Нам оставлено исповедание

В истории нашей страны XX века слишком много вопросов, по которым до сих пор в обществе нет консенсуса. Это интервью с историком, профессором СПбГУ, доктором исторических наук Сергеем Львовичем Фирсовым – попытка коснуться некоторых из них.

Три Крещения Руси

– Сергей Львович, некогда Русь называли Святой, и крестоношение было в обществе если не нормой, то разделяемым большинством идеалом. В XX веке Россия взошла на голгофу, и Крест Христов, как и кресты распятых одесную и ошую разбойников, очевидны. А сегодня какой крест можно назвать русским?

– У каждого человека есть свой крест. Наверное, есть крест и у народа. Какой крест ныне несет русский народ? Это вопрос очень сложный, отчасти даже парадоксальный, если мы вспомним, что до 1917 года Россия – православная империя, а после прихода к власти большевиков в течение достаточно длительного времени – богоборческое государство. Причем в первые десятилетия советской власти это богоборчество бушевало в откровенно кровавом массовом терроре, обращенном, прежде всего, против епископата, духовенства, верующих мирян, а потом, закономерно, и вообще против человека как такового.

Власть делала все, чтобы новые поколения не просто не знали имя Бога, но и не желали знать

В это время уничтожались и епископы, и священники, и активные миряне. Власть делала все, чтобы новые поколения не просто не знали имя Бога, но и не желали знать. Это была своего рода идеологическая селекция. В 1920–1930-е годы богоборчество в Советском Союзе достигло таких масштабов, каких не знала христианская Церковь за всю свою историю. Уничтожался даже календарь. Сегодня мы это можем заметить, просматривая советские фильмы, например, «Волга-Волга». Из провинциального города в Москву едут молодые и не очень люди. В дороге они поют песни. Часть пути плывут на пароходе. Все это сопровождается краткими текстовыми сообщениями: первый день шестидневки, второй день шестидневки, третий день шестидневки…

– «Шестоднев»^[1] такой? Обезьяничанье на Первотворение: «Мы наш, мы новый мир построим»…

– Без воскресенья. Его вообще как будто уже не существует. Сбивается сакральная перспектива: воскресенье перестает быть праздничным днем.

– Конечно, воскресение – это же в христианской традиции малая Пасха «восьмого дня»: выход в пакибытие. Для бросающих Богу вызов – сами как боги (ср. Быт. 3, 5) – вход туда по-прежнему загражден.

– В новой версии советского мира – пять дней работа, на шестой – выходной.

– Это какая-то запрограммированная «недоделанность», как, впрочем, и программное отрицание, что человек создан Богом. В экзегетике число 6 означает самодовольство с отказом от благословения. Освященная же церковная жизнь тяготеет к семикратности, поэтому, в частности, 7 таинств.

Кадр из фильма «Я шагаю по Москве»

– Да, а в приведенном фильме – пример богоборчества, когда вроде бы о Церкви и не говорится, но можно заметить, как церковные традиции выхолащиваются из жизни. Еще пример, другая эпоха – хрущевская. «Я шагаю по Москве» – известный фильм 1963 года. В этом фильме есть любопытный эпизод: герой идет по бульвару со своим новым приятелем, которого вдруг кусает собака. Рядом оказывается мальчик, у него и интересуются: «Твоя собака?» – «Нет, – отвечает тот, – но тетки, которая попросила побыть с собакой, пока она сходит в церковь».

– Ну да, такие, мол, и детвору эксплуатируют, и собаки у них кусаются...

– Да, весь этот негатив в образ заложен. Дальше: «Так сходи в церковь, позови эту тетку», – говорит герой фильма. «Я не могу, – отвечает мальчик, – я пионер». Тогда взрослый молодой человек, предлагавший пионеру сходить в храм, сам идет и вызывает оттуда эту женщину. Старый храм показан пустым, пожилой священник читает проповедь нескольким не менее преклонных лет старушкам.

Я вспомнил эти пропагандистские приемы, чтобы показать, как идеология проводилась даже в фильмах, напрямую не касавшихся церковной тематики. Церковь пытались выставить маргинальной, никому не нужной структурой, а в итоге и превратить в таковую. Безусловно, в то время верующие несли крест нападок, притеснений, гонений.

В то время верующие несли крест нападок, притеснений, гонений

– А сегодня?

– Сегодня верующие тоже несут крест. После изменения политической ситуации в стране Церковь перестали воспринимать как враждебную силу, госатеизм остался в прошлом. Однако Церковь все равно оказалась в чрезвычайно непростом положении. Она должна дать ответ на упования миллионов, воспитанных в советской, атеистически ангажированной коммунистическим учением, атмосфере. При этом надо иметь в виду, что традиция для большинства вновь приходящих в Церковь прервана. Такая задача – разве это не крест?

Сергей Фирсов – Как восстановить традицию?

– Для кого-то приход в Церковь есть результат долгих раздумий, попыток найти Бога, понять себя; воцерковление для них предполагает изучение церковного богослужения, постоянное посещение служб, глубокую внутреннюю работу над собой – таковые и восстанавливают традицию. Но мы должны быть честными и признать, что далеко не для всех такая работа над собой и погружение в церковное Предание становятся потребностью. Это очень тяжелый труд – крестоношение. Большинство же приходят в Церковь, не утрудившись вникнуть во всю эту беспощадную к падшему человеку глубину Богооткровенного учения, отрицая какую-либо свою ответственность перед Богом. Как должна встречать Церковь таких захожан? Большой вопрос. Неслучайно эпоху после 1990 года называют эпохой Второго Крещения Руси.

– Часто еще эпоху новомучеников начала XX века называют кровавым Крещением Руси – вторым, тогда нынешнее – уже третье.

– Для Церкви и та и другая эпоха – крест.

– В Крещении, собственно, спогребаемся в смерть Христову – действительно, так и обретается крест, если уж заговорили про эту аналогию с таинством церковным. Святитель Николай (Велимирович) даже выделял периоды русской истории в соответствии с семью таинствами Церкви, и в его классификации этот цикл завершился. Выстоявшие в кровавом XX веке удостоились таинства рукоположения как народ святой, царственное священство (1 Петр. 2, 9), а для отброшенных коммунистической волной в язычество наступает возможность нового Крещения, и так далее, по этой логике, начинается новый большой исторический круг таинств.

На острие

– В чем суть крестоношения новомучеников?

– Церковь мистическую спасать не нужно. Новомученики спасали Церковь историческую – своей кровью спасали, отвечая, быть может, за какие-то прошлые ошибки. Это одна из главных коллизий при рассмотрении эпохи новомучеников: Церковь спасает Господь, в ответ на исповеднический подвиг верующих. Церковь как столп и утверждение истины

(1 Тим. 3, 15) в спасателях не нуждается, разве что в исповедниках. Она пребывает вечно, ее спасает Сам Христос. Это тот вопрос, который предъявляли митрополиту Сергию (Страгородскому): зачем вы спасаете Церковь?

– Да, известна же установка митрополита Петра (Полянского): «Веруй и умей нести свой крест». Да тот же священномученик Вениамин (Казанский) за несколько дней до расстрела писал: «Не Платоновы, Чепурины, Вениамины и т. п. спасают Церковь, а Христос»...

– Вот! Но было и стремление Церкви, полагалось, спасительное для ее «внешнего положения», найти свое место в политической структуре государства, даже если это государство атеистическое, которое будет вероломно вмешиваться в кадровую политику Церкви, декларативно, как в советские годы, при этом заявляя, что Церковь от государства отделена. Однако мы не должны забывать, что есть теоретические выкладки, а есть реальная история, живые люди…

Русская традиция государственной жизни – это традиция, прежде всего, церковная. Государство у нас создавалось в соработничестве с Церковью и по определению – православное. По крайней мере де-юре. Российская империя – православная империя. Русский Царь, являясь главным ктитором Церкви, в то же самое время являлся «белым царем», то есть Царем для всех подданных разных исповеданий.

Арест святителя Тихона

В советское время Церковь была отделена от государства декларативно, однако государство посредством чекистов пыталось подчинить кадровую политику Церкви своим интересам. То есть заставить церковную иерархию соглашаться на кадровые решения, которые устроили бы официальные богоборческие власти: если власть арестовывала какого-нибудь архиерея, то Церкви предписывалось в лице своего Священноначалия найти повод для того, чтобы его освободить от занимаемой кафедры. Патриарх Тихон пойти на такое не желал и не мог. Когда власти кого-то арестовывали, то на кафедру ставился викарий, но имя арестованного за Богослужением поминалось.

– То есть сохранялось как раз мистическое единство и целостность Церкви?

– Да, но власть это не могло устроить. Арестованный архиерей все равно, получалось, оставался архиереем. Таким образом, проблема Декларации 1927 года– это не проблема слов: беды власти – наши беды, а ее радости – наши радости, – это всё слова… Хотя и слова могут смущать. Дело, прежде всего, в возможности советской власти влиять на кадровую политику Церкви, при этом уничтожая даже тех, кто, по крайней мере внешне, был лоялен к власти. То есть нелояльностью к режиму со стороны репрессированных и расстрелянных власть не могла оправдать своих бесчинств, в результате которых к 1939 году на свободе осталось только четыре правящих архиерея…

Нелояльностью к режиму со стороны репрессированных власть не могла оправдать своих бесчинств

Но давайте попытаемся понять митрополита Сергия (Страгородского). Он принес свое имя на алтарь Церкви. Вдумайтесь: человек, воспитанный в условиях православного мира, оказался во главе Церкви в эпоху господствующего зла. Что делать? Его родную сестру расстреляли, его ближайших соратников уничтожили. На него оказывалось колоссальное давление. Власть, которая обещала ему некие преференции, обманула его ожидания. Тем не менее он сумел дожить до того времени, когда вождь вспомнил о Церкви и институционально Московская Патриархия стала возрождаться. Да, она воссоздавалась, имея не просто опыт гонений, но и страха, что в любой момент может все повториться.

– Так оно и случилось. Доводилось общаться со священниками старшего поколения, еще заставшими митрополита Сергия и последующие времена, они и рассказывают, предостерегая и нас не расслабляться: «Мы тоже думали, что это уже никогда не повторится, потому что это просто не может повториться! Но пришел Хрущев, и началось…».

– Было, думаю, немаловажное для митрополита Сергия еще одно обстоятельство: постепенно вырастало новое поколение людей, для которых советская власть была естественной властью, они просто не знали другой жизни и уже совсем по-другому, чем оппоненты митрополита Сергия, воспринимали советскую действительность. Мы не должны забывать и этого обстоятельства. То, что для заставших еще XIX век было в осоветченном XX-м странно, для людей, родившихся уже после прихода к власти большевиков, было нормой, они просто не знали ничего другого.

– Недавно довелось прочитать, как отец Иоанн (Крестьянкин) осаживал ультраправославных, которые обвиняли митрополита Антония Сурожского: он, мол, и в парижском Нотр-Даме проповедует, и чуть ли не женское священство у протестантов одобряет (а владыка, с одной стороны, учитывал специфику западных условий христианской жизни, а с другой – никогда не считал протестантских «пасторов» священниками, признавая их лишь обычными проповедниками). И вот, когда такую критику владыки Антония услышал отец Иоанн, он тут же приложил палец к губам: «Тсс… Ни-ни, ни слова! Мы тут по острию ножа ходим, а он там – на острие иглы… Нам нельзя, а ему – можно!» Так и в отношении митрополита Сергия легко сейчас разглагольствовать...

– Да!

Закваска

– Почему Русская Голгофа была явлена именно в XX веке? Не предшествовала, как в истории Крещения многих народов, так называемой Константиновой эпохе, а увенчала ее. Почему?

– Окончание Константиновой эпохи у нас можно считать началом эры мученичества. Я не знаю ответа на этот вопрос, но можно сказать словами Сергея Булгакова, будущего отца Сергия, об этих предреволюционных годах начала XX века: «Россия экономически росла стихийно и стремительно, духовно разлагаясь». Современники это замечали: экономическое развитие на фоне духовного упадка.

Быть может, это внутреннее разложение связано со слишком быстрым развитием промышленности, индустриализацией, ростом городского населения, невозможностью города быстро реагировать на приход в его стены деревенских жителей. С одной стороны, пошло разрушение так называемой крестьянской культуры, форсированное формирование субкультуры пригородов со всеми отрицательными ее свойствами. С другой стороны, сыграл роль невысокий уровень культуры среднегородского жителя. С третьей стороны, вырождение дворянства как правящего класса и его обнищание – началось то, что называется «вырубка вишневых садов». Это тоже важный момент. Традиционные дворянская культура и быт изживали себя, стремительно мутировало и крестьянство, все это происходило быстро и необратимо, в контексте сложных внутренних и внешнеполитических обстоятельств.

После 1910 года вопрос о европейской войне стоял уже на повестке дня. Проведение спокойных экономических реформ в условиях войны было в принципе невозможно. Это понимали многие. К сожалению, Россия не могла уклониться от решения этих сложных внешнеполитических задач. Великая держава должна была играть по тем правилам, которые были обусловлены ранее договорами с союзниками.

О том, что война закончится революцией, догадывались многие политики того времени

О том, что война закончится революцией, догадывались многие серьезные политики того времени. В качестве примера вспомню о министре внутренних дел Правительства С.Ю. Витте – Петре Николаевиче Дурново. Незадолго до смерти в начале 1914 года он послал свою записку Императору Николаю II. Это, можно сказать, была своеобразная загробная записка. Она была прочитана после того, как Дурново умер. Читая ее сегодня, ловишь себя на мысли, что он был политическим пророком: предсказал появление большевиков, хотя слово «большевик» не было прописано. Он говорил о том, что Первая мировая война закончится для России плохо, даже если она окажется победительницей в этой войне, в силу того, что Россия экономически очень зависит от своих союзников – Франции, Англии, Бельгии и т.д. То есть победа России в войне вместе с союзниками означала бы утверждение этой экономической зависимости от тех, сообща с кем она воевала. С другой стороны, поражение могло привести к росту оппозиционных настроений и к весьма сложному для русского трона положению. Он писал, что наша интеллигенция не понимает, что, даже придя к власти в условиях революции, она у этой власти не удержится и будет сметена еще более левыми радикальными силами: мужиком с топором. Повторяю: эта записка была написана до начала Первой мировой войны. Император ее читал.

Но одно дело ставить диагноз, другое дело – предлагать паллиативы, решения вопроса. Конечно, врач – это, прежде всего, диагност. Но даже поставив правильный диагноз, ты не всегда имеешь под рукой необходимые лекарства, которые помогли бы социальному организму выздороветь. Так произошло и в России.

Мы можем считать, что крест дается не в наказание, но во вразумление. Однако понять, насколько этот крест послужил вразумлению народа, мы сможем не сразу, а по прошествии определенного срока. Большое видится на расстоянии. Понять, были ли извлечены практические выводы из данных России уроков, мы сможем спустя некоторое время.

Понять, были ли извлечены практические выводы из данных России уроков, мы сможем спустя некоторое время

– Если большевики-коммунисты копировали богоборческий и антиклерикальный опыт Великой Французской революции, то как, по сравнению с Католической Французской церковью, ответила на этот вызов Русская Православная Церковь?

– Это так считается, что большевики копировали их опыт.

– В любом случае – в чем проявился именно Русский православный крест в обстояниях революционного шабаша?

– Ни в одной христианской стране не было против духовенства совершено столько расправ, не было убито столько архиереев, священников и активных мирян. Ни в одной христианской стране, за исключением, пожалуй, Албании, столь неуемно не уничтожались храмы, не закрывались монастыри. Практически вся церковная жизнь к концу 1930-х была уничтожена.

– Что осталось?

– Помимо совсем небольшой группы клириков, возглавляемых несколькими архиереями и служившими в нескольких храмах, остался опыт исповедничества, о котором тогда никто не говорил и который тогда никому, за редким исключением, не был известен. Этот опыт стал хранящимися до времени дрожжами.

– Закваской в трех мерах перетертого в муку народа…

– Да, и эта закваска уже в наше время послужила на пользу Церкви. Получается, что новомученики жили для XXI века и далее, для будущих поколений. Новомученики стали тем ферментом, который помогает Церкви превратить теплохладных в горячих и тем самым исполнить новозаветное слово апостола Иоанна Богослова (ср. Откр. 3, 14–16).