В тысячный раз спрашиваю себя, правильно ли я воспитывал своего Гио. С самых ранних лет объяснял ему, что такое хорошо и что такое плохо, как должен жить настоящий мужчина, чтобы не опозорить ни себя, ни тех, кто стоит за тобой. И что пусть человек лучше без головы останется, но себя не потеряет. Для меня жизнь по справедливости была всем, и Гио в этом был моей копией. Но даже еще круче. Я по жизни несколько раз прогнулся. А он не успел…
В 16 лет Гио как-то незаметно пристал к иеговистам. Я не обращал на это внимания. Думал, перебесится и сам отойдет. Тупость какая-то по улицам мотаться и брошюрки прохожим впихивать. По идее должно быстро надоесть. Э-э-э, если б было так просто… Гио приходил с собраний возбужденный, с горящими глазами, рассказывал про своих «свидетелей», какие они во всем правильные, абортов не делают, не курят, а если кого на факте поймают, тут же выкидывают из своего кутка на все четыре стороны. И сплошное противопоставление сразу.
– Наша соседка Цицо вот такой золотой крест носит и сама тут же о своих абортах во дворе рассказывает. Слушать противно. И через слово «клянусь Богом» говорит, – возмущался сын.
И тут же все раскладывал по полкам, сыпля цитатами из карманной Библии, которую таскал при себе. Что, мол, клясться никак нельзя. И крест, это орудие казни, на свою шею цеплять – последнее дело. Особенно трясло его при виде наших мамао. Джипы были реально больной точкой. У меня, к слову сказать, эти святоши тоже особого восторга не вызывали. Но и реакции такой у меня не было. Каждый делает деньги как может.
Я Гио так говорил:
– Главное – ты человеком будь, а остальные тебя не касаются. Верующие – те же люди. А значит, с кучей шлака внутри. У кого-то меньше, у кого-то больше. Это уж как получается.
Гио смотрел на это по-другому. Для него любой минус, увиденный у человека с крестом, вырастал до громадного бревна. И тем яростней он выставлял своих свидетелей как каких-то суперлюдей.
Я только посмеивался:
– Ты молодой еще. И хочешь все на белое и черное разделить. Жизнь – это как хороший лечо. Много всякой всячины, но это дает свой особый привкус.
Еще Гио взахлеб рассказывал о том, как их, свидетелей, притесняют и гоняют:
– Мы мученики и получим воздаяние в той жизни!
Для меня это все было из параллельной реальности и казалось не актуальным.
Спорить с сыном мне было лень. Больше напирал на его учебу. Гио в этом плане не создавал проблем, учился в институте неплохо. Успевал ездить по каким-то своим конгрессам, общаться с «братьями» по вере. К нам с матерью относился уважительно. Потому как для свидетелей это первое дело. Я даже радовался, что сын четко сидит в своих им же выбранных рамках, не курит, не напивается с ребятами во дворе, а про наркотики, на которые успели подсесть несколько его школьных друзей, тем более смешно было и заикаться. Его новые друзья часто приходили к нам домой. Все они были тбилисцами, производили хорошее впечатление. У них были свои общие заморочки типа нельзя, по их вере, отмечать Новый год, дни рожденья и еще что-то в этом роде. Я не вникал. Не люблю фанатиков любого толка. Лишь бы эти игрушки не мешали жить окружающим людям.
Все шло нормально. У него даже появилась девушка из своих иеговистов, и они собирались пожениться, но откладывали это событие на конец института. Гио хотел найти приличную работу, чтобы самому содержать семью и не зависеть от моей помощи. Так прошло еще три года.
Однажды Гио поехал в горы для встречи со своими собратьями. Я даже не поинтересовался, к кому именно. Сын часто ездил по каким-то своим делам в разные части Грузии. Возвращался обычно в хорошем настроении как человек, выполнивший какую-то свою важную миссию. Как говорится, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не тащило в рот какую-то пакость.
Гио не было четыре дня. Потом нам позвонил один из его иеговистов и сказал, что сын в больнице, у него сепсис. Оказывается, там, в горах, он пропорол суком ногу при спуске. Вначале не обратил внимания, завязал кое-как. Потом долгий путь вниз. Кое-как добрались до города. Поехали в больницу, когда с ногой уже была полная труба. Мы с женой тут же собрались и поехали по названному адресу.
В коридоре у палаты нас встретили «свидетели», человек 20. Мы восприняли это нормально. Они очень сплоченные и, чуть что, первые прибегут на помощь. Я зашел поговорить с лечащим врачом. Нормальный такой тип в очках. Смотрю, он нервничает.
– У нас, – говорит, – проблема. Нужно срочно делать переливание крови. Но ваш Гио категорически против. Говорит, по их вере нельзя. Поговорите с сыном. Рана нешуточная.
Я понесся к Гио. У него жар. Глаза с расширенными зрачками, весь мокрый от пота.
– Э, – говорю, – Гио, сынок, не дури. Время давит.
А он на своем моторе:
– Нам нельзя чужую кровь.
– Хватит болтать глупости! – ору на него. – Весь мир переливает – и ничего, Господь Бог ни на кого не в обиде.
– Вы ничего не знаете о Библии! Ваши попы неправильно ее трактуют. Истина только у нас.
«Истина только у нас, – твердил сын. – Я – свидетель Иеговы: умру, а не отступлю. Никакого переливания!»
– Сейчас не время вести диспуты об истине. Не упрямься. Я скажу врачу, и они сделают, что надо.
Гио аж затрясся:
– Папа, это для тебя не важно: ты – темный человек. Я – свидетель Иеговы и не предам его. Умру, а не предам. Никакого переливания!
Тут набежали на меня его болельщики и давай орать мне в уши свои цитаты.
Я озверел:
– Заткнитесь все! Я не собираюсь терять сына из-за ваших сказок!
И сейчас мне трудно вспоминать всё, что было потом. Агония Гио… Эти чужие лица… Похороны… Страшно, но факт. Потерять единственного сына в XXI веке из-за сепсиса… в центре города…
Келех по Гио мы делали в одном известном ресторане. В соседнем зале случайно оказался священник, услышал эту историю от кого-то и пришел потом со мной поговорить. Сам. Просто по-человечески утешить, поддержать меня – как отец отца. Тогда мы с отцом Зурабом и познакомились. Он стал заходить ко мне домой. Каким-то чудом удержал от самоубийства. Много чего рассказывал такого, о чем я раньше и понятия не имел. Если б знал это раньше, может, и с Гио по-другому сложилось. Сейчас уже поздно об этом говорить… Жажда справедливости иногда заводит человека в им же созданный тупик.