Свет отца Сергия

Дивные дела происходят с нами, и ведь как незаметно, как бы случайно всегда начинаются: пошел куда-то человек, увидел там нечто, заинтересовался… И ступил, сам того не ведая, на порог большого и совсем не случайного события своей жизни.

В начале января 2019 года, собирая рождественский подарок для своей 11-летней крестницы, я взяла с «детской» полки православного книжного магазина тоненькую книжку, изданную Сестричеством во имя Святителя Игнатия Ставропольского при Духосошественском храме на Лазаревском кладбище в Москве – священник Сергий Соколов, «Прощеный день». Мое внимание привлекли яркие, и, на мой взгляд, прекрасные иллюстрации художника Анатолия Подивилова. На последней страничке кратко сообщалось, что содержание книги – воспоминания священника о его детстве. Но кто он, этот священник, когда жил, где служил? Никаких биографических данных издание не содержало. И все же я купила книжку «Прощеный день». Дома я начала ее читать…

И оказалось, что передо мною – прекрасная русская проза, живая вода того же источника, из которого и Бунин, и Шмелев, и Никифоров-Волгин, и Сергей Дурылин, и Борис Шергин, и Юрий Коваль… И, может быть, вообще вся подлинно русская проза и поэзия.

Прекрасная русская проза, живая вода того же источника, из которого и Бунин, и Шмелев

«Кряхтя и шепча молитву, дедушка топчется по комнате, тяжело передвигая ноги в валяных сапогах, роется в углу, где навешано платье, лазит в карманы, говоря иногда вслух: ‟Нет, не то, не то”, – потом идет умываться: он громко отфыркивается, плещет водой, шлепая по лицу, кашляет.

– Ну, ты, мать, прости меня… Мы с тобой много лишнего наболтали и нагрешили, а мне служить… – говорит он, утираясь полотенцем и тщательно протирая между пальцами.

– Бог тебя простит, – кротко говорит бабушка, – ты меня прости.

Дедушка зажигает свечу. Свеча плохо разгорается, и дедушка тихо поднимает ее и опускает, потом, защитивши огонь левой рукой, направляется в зал. Половицы скрипят под ним.

(…) Дедушка зажигает лампадку и приготовляется читать правило. В зале в переднем углу у нас – большая икона Спасителя на полотне. Пред Спасителем стоит на столе чаша с вином, в левой руке Он держит хлеб, а правую поднял для благословения. Глаза Спасителя устремлены к небу. Я люблю глядеть на эту икону, когда по вечерам, под праздники, она освещена лампадой. Сидишь себе на диване в темном углу, и никто тебя не видит и не слышит. Один Спаситель все видит и все слышит, и приятно это, что Он все видит и все слышит. Вот на колокольне сторож редко и протяжно прозвонил часы. Мирно и тихо в комнате, при мерцании лампады пред Спасителем; мирно и тихо там, откуда донеслись звуки колокола, – на колокольне: мирно и тихо теперь и в самой церкви, наполненной темнотой и священной тишиной».

Желание узнать что-то об авторе повести закономерно привело меня в Интернет, и тут выяснилось, что приобретенная мною книжка содержит текст значительно сокращенный; полный же текст повести «Прощеный день» можно найти на портале Православие.Ru. В начале 1990-х повесть была опубликована в журнале «Москва», редактором которого в ту пору был известный писатель, лауреат Патриаршей премии Владимир Крупин. Из его краткой аннотации следовало, что изданную в 1910-м году книжку принесла в редакцию «Москвы» некая «тихая скромная женщина в платке». Прочитав повесть, редактор и его коллеги поняли, что «…это настоящее душеполезное чтение, духовная радость». Но никаких сведений об авторе аннотация Крупина также не содержала. Я искала эти сведения – и одновременно читала-перечитывала «Прощеный день».

…Мальчик подрастает в семье своего дедушки – простого сельского священника, труженика и мудреца. Дедушка и бабушка – пара, сросшаяся корнями, соединенная любовью – тихой, не нуждающейся ни в каких словах, ни в какой сентиментальности или ином эмоциональном надрыве. Они могут добродушно препираться, они постоянно друг над другом подшучивают, но при всем этом совершенно очевидно, что отделить их друг от друга может только смерть, и та условно.

Вместе с мальчиком и его родными мы проживаем – минута за минутой – один из самых светлых и пронзительных дней церковного года, Прощеное воскресенье, канун начала Великого Поста. Вместе с ними затемно спешим в церковь, видим съехавшихся со всей округи крестьян, слушаем скорбные песни об изгнании Адама, а потом помогаем дедушке кормить коров и бежим кататься на ледянках с высокого берега Оки. А вечером встречаем гостей и вместе с ними уплетаем пышные бабушкины блины… и просим друг у друга прощения перед нелегкой дорогой Святой Четыредесятницы. И не забываем послать блинков беднякам. И понимаем, что главное в этой жизни – не богатство, не слава, не чины и звания, а мир, любовь, согласие и вера.

Главное в этой жизни – не богатство, не слава, а мир, любовь, согласие и вера

«Дедушка говорит звучно и выразительно, выговаривая больше на ‟о”, некоторые слова не разбирает и потому книжку поднимает над аналоем, поворачивая ее к свету. В некоторых местах он поднимает голос, стучит ногтями по аналою, в чувствительных местах он всхлипывает, берет платочек, утирает, приподнявши очки, слезы и опять кладет платочек около себя на аналой. Он рассказывает про двух монахов, которые были в ссоре; один не хотел мириться, когда другой пришел за этим. Но вот этот другой, по совету старца, себя в душе осудил, а своего врага оправдал, и с этими мыслями пошел мириться.

– И не успел он, – говорит дедушка дрогнувшим голосом, обведя всех пристальным взглядом, – и не успел он постучать в дверь келлии, как тот отворил ее и упал на колена, навстречу брату: прости меня, милый брат мой!..

Дедушка совсем плачет, снимает очки, утирается и громко кашляет. Петр Михайлов кулаком смахивает набежавшую слезу, Иван Алексеев утирается полой шубы, бабы плачут и еле достают до глаз кончиками платков, которыми повязаны их головы, даже мальчишки присмирели. На клиросе разрозненными, неуверенными голосами допевают последнее ‟Буди имя Господне…”. Дедушка уходит в алтарь, унося с собою книгу, платок, очки».

Да, нетрудно было догадаться, что автор рассказывает о собственном детстве, о своих бабушке и дедушке. По некоторым вехам можно было определить, что действие повести происходит в 1880–90-х годах. Село, в котором оно происходит, стоит на берегу Оки… Что дальше? Поиски в Сети не давали ничего. Наконец я обратилась за помощью к своим друзьям в Фейсбуке – вдруг кто-то из них что-то знает?

Сейчас я понимаю, насколько мала была вероятность удачи. Это подлинное чудо! От Михаила Лыскова – ныне насельника Соловецкой обители и редактора сайта «Духовенство Русской Православной Церкви в ХХ веке» – я получила фотокопию фрагмента «Рязанских епархиальных ведомостей» за 1911 год: в неофициальном отделе сообщалось о выходе в свет книги, написанной законоучителем Первой мужской гимназии протоиереем Сергием Соколовым, и предлагалось выписывать ее непосредственно у автора за 30 копеек.

Так началась моя встреча с этим удивительным человеком, пастырем, педагогом, богословом, писателем, мужественным исповедником веры в наступившие вскоре безбожные времена.

***

Отец Сергий Сергей Алексеевич Соколов родился в 1866-м году в Скопинском уезде Рязанской губернии, в священнической семье. Ему был всего год, когда его отец, священник Алексий Соколов, умер; овдовевшая мама будущего протоиерея вместе с детьми, Арсением (†1911), Сергеем и Николаем (†1910), вернулась, по всей видимости, в дом своих родителей, протоиерея Иоанна Добротворцева и его супруги. Будущий отец Сергий окончил Рязанское духовное училище, Рязанскую семинарию и Московскую духовную академию. Вот что можно прочитать о его ученических годах в книге бывшего преподавателя семинарии – рязанского историка, краеведа и архивиста, выпускника Московской духовной академии Степана Дмитриевича Яхонтова (1853–1942) «Воспоминания» (Рязань, 2017; книга вышла минимальным тиражом, сканы ее страниц прислал мне тот же Михаил Лысков, которому я обязана львиной долей собранного материала):

«В восьмидесятых годах было обыкновенно в семинарии на годичном собрании читать перед собранием с присутствием архиерея, прочих высоких лиц и духовенства лучшие сочинения. Помню, на первый же год читал сочинение Сергея Соколова об Иване Сусанине. Маленький мальчик, очень умненький, написал очень литературно, так, что мне не конфузно было выступить с ним. Он удостоился похвал. Мы были с ним впоследствии сослуживцами в семинарии, он был помощником инспектора и законоучителем Первой гимназии...».

Воскресенье Сгонное

С 1899 года (то есть с момента иерейской хиротонии) по 1917 год отец Сергий служил законоучителем Первой Рязанской мужской гимназии, а также – с 1912 по тот же революционный год – Мариинской женской гимназии в Рязани; был членом епархиального совета, благочинным. С 1918 года отец Сергий служил в Успенском соборе, с 1919-го – в рязанском Казанском женском монастыре: часть сведений об отце Сергии я нашла на монастырском сайте. Когда «власть рабочих и крестьян» забрала монастырь под концлагерь для «чуждых элементов», отец Сергий перешел в храм Воскресения Христова («Воскресенье Сгонное» – потому что возле нее собиралось городское стадо – или «Звонное», так называли эту церковь в Рязани; в 1950-х она была снесена).

Все источники говорят о высоком духовном и нравственном авторитете протоиерея Сергия Соколова

Все источники говорят о высоком духовном и нравственном авторитете протоиерея Сергия Соколова, о его известности в Рязани, и не только в Рязани. («Всюду такой же – что ни делал, все благоразумно и умно», – пишет упомянутый выше Степан Яхонтов). Он мужественно противостоял обновленцам, вел с ними диспуты. В сентябре 1925 года был арестован вместе с двумя архиереями – архиепископом Рязанским и Зарайским Борисом (Соколовым, своим однофамильцем) и викарным епископом Глебом (Покровским) – и еще восемью известными в Рязани протоиереями, в числе которых – служивший вместе с отцом Сергием в Казанском монастыре Александр Климентовский. Всем вменялась «организация нелегального контрреволюционного сообщества», а отцу Сергию, в частности, то, что он «способствовал распространению журнала ‟Циркуляры” контрреволюционного содержания» и «созданию церковной библиотеки с подбором контрреволюционной литературы». Какое-то время обвиняемые провели в Рязанской тюрьме, потом их перевели в Москву, в Бутырки. Приговор датирован мартом 1926 года: Соколов Сергей Алексеевич отправлен этапом в ссылку, в Нарымский край. Ссылку он отбывал в селе Подгорное.

Вернувшись из ссылки в 1928-м году, отец Сергий снова стал служить в Воскресенской церкви – вплоть до ее передачи обновленцам, предположительно в 1935-м году. Дата смерти протоиерея Сергия Соколова – 6 октября 1940 года.

У отца Сергия и его супруги Евгении Васильевны было шестеро детей: дочери Мария, Анна, Вера, Елизавета, Надежда и сын Николай. В начале 1990-х Надежда Сергеевна – скорее всего, младшая из дочерей – обратилась в прокуратуру Рязанской области с просьбой о реабилитации отца, осужденного, напомню, в 1926-м году, и в 1992-м году такое решение было прокуратурой принято. Эти сведения – из базы данных ПСТГУ; и, поскольку речь там идет лишь об одной судимости Сергея Алексеевича Соколова, мы можем предположить, что умер он все же своей смертью. Этот же вывод можно сделать из публикации сайта Казанского женского монастыря – там не сообщается о каких-либо еще репрессиях в отношении протоиерея Сергия Соколова после возвращения из нарымской ссылки. Однако в статье Татьяны Синельниковой об истории рязанской Воскресенской церкви (2009 год) сообщается, что после передачи храма обновленцам священник Сергий Соколов был «арестован и сослан». Если кто-то может внести ясность в этот вопрос – прошу откликнуться.

***

Благодаря уже упомянутому здесь Михаилу Лыскову (сама, без него, я вряд ли бы что-то нашла) в моих руках оказалось несколько публицистических и богословских работ отца Сергия, в том числе поразительный некролог, написанный им, внуком, – по деду, тому самому дедушке из «Прощеного дня», священнику Воскресенской церкви рязанского села Кузьминское Иоанну Добротворцеву: он отошел ко Господу после долгой и многотрудной жизни в апреле 1895 года, 85 лет от роду:

«Отец Иоанн, при ясном и светлом уме, был самого скромного мнения о своих умственных достоинствах и каждого считал умнее себя; будучи истинным христианином в жизни, он, казалось, не замечал своих добродетелей и любил повторять слова апостола Павла: ‟о себе не похвалюся, токмо о немощах моих” (2 Кор. 12, 5). И все это в нем не было ложным самоумалением, за которым обыкновенно скрывается большое самолюбие, жаждущее возвеличения, а выходило как-то просто и искренне. Он крепко держался за свою любимую поговорку: «Кто уступил, тот приобрел». (…)

Отец Иоанн имел незлобивое и кроткое сердце. Зная его характер и всматриваясь в его жизнь, невозможно было представить, чтобы этот человек мог иметь на кого-то зло или питать к кому-нибудь враждебное чувство: так это не шло к его всегдашнему мирному настроению. А если когда и выходило у него с кем-нибудь недоразумение или неудовольствие, то он первый спешил просить прощения, никогда не давая себе труда разбирать, был ли этот другой старший или младший его (старше или младше по отношению к нему – Ред/), был ли он равный ему или подчиненный его. Он и другим любил напоминать слова Священного Писания: ‟солнце да не зайдет в гневе вашем” (Еф. 4, 26), сам, таким образом, будучи первым и неуклонным исполнителем этого нравственного правила. В смиренной и незлобивой душе отца Иоанна жила вера в Бога пламенная и крепкая. Привязанность его к небесному была какая-то особенно живая, незатемненная никакими человеческими умствованиями. Когда ему приходилось говорить о Боге, о спасении, о будущей жизни, то он говорил именно то, в чем, чувствовалось, и есть вся сила. Он не говорил ничего такого, что только кажется душеспасительным и имеет ‟образ благочиния”, а не имеет той внутренней силы, которая трогает человеческое сердце…».

***

Оба они, и дед, и внук, были великие труженики. Вот передо мною – книга отца Сергия «Почему мы должны верить во Иисуса Христа как Бога?» (Рязань, типография Братства

Святого Василия, 1911 год). Начинаю читать – и сразу захвачена этим текстом, нимало не потерявшим актуальности:

«Как бы ни был человек далек от христианской веры и от религии вообще, все же он не может совсем закрыть глаза на эту веру. Ведь нельзя же закрыть глаза на то, что в течение почти двух тысяч лет миллионы людей верили во Христа как Бога, молились Ему, ради Него шли на кресты, костры, на мучения, покорно преклоняли головы свои под удары мечей. Нельзя закрыть глаза на то, что и теперь миллионы людей молятся Христу, плачут перед Его Крестом, с молитвою к Нему умирают. Впрочем, если некоторые как будто и закрывают глаза на все это, то (…) просто потому, что очень уж все это привычно, очень примелькалось. Звонят колокола и утром, и вечером, люди идут в церковь, идут из церкви, говеют, постятся, зажигают лампадки…».

Первая страничка книги о Христе с дарственным автографом Отец Сергий говорит с теми, охладел к вере, кто потерял ее или никогда не имел; с теми, для кого Православие – только привычный, примелькавшийся пейзаж с колокольнями да «народный обычай»; кому «недосуг» всерьез задуматься о Христе, потому что слишком много земных дел. Он показывает духовную бесплодность толстовства и иных захлестнувших Россию теорий, в которых Христос – «просто человек».

«Христианство, победившее мир, – пишет отец Сергий, – существует и до настоящего времени – не как просто нравственное учение, не как направление или школа, но как Вселенская Церковь».

Аргументы отца Сергия идут не только от образованности, исторической и богословской эрудиции, но и от сердца непосредственно; и обращается он – не только к интеллекту читателя, не только к его способности рассуждать, но и к его сердцу:

«Пусть не думает никто, что вера эта держится только на каких-либо отвлеченных рассуждениях. Сердце просит этой веры, и в сердце коренится она (Рим. 10, 10 – ‟сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению”). Сердце вам говорит, что без Христа как Бога жить нельзя, нельзя и умирать. И если бы весь мир говорил вам, все ученые мира говорили бы, что Христа не было, или, если Он и был, то чудес не творил, из мертвых не воскресал, всё-таки сердце ваше, знающее, что значит жить, что значит страдать, что значит терять близких и самому умирать, наперекор всем и всему скажет: ‟Нет; Христос был; Он творил чудеса и воскрес из мертвых. Он мой Бог и Спаситель – и в этой жизни, и в будущей”».

Без Христа как Бога жить нельзя, нельзя и умирать

Еще один документ, раскрывающий личность рязанского отца-законоучителя, – его речь на гимназическом выпускном акте, 1910 год:

«Дорогие юноши! Что смысл жизни в любви – такую истину, такую правду жизни люди не сами нашли. Ее принес на землю Спаситель мира, Иисус Христос, который сказал про Себя: ‟Я есмь путь и истина и жизнь” (Ин. 14, 6). В Нем и ищите истины и правды жизни. Если же в своих юношеских порывах будете искать правды жизни без Христа и вне Христа, то заплутаетесь во тьме человеческих заблуждений. Порой заблестят пред вами болотные огни этих заблуждений, и вы пойдете за ними. Но они обманут вас, заведут в болото и тину, и вы там погибнете. Так погибает множество молодых людей в наше время, кончающих жизнь самоубийством.

Но не думайте, что Христову правду можно отыскать только через книги, путем рассуждений и умственных изысканий, – хотя Господь приводил к истине людей и этим путем. Есть другой путь – более легкий и более верный. Не отрывайтесь от верующей народной массы, и вы найдете путь к правде жизни: не думайте, что она темна и суеверна, а вы выше ее. Если оторветесь, то засохнете духовно, как ветвь, оторванная от дерева: ее нужно только бросить в огонь (ср. Ин. 15, 6). Будьте в общении с народным церковным телом, идите туда, где верующая народная масса живет и дышит – в Божий храм; слейтесь душой и сердцем с нею, и вы не умом, а сердцем почувствуете, что такое правда жизни. Дайте волю вашему сердцу, и оно, вместе со всеми, воскликнет: ‟Отче наш, Иже еси на небесех!..”»

Вот такое было у России духовенство. Это я к тому, что сегодня нередко можно услышать или прочитать в соцсетях: дескать, если народ после революции громил церкви и жег иконы, то это потому, что «попы» своим поведением воспитали в народе ненависть к себе…

Народ был разный. Кроме тех, кто громил и жег, были те, кто до последнего отстаивал церковь, не давая ее закрыть или, скажем, передать обновленцам. Степан Дмитриевич Яхонтов рассказывает о том, как отбирали храмы у православных в Рязани, и упоминает Воскресенскую церковь (Воскресенье Сгонное), последним настоятелем которой был

«…академик (т.е., выпускник духовной академии – Ред.) С.Соколов, мой ученик, бывший перед тем кафедральным протоиереем и настоятелем Казанского монастыря (не самого монастыря, а храма, который действовал еще какое-то время после закрытия Казанской обители – М.Б.), был и законоучителем Первой гимназии. Как священник образцовый и писатель, он побывал до этого в ссылке за Уралом. Служба его в храме была очень содержательна; храм по порядку в нем был первый (т.е. выходил на первое место – М.Б.). Однажды явились – пожалуйте ключи, а вы убирайтесь. Даже своих вещей не мог взять… Так, один за другим, передали обновленцам и древние храмы».

В другом месте Степан Дмитриевич сообщает, что отец Сергий «страдает без храма».

Еще одно упоминание об отце Сергии в мемуарах Яхонтова связано со знаменитым уроженцем Рязани – академиком Иваном Петровичем Павловым. Незадолго до своей кончины, скорее всего, в 1935-м году, Иван Петрович посетил родной город. Его встретили как выдающегося земляка, окружили шумными и ненужными почестями, весьма его утомившими: «Разве то ему было нужно. Не понимают они души старика. Ему нужно было воспроизвести свое прошлое – детство, юность в Рязани…» – сокрушается Яхонтов. Кроме того, Иван Петрович хотел помолиться об упокоении своего отца, священника Петра Павлова: и ему нужен был священник для совершения панихиды на отцовской могиле. Конечно местная власть восприняла это нервозно: как же так, советский академик, пример для пионеров, и вдруг – панихида… Однако же спорить не стали, и даже могилу отца Петра на Лазаревском кладбище в Рязани быстренько в порядок привели.

«Привезли на автомобиле бывшего священника Воскресенской церкви Соколова, – рассказывает Степан Дмитриевич, – и сказали ему, чтобы он побыл пока до приезда Павлова в кладбищенской сторожке и не выходил…».

Из дальнейшего текста Яхонтова можно понять, что власти не сумели договориться меж собой, что ГПУ хотело, чтобы панихиду для академика Павлова служил другой священник, более лояльный к советской власти, нежели прошедший уже через тюрьму, этап и ссылку Соколов. Яхонтов сообщает, что за отцом Сергием после этой встречи на кладбище следили, что его

«...провожал один агент всю дорогу, что ему ни с кем нельзя было говорить. А насчет Павлова они же выразились ‟А академик! И панихиду служит!” О, умники! Вот их бы в академики!»

По мнению Степана Дмитриевича, в отместку за эту панихиду, за знакомство академика Павлова с протоиереем Сергием Соколовым власть передала обновленцам Борисоглебский собор, а православным оставила на всю Рязань одну Скорбященскую церковь…

***

От светлого детства в доме дедушки-священника – до этих черных лет…

От тех черных лет до нашего времени…

Мы встретились с отцом Сергием. Его свет дошел до нас.

«Проза здесь настолько родниково-чиста, – писал Владимир Крупин о «Прощеном дне», – что, войдя в чтение, не видишь строк, слова растворяются в жизни. Читаешь и видишь духовными очами и эту сельскую церковь, утро воскресенья, огни фонарей, горящие свечи, и дом батюшки, слышишь оживаемым слухом древние и вечные слова утренней службы и убеждаешься – жива Русь. Ведь ничего не умерло, ничего не погасло».