться без вашего позволения. И если у человека в детстве не было своей комнаты, в конце концов, стенки, на которую он мог бы именно те картинки повесить, которые ему нравятся, или если телесные границы человека грубо нарушались, если его били, то потом человеку очень трудно бывает понять, где начинается его территория, а где заканчивается чужая.

И то же самое — с проявлениями эмоций. У человека с несформированными границами просто нет представления о том, что в этих проявлениях допустимо, а что недопустимо. Он вообще любое эмоциональное проявление считает избыточным, недопустимым, потому что его так воспитали. Он не понимает, что имеет право и на недовольство, и на возмущение чужим произволом. У него все это подавлено. И это тоже слабость границ, потому что, проявляя эмоции, мы защищаем свое пространство от того, что вызвало у нас неприятные чувства. Ведь что такое недовольство, возмущение? Это тоже инструмент, который позволяет человеку охранять свою территорию от вторжения.

— А почему у одного человека с границами все в порядке, а у другого они размыты?

— Потому что их воспитывали по-разному. Я уже упоминал здесь советский период — там размывание границ было поставлено просто на поток. Буквально с младенческого возраста человеку внушался приоритет общего над личным, коллективного интереса перед его собственным. Жить нужно ради других, ради высокой идеи, ради общей цели… Нет, я не хочу сказать, что это само по себе плохо — жить ради других и ради общей доброй цели. Это близко и христианству тоже. Но в советском варианте это было почему-то связано с полным игнорированием собственных потребностей человека.

— Да, наших родителей, а затем и нас воспитывали на примерах «беззаветного героизма», жертвенности, нам внушалось, что человек должен работать на износ, отдавать себя, не стоя за ценой… Вопрос об оправданности жертв при этом вообще не имел права быть заданным. До сих пор помню стихотворение какого-то чувашского поэта про комсомольца, который погиб, спасая из горящего дома свой комсомольский билет… А тому, кто пытался возразить и сказать, что человеческая жизнь все же дороже, чем документ, кричали: «Мещанин! Обыватель! Циник!». И грозились не взять с собой в коммунизм.

— Это неглупые люди придумали, на самом деле. Потому что человек, который совершенно не бережет и не защищает себя, максимально управляем. Это целая система формирования особой породы людей — строителей коммунистического общества, как раньше говорили. Людей, которые всегда всем должны, а вот им никто ничего не должен. Потому что всеобщие блага превыше личных.

Это сейчас новорожденный ребеночек лежит в палате вместе с мамой, а во многих клиниках еще и с папой. А раньше родившегося ребенка сразу забирали и уносили и потом приносили только кормить. Когда ребенка после родов отнимают от матери, он это воспринимает как отвержение, как то, что маме он не нужен. На эмоциональном уровне у него не просто ужас брошенности, а ужас смерти, потому что он чувствует, что без мамы не выживет. Эмоционально он умирает. А потом будут ясли (потому что декретный отпуск был всего два месяца и до трех лет сидеть с ребенком, как сейчас, никто себе позволить не мог), детский сад, школа. Я думаю, что это тоже не просто так делали. Наверняка это было частью продуманной системы воспитания нового человека — человека, который никогда не будет качать права. А если с точки зрения психологии, то это человек, у которого потом будут очень, очень слабые личностные границы.

— Но не только же от общественно-политического строя это зависит. И после развала Союза выросли уже люди, неспособные себя защитить, и среди тех, кто в нем вырос, есть люди, прекрасно защищенные.

— Тут все зависит от опыта детства, от традиций в семье. У кого-то детство было заполнено вынужденным одиночеством, таким, в котором бессмысленно было что-то требовать от мамы, потому что она всегда на работе, всегда занята, у нее нет возможности твои требования удовлетворить. А у кого-то наоборот — мама была всегда рядом, любящая, понимающая, ребенок знал, что его любят, что он может подойти, попросить и получить то, что просит. И потом этот опыт трансформировался в способность что-то просить или требовать у других людей; и наоборот, говорить «нет» тем, кто требует чего-то недолжного, и не чувствовать при этом себя виноватым.

Слава Богу, что ее сейчас обсуждают, эту проблему, что она встала в повестку дня. Обсуждение дало понимание того, что с личными границами у нас все обстоит очень, очень печально, и целый ряд распространенных психологических проблем на самом деле относится именно к этому блоку — к проблемам несформированных или вообще отсутствующих личностных границ, когда человек не в состоянии выделить свое «я» из массы других людей. Поэтому не умеет озвучить свои потребности и желания, не умеет их удовлетворять, не умеет защищаться. И соответственно, точно так же не умеет уважать чужие границы, чужие потребности и желания.

— Свои границы защитить не может, но в чужие вторгается легко?

— Да. Когда человек плохо понимает, где кончается его территория, он настолько же плохо понимает, где начинается территория другого человека. И влезает на нее… Из лучших побуждений, может быть.

— А что делать-то, если я не хочу оставаться таким вот человеком без границ?

— Скажите, а в каких ситуациях — в отличие от той ситуации с ушлыми ремонтниками — вы способны свои границы отстоять?

— Я никому не позволю использовать в разговоре со мной ненормативную лексику, не допущу грубой фамильярности, говорить мне «ты» вместо «вы» имеют право только близкие, друзья и священники. И уж точно я никому и нигде не позволю кощунствовать, глумиться над моей верой. Вот тут я любого сумею на место поставить, уверена.

— Вот, у Вас даже голос изменился, я очень хорошо это услышал. Сразу напор появился, энергия. Чувствуется, что все так и есть. Понимаете, границы личности никогда не бывают сплошными и однородными. А в норме они должны быть пластичными. Там, где надо, — раскрываться, впускать дорогих людей, их любовь, тепло. Где надо — становиться очень жесткими, крепкими. Человек должен ощущать свои границы и управлять ими. А у нас почему-то одна из двух крайностей: либо границы размытые, считай, что их вовсе нет, либо железобетонная стена, за которую человек просто намертво забился. И чужих границ он не видит, потому что своя у него глухая, он из-за нее не может выглянуть.

Надо учиться управлять границами, и надо их укреплять, конечно. Каким образом? Вот мы сейчас с Вами поговорили, и для Вас что-то изменилось. Правда? Вы различили сильные и слабые участки своих границ, увидели, где Вы свою территорию уверенно и твердо защищаете, а где проявляете слабость, даже беспомощность. Вы расширили свой понятийный аппарат, Вам сразу какие-то вещи стали более понятны, лучше видны. Это первый шаг к решению проблемы — теоретическое знакомство с предметом. Слава Богу, сейчас есть Интернет, полно всякой литературы. Не вся полученная таким вот образом — самостоятельно — информация равноценна, но что-то нужное Вы для себя найти сумеете.

Однако не всегда этого найденного будет для Вас достаточно. Дело в том, что наши эмоции — это память тела. Эмоции — это реакции тела, хоть мы и привыкли считать их исключительно ответом души. Эмоции — это реакция гормональной и сердечно-сосудистой систем, реакции мышц и т. д. Ученые спорят, рождаются ли эмоции непосредственно в психике, чтоб затем проявиться в телесных реакциях (учащенное сердцебиение, напряженная поза и т. д.), или, напротив, эмоции — это телесная реакция на изменение внешних обстоятельств, а отражение этой реакции в психике — уже следствие. Но в любом случае вне тела эмоция невозможна. Любая эмоция — это всегда телесное реагирование. То, что связано с нарушением личностных границ, всегда связано с эмоциональным опытом. Чем сильнее чувство обиды, злости, возмущения, тем больше сил нужно потратить на его подавление. Есть три вида реакции живого существа (человек — не исключение) на агрессию: бей, беги и замри. И самая энергозатратная — это не первая, то есть не вступление в бой, а именно третья, «замри» — притворись мертвым. Больше всего здоровья мы оставляем, именно когда притворяемся мертвыми, то есть безучастными. Потому что при этом подавляется целый комплекс телесных реакций, целый гормональный процесс, который должен, наоборот, сделать человека максимально сильным, быстрым, ловким — для отражения этой агрессии либо для бегства — спасения от нее. И это сидит в человеке, и стресс пробуждает эту память тела.

Мне запомнился яркий пример из воспоминаний митрополита Антония Сурожского. Когда он учился в школе, его каждый день избивали, издевались над ним, мучили. И вот он, будучи уже священником, человеком зрелого возраста, прошедшим войну, проезжал мимо бывшей своей школы. И, посмотрев на нее, потерял сознание. Просто упал в обморок. Вот что такое память о детской травме. Она — в теле. И просто переоснащением своего разума новыми знаниями справиться с нею, наверное, невозможно или, по крайней мере, очень трудно. Поэтому здесь необходима направленная работа со специалистом.

Для того чтобы Ник Вуйчич был счастлив, потрудиться пришлось не только ему, но и окружающим его людям — А какие еще факторы могут влиять на способность человека защищать свои границы?

— Только опыт формирования границ во взаимодействии с другими людьми в детстве. Когда границы в порядке, человек чувствует свою полноценность и значимость. Ну вот вам пример — Ник Вуйчич, уж инвалиднее некуда, казалось бы, но это полноценный человек, красавчик, просто звезда.

— Я полагаю, это заслуга на треть его личная, на треть его родителей и еще на треть — того общества, в котором он рос.

— Совершенно верно. Если бы родители и общество в него не вкладывались — и эмоционально, и материально, и всячески, если бы не уделяли ему столько внимания, если бы он такой поддержки не получил, то, конечно, не знали бы мы никакого Ника Вуйчича.

Инвалидность сама по себе ничего не определяет. Все зависит от отношения окружающих к этому человеку и от его собственного отношения к себе. Я знаю женщину, которая взяла из провинциального детского дома мальчика со страшным диагнозом — БАС, боковой амиотрофический склероз. Родители этого малыша, узнав о диагнозе, его бросили. И я мог наблюдать, как с этим мальчиком чудо происходит, как он буквально расцветает. Он, наконец, опознает свои чувства, проживает их: радуется, возмущается, веселится. Когда человек попадает в агрессивную среду, когда о нем не заботятся, когда его за человека не считают, все его чувства игнорируются или подавляются, и он ничего не может изменить, он просто умирает эмоционально. Он все свои чувства выключает, потому что с ними очень много боли связано. А когда о человеке заботятся, когда его чувства уважают и принимают, он перестает бояться их проявлять. Так для человека создается среда, где он может ожить, где он может опять начать чувствовать.

Но эти проблемы границ, они могут возникнуть и у ребенка совершенно здорового, из благополучной, казалось бы, полной семьи. Это происходит, когда ребенок получает все, что он хочет, но притом никому нет дела до его чувств; когда взрослые его проблемы игнорируют либо заменяют своими; когда от ребенка просто откупаются, немедленно покупая ему все, что он просит, — лишь бы не «доставал». В результате в материальном отношении у ребенка все в порядке, а вот с личными границами беда. Неслучайно дети из таких семей пускаются во все тяжкие, когда подрастают…

— Я это заметила, когда работала судебно-криминальным репортером. Основной процент подростковой и молодежной преступности нам давали никакие там не детдомовцы (вообще ни одного детдомовца не видела, кстати, на скамье подсудимых), а именно детки из благополучных (внешне), обеспеченных семей.

— Они пытаются свое пространство обозначить, понять, где пределы их возможностей и прав. А сколько-нибудь здорового представления о личных границах у них нет. Возможности огромные, денег выше крыши, административный ресурс — положение и связи родителей — очень часто также присутствует. И вот на выходе мы получаем «золотую молодежь», людей, которые совершенно не считаются с чужими границами, потому что их собственные границы не были сформированы в детстве.

— А мне кажется, что основная причина наших слабых границ — это то, что можно назвать внешним воспитанием. Внешнее воспитание — это когда перед ребенком ставят или, вернее, когда ребенка ставят перед стандартным комплексом требований — хорошо учиться, хорошо себя вести, помогать по дому, не делать того-то и того-то, а до его душевного состояния никому никакого дела нет. Мы все в той или иной мере жертвы такого воспитания, несмотря даже на то, что воспитывающие искренне хотели нам добра.

— Понимаете, внешнее воспитание, как Вы это назвали, ставит перед собой только одну задачу — сделать ребенка максимально удобным. Мы возвращаемся к тому, с чего начинали. Хотя это не только советское воспитание, это, может быть, общемировая такая проблема: социум формирует людей таким образом, чтобы они были максимально управляемы. Потому что человек, который не умеет говорить «нет», это человек, которым очень легко манипулировать. А манипуляция — самый простой способ управления, в том числе и управления государством.

Есть хорошая метафора: ребенка лепят, как снеговика, из трех снежных комков. Самый большой, нижний, — это все, что касается телесной жизни ребенка: здоровье, питание, одежда, гигиена, отдых. Верхний шар, самый маленький, голова, то есть это именно голова — все, что касается знаний, разума, обучения. А средний шар — это чувства. Вот на эту часть ребенка, к сожалению, мало кто внимание обращает. Без центрального шара снеговичок получается. И в результате вырастает человек, крепкий телесно, успешный в учебе… и с крайне примитивными, бедными чувствами. А потом мы удивляемся: вроде все у человека в порядке, всё есть, почему же он начинает пить, или колоться, или экстремальным спортом заниматься и разбивается где-то в горах; ведь экстрим, неоправданный риск, опасность ради опасности — это суицидальная форма поведения, на самом деле. В чем дело?.. Человека не научили чувствовать, уважать свои чувства и, соответственно, чувства других людей. Человек эмоционально не развит, не образован. В то время как у Ника Вуйчича с чувствами все в порядке, поэтому на встречи с ним люди толпами идут, чтобы с этим богатством его чувств соприкоснуться, и книги его нарасхват. Повторю еще раз, слава Богу, сейчас эту проблему все-таки замечают, хотя бы поднимают эти вопросы — вопросы воспитания чувств. Трудно представить, что тридцать лет назад нечто подобное звучало бы более или менее публично и массово. А сейчас какой-то прорыв намечается.