Жить так, чтобы граница между миром Небесным и земным не ощущалась

Сегодня, 3 ноября, аккурат между днем памяти любимого им преподобного Гавриила (Ургебадзе), близкого ему и по духу, и по кавказской горячей крови, и празднованием особо чтимой им Казанской иконы Божией Матери, – 9 дней отцу Илиодору из Оптиной пустыни. Публикуем воспоминания об этом неустанном подвижнике, служке Божией Матери наших дней.

Иеродиакон Илиодор (Гайриянц)

Он со святыми запросто обо всем договаривался

Иерей Дионисий Куваев, настоятель храма Богоявления Господня с нижним храмом 40 Севастийских мучеников, Козельск (район Механического завода):

– В Оптину пустынь еще в самом начале ее возрождения ушел брат моей мамы, мой дядя. Он, будучи студентом театрального училища, оказался как-то в Оптиной на экскурсии… Встретил там отца Илиодора и так был потрясен его словами, – видимо, отец Илиодор и проводил экскурсию, – что, пообщавшись еще, так и сказал: «Хочу остаться». – «Езжай за вещами и возвращайся», – ответил ему отец Илиодор. Так мой дядя Вячеслав стал монахом Гавриилом.

Для всей родни это был шок. Тогда его мама, наша бабушка, решила съездить в Оптину. Приезжает, он уже принял постриг. Она, зайдя в Оптину, первому встречному – а им, разумеется, оказался отец Илиодор, он вообще был в Оптиной везде и всюду, – сказала, что хотела бы видеть Славика Торшина…

– А я уже не Славик, – уперся отец Гавриил, когда батюшка Илиодор примчался к нему в келлию, объявив: мама приехала! А тот так, поначитавшись древних патериков: – Какая мама? Я же уже монах! Постриг принял…

– Ах, так! – со всей своей горячностью отозвался тогда отец Илиодор, но все-таки попытался и того привести в сыновние чувства: – Что значит, она тебе не мама?! – но, так и не найдя отклика, объявил, – Тогда с этого дня она мне будет мамой!

Схиархимандрит Илий, отец Илиодор и отец Дионисий

И всё оставшееся время до ее собственного пострига, когда к монахиням так уже и обращаются: «мать», – он нашу бабушку «мама Вера» и называл. Потом ее с именем Мариам постригли. Сейчас она уже почила, – встречала там, наверно, отца Илиодора, – Царствие им Небесное!

Отец Илиодор и некоторых еще, знаю, других женщин так – «мама такая-то (далее ее имя)» – начинал называть, – и, насколько понимаю, все эти женщины после приняли постриг.

Его сыновнее отношение к матерям, женщинам – к его благоговению пред Божией Матерью восходило

У него вообще к матери, к женщине было особое отношение, трепетное какое-то. Хотя и отшутиться мог. Никогда не брал яблок из женских рук: «Нет, спасибо, одного уже угостили… Вот, всё расхлебываем…». Но его сыновнее отношение к матерям, женщинам – к его благоговению пред Божией Матерью восходило. Сказано: все теперь от рода Новой Евы. Сыновние чувства, благодарение были для него неизбывны. Он же и про свою маму рассказывал, что это она его вымолила для служения Церкви. Он впервые уже в сознательном возрасте, когда мама уже почила, именно в день ее памяти, в храме – в Троице-Сергиевой лавре – оказался. Когда мужья начинали жаловаться отцу Илиодору вдруг на жен, тут же прерывал на полуслове: «А ты когда ей в последний раз цветы дарил?! А как ты еще свою любовь возгреваешь? Что ты делаешь для этого? В ресторан ты ее хоть раз или в кафешку сводил? Что ты даришь ей? По дому помогаешь?» Хотя, впрочем, так же и жен вразумлял порою: «Вы своих мужей всё пилите-пилите… Как он к тебе при этом нормально относиться будет? Не с другого начинать надо, а себя ты-то как ведешь себя по отношению к нему?» Умел как-то мир наладить.

Благодаря отцу Илиодору, обратившему некогда в монашество нашего сродника, и вся семья наша приняла Крещение. Потом на каникулы нас, детей еще, привозили в Оптину, оставляли на месяц-два, на всё лето. Мы там днями вертелись рядом как раз с отцом Илиодором, только и успевали за ним носиться: в лавочку, что-то наберет, потом раздавать полетел паломникам, всех встречает, где-то размещает, проповедует… То уже служить на могилу убиенной оптинской братии побежал, то акафист уже читает в храме… А то и на просфорне, – она тогда еще у Святых врат была, – возились вместе с ним. Мы просфоры выделываем, а отец Илиодор читает: молитвы, каноны, акафисты… Он, конечно, тоже что-то раскатывал там, – какую-то такую, самую трудоемкую работу брал на себя, – но только одним глазом поглядывает, что он там и как руками делает, а сам весь – в книге, положит ее на стол рядом среди муки, читает: кафизмы, икос за икосом, кондак за кондаком… Напевает. Он и когда только заходил в просфорню, – как в храм, – всегда возглас даст, книги тут же перебирает, достает нужную… И – давай молиться! Так и работа спорилась быстрее.

Вера у него сильнейшая была, просто сметающая расстояния между мирами

Вера у него сильнейшая была, сейчас он эти таинства все уже зрит воочию, но она и при жизни у него была просто сметающей какие-либо расстояния между мирами. Он со святыми запросто обо всем договаривался. Он молится, а Господь, святые помощь ему посылают, – он тут ее кому-то дальше передает, раздает всё, – опять молится. Иногда подойдет к нему кто, а дать-то и нечего… Но он никогда не признается, не откажет. «Так, сначала все идем на акафист», – тут же его голос прогремит. Ага, сходили на акафист. Святителю Николаю пропели… Стоит там прямо в храме – (в Введенском, в правом приделе), – оглядывается так… Заминка какая-то… Помочь-то еще вроде нечем. «Так! – тут же спохватывается. – Мы еще не сходили туда-то!!» И весь народ идет за ним молиться еще к какой-нибудь из оптинских святынь. А то и улучит минутку – и так как-то склонится к тебе: «Слушай, а я и не знаю… Что-то нет ничего… Акафист святителю Николаю спели, молитву прочитали, а он что-то не прислал пока вспоможения-то…». И тут, в этот же момент, к нему кто-то подходит: «Мы вот к вам приехали… Хотели пожертвовать на что-нибудь благое…» – и он так подмигивает тебе: о! «Видишь, – так и прокомментирует потом, – не знаю, как моя молитва, а мой ропот всегда до него доходит». Отец Илиодор даже вот так вот мог дерзать: я же молитву прочитал, акафист спели, – отче Николае, и где?… Что я должен был, – я сделал… Это такая живая вера, она у него просто изобиловала: просьбами, благодарностью, чудесами.

Отец Илиодор в храме Богоявления Господня с нижним храмом 40 Севастийских мучеников в Козельске на день своих именин

Или рассказывал, когда был экономом, «Волга» у него была, и вот, встала, не заводится. Как-то ее отволокли в ремонт, там ребята-слесари провозились весь день, а отцу Илиодору, как всегда, туда-сюда надо носиться, транспорт нужен! «Да что они там возятся?!» Является к ним уже в нетерпении: «Да что же такое?» Они плечами пожимают: «Не знаем, пока причину не выяснили, не сделали еще»… «Так, – говорит, – толку что-то с вас никакого. Спускайте машину, всё!» – те смотрят в недоумении… «Святитель Николай будет ремонтировать», – поясняет. Ребята оглядываются: «Какой Николай?!» – видимо, еще неверующие были... Переглядываются между собою: «Это как?» – «А вот так! Идите сюда, смотрите!» Сам прыгнул за руль. «Учитесь! Внимание!» Ключ поворачивает и, затаив дыхание: «Только не подведи!» – слышит: трыррррррр! Завелась машина и поехала. Он им только ручкой помахал. «Знакомьтесь, мол, святитель Николай! Мастер на все руки».

Так отец Илиодор и с матушкой Сепфорой и при жизни на расстоянии общался, и когда она преставилась, связи не утерял. «У меня с ней, – смеялся, – договор: я у нее на могилке служу, а она помогает». Такая вера у него была, что он мог что-то и потребовать у святых, подвижников, – да потому что сам был подвижник! Тем более если со своей стороны сделал всё, что мог, а еще и помолился: «Должна же быть взаимность?!»

Почитание Божией Матери – это была сокровенная, непрестанная жизнь его сердца

А вот у Пресвятой Богородицы никогда ничего не просил, кроме спасения, а только воспевал и восхвалял Божию Матерь. Акафисты пел и пел. Никакого дерзновения, только радость обращения уже ликованием его сердце наполняла. Как же он все Ее иконы чтил! Вот и преставился, сам выходец с Кавказа, – на Иверскую! Вот, накануне празднования Казанской его 9-й день отмечаем. А 40 дней на Введение во храм Пресвятой Богородицы будут. Почитание Божией Матери – это была сокровенная, непрестанная жизнь его сердца.

Это он со святыми по-дружески общался – напрямую, по-деловому. А потом еще удивлялся, что это в Оптиной все к нему всех шлют. 100 монахов в Оптиной, а вокруг отца Илиодора всегда 100 человек! В помощи он никому не отказывал, – даже если нет возможности, будет водить за собой за руку целый день, молиться! Пока всё не управится. Еще и попутно тысячу дел да чьих-то проблем решит.

Было ощущение, что он раздает больше, чем получает, – точно умножались средства в его руках

А с чем к нему только не шли. «Мне, вот, крышу надо перекрыть», – скажут. Но отец Илиодор никогда так, чтобы просто из кармана деньги достал-отдал... Нет, он за каждую копейку перед Богом, святыми в ответе. «Где? Какая крыша? Ага. Материал купили? А кто привезет? Чем перекрывать будете? Кто будет делать? А ты их хорошо знаешь? А что они где делали? А там про них что говорят? У меня вот есть мастера», – и т.д. Во всё вникал, – до деталей всё выяснит. Сам что-то урегулирует. Найдет, кого подключить.

В последнее время он и сам порою удивлялся: сколько всего везде надо – там храм строится, там еще кому чем-то помочь, – просто какой-то неостановимый поток просьб, – но и помощь постоянно появлялась. Хотя и было ощущение, что он раздает уже больше, чем получает, – точно умножались средства в его руках.

Он ко всему очень разумно и ответственно относился. Известно же, что был экономом в Оптиной. Многое он и за счет связей решал. КПД у него был колоссальный. Он сам же всё и контролировал, от начала до конца, – когда кому-то передавал то, что ему Господь да святые послали. Даже цветы, бывало, в храм привезут, – он сам тут же бегает: эти в эту вазу ставим, сюда прибавить, тут возьмите, перед этой иконой вот эти розы поставьте, эти – сюда тащите… Во всем принимал самое деятельное и непосредственное участие. Весь был в служении. Как сказано: «кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом» (Мф. 20, 25).

«Геронда»

Владимир Викторович Шпатаков, директор православного издательства «Родное слово», Симферополь, Крым:

– Отец Илиодор – человек добрейшей души. Он как-то мне сказал: «Многие думают, что они ездят в Иерусалим, читают акафисты, – и Господь всё это будет, что, считать? Сколько они там поклонов положили, святынь облобызали? Этим спастись, что ли, намереваются? Нет, – говорит, – Господь нас будет судить по делам любви. Потому что Господь Сам Любовь. Христос спросит нас: кого мы накормили, кого одели, кого утешили, кому помогли, кому что подсказали». И он не только так говорил, он так жил. У нас тут в Крыму, в горах, например, живет семья инвалидов: Дмитрий, прикованный к постели, вместе с сестрой-иконописицей, ему 42, ей 48. Отец Илиодор их, можно сказать, окормлял, они постоянно и звонили ему, что-то всегда посоветует, откликнется. А когда в Крым приедет, тут же ехал к ним. И никогда с пустыми руками – целый багажник еды, гостинцев каких-то закупит, еще чего-то, необходимого для жизни; денежек всегда привезет, оставит им.

Владимир Викторович Шпатаков

Господь нас будет судить по делам любви. Христос спросит: кого мы накормили, кого утешили, кому помогли

Он, кстати, еще до воцерковления медбратом одно время работал, хотя был музыкант, экономист, но вот выбрал себе уже именно служение такое – жизни спасать… Это всё где-то на Кавказе произошло, откуда он был родом. Однажды он там попал на какое-то празднество к теневому миллионеру. И вот, сидят все за столом, пир горой, и вдруг дочь этого богача падает, приступ у нее какой-то, она начинает хрипеть-задыхаться. А там как раз еще женщина-врач была, и вот, этот отец начинает на нее с будущим отцом Илиодором, тогда еще в миру Георгием, медбратом, кричать: «Спасите! Что хотите, отдам, спасите! – на жену поворачивается: – Деньги тащи!» – «Какие?» (а у них там весь дом полон денег). – «Вон там», – объяснил ей как-то. И та приволокла целый мешок денег. Врач с Георгием помочь пытаются. Отец этот мешок денег пододвигает: «Спасите! Спасите! Спасите…». Девица умерла тогда. Это Господь Спаситель воскрешает (Мк. 5, 41–42). А тут лежит это мертвое тело молодого красивого человека, всем, казалось бы, до конца своей жизни обеспеченного: «ешь, пей, веселись» (Лк. 12, 19). Лежит бездыханное, и этот никчемный для нее, скопленный впрок мешок денег… Это одно из таких, потрясших будущего монаха событий, определившее его жизненный путь, приоритеты.

Отец Илиодор. Служение в Оптиной пустыни

Хотя, конечно, и те же акафисты отец Илиодор вовсе не оставлял, даже когда говорил, что не в них всё дело… Кто не помнит, как он их пел, собирая огромное количество людей на эти славословия, особенно Божией Матери. Передавал молитвослов из рук в руки: кому какой кондак, икос читать, – а потом все пели рефреном: Радуйся… А после он еще обязательно, кому бы акафист ни пели тогда, пел вместе со всеми афонским распевом «Агни Парфене»: «Радуйся, Невесто Неневестная…». Именно в молитве, в служении литургии каждый день он и черпал силы. Ночами практически не спал. У него и кровати-то в келлии не было. Так, какой-то маленький, не под его рост, диванчик, постоянно заваленный книгами да на раздачу конфетами, которыми отец Илиодор каждое утро загружал свои бездонные карманы. Я раньше и по несколько месяцев жил с батюшкой Илием, – тогда еще схиигуменом, сейчас схиархимандритом, – в Оптиной пустыни. Спускаемся из батюшкиной келлии со второго этажа, а отец Илиодор на первом жил, – отец Илий в дверь ему стучит: «Геронда, геронда, идем на молитву!» А геронда не откликается. Нет, так нет. А приходим в храм, – он там уже в алтаре кадит! Или идем с батюшкой на раннюю литургию, а навстречу нам отец Илиодор – зима, мороз трескучий, а от него пар валит, – это он уже в источнике окунулся. «Я позднюю сегодня литургию служу», – поясняет. Так нашего геронду Илиодора в келлии вообще и не застать было: он или литургию служит, или молебен какой, акафист с народом распевает, или помогает кому, по Оптиной расселяет, сам же и бегал постоянно, какие-то одеяла искал, кого чем укрыть, чтобы потеплее было… И так он своей заботой людей и не оставлял. Там денежки дал, другому что-то необходимое разыщет, через кого-то лекарства передал, сам что-то отвезет, тех, кто за рулем, то и дело подвезти кого-то просит… Он весь был без остатка в служении. Не то что он какие-то громадные подвиги совершал. Хотя, кто его знает, мы же не в курсе, как он там теми же ночами у себя в келлии подвизался… А так он весь день на виду. Только приедешь в Оптину, уже смотришь – где-то там отец Илиодор идет с кадилом. Когда уже оптинскую братию – отцов Василия, Трофима и Ферапонта – на Пасху 1993 года убили, отец Илиодор постоянно молился в часовне у их могил. С народом много общался. Помогал-помогал-помогал. И словом, и делом. Всегда стремился не упустить даже малой какой возможности сделать что-то доброе. Как батюшка Иоанн (Крестьянкин) говорил: «Спасайся малым доброделанием».

Отец Илиодор спешил жить, – торопился сделать как можно больше полезного

Отец Илиодор спешил жить, – торопился сделать как можно больше в этом мире чего-то полезного. И от него эти гонцы доброделания во все концы света мчались. Господь многое ему открывал, где и у кого беда, нужда какая. Помню, мы как-то поужинали да за столом за разговором засиделись. Уже почти 2 часа ночи, звонок: «Батюшка, благослови! Мы тут на Севере, ты нас благословил в монастырь Александра Свирского поехать, мы сбились с пути, заблудились, помолись!» Мне так и захотелось прокричать им там: «Да спим мы уже, спим!!» Но они-то знают, что отец Илиодор на спал ночами. А то, что с пути сбились, – так это у них с батюшкой Илием по их молитвам известный эффект: они кого-то отправляли куда-то, те приезжали вроде как ни с того ни с сего в какое-то совсем другое место, даже опытные водилы у депутатов могли так заплутать, никакие навигаторы молитву пересилить не могли, у батюшки Илия с отцом Илиодором Небесные навигаторы, – так вот, эти люди оказывались именно там, где нужна была помощь! Причем успевали иногда в самый последний момент кого-то спасти – чуть ли не из петли вытащить, или просто поддержать человека практически уже в отчаянии.

На похоронах отца Илиодора мы оказались рядом за столом с одним его духовным чадом, – хотя отец Илиодор был только в иеродиаконском сане, но он действительно нес апостольские труды, проповедовал, духовно вел многих, – и вот, этот его духовный сын, сам также уже принявший сан, священник, так и сказал:

– Да, отцу Илиодору уже в монастыре просто мало места было, во всей России ему места уже не хватало… Его любовь простиралась всеохватно на весь мир и до Небес, – Господь и призвал его уже в Царство Небесное – оттуда людям помогать.

Отец Илиодор в храме Ярославских чудотворцев г. Казани, 2014 год

У меня в жизни два светильника, два примера совершенно самозабвенного служения Богу и людям – схиархимандрит Илий и отец Илиодор. Сколько в них источаемой на всех и всюду любви, смирения, кротости. Хотя, когда надо, и обличить могут. Отец Илиодор про батюшку Илия говорил: «Батюшка Илий наш – как преподобный Серафим Саровский, свой крест служения Церкви и народу несет». Люди-то Божии всех любят, – молился же преподобный Серафим, чтобы Господь «архиереев, которые онечестивятся», помиловал, а его самого в ад забрал… Известно же, что Господь тогда преподобному Серафиму ответил. Люди Божии, как и Господь, всех любят, но зло есть зло, и правду нельзя подменять политкоректной ложью. В последний раз отец Илиодор из Крыма уезжал, помню, я его провожал до поезда. Разговорились обо всем этом коммунистическом наследии, – они с батюшкой Илием да вот еще почивший недавно отец Димитрий Смирнов – одни из немногих, кто народу глаза на происходящее в нашей стране, в том числе ранее, в XX веке, открывают. Вы только подумайте: в России всего 16 памятников святому благоверному князю Александру Невскому – нашему всенародному герою, и защитнику, и молитвеннику, и правителю; и до сих пор около 6000 памятников этому человеконенавистнику Ленину… Что ни телеграмма: расстрелять-расстрелять-расстрелять-повесить – чем больше, тем лучше… Это же жуть просто, а мы, что, поклоняемся им? Почести по всей стране да на Красной площади воздаем? Понегодовал я на современных коммунистов… А отец Илиодор так приобнял меня: «Все равно надо и к ним, – говорит, – относиться с любовью. Они тоже люди, только обманутые. Если бы они знали Христа, они бы всего этого не делали. Они же несчастные, – и здесь, на земле, и в вечности обреченные аду. И те, кто им последуют сейчас, не ведают, что творят. Надо ко всем относиться с любовью». Вот он и был сама воплощенная любовь, – к этому каждый христианин и призван.

Как отец Илиодор «ангелам курил» и меня научил бросить курение и переквалифицироваться на воскурение Силам Небесным

Сергей Черепов:

– Отца Илиодора помнил каждый, кто побывал в Оптиной пустыни. Его звучный возглас «Господу помолимся!» – не только заполняет собой весь храм Казанской Божией Матери, но и проникает в глубину сердца, заставляя проснуться, если ты, придя в храм, не успел еще как следует это сделать и собраться мысленно на молитву. Когда батюшка на литургии поет вместе со всеми прихожанами «Верую», ощущаешь соприсутствие Божие – здесь и сейчас Бог с нами! С нами Бог! Отец Илиодор никогда не расставался с кадилом, и уж если кадил, то задымлял весь храм, делал это обстоятельно, часто останавливаясь напротив кого-то и долго окуривая ладаном, – видимо, что-то Бог ему о каждом из нас открывал.

Когда батюшка на литургии поет «Верую», ощущаешь соприсутствие Божие

Когда я поступил на послушание в Оптину пустынь, то был так рад увидеть этого легендарного отца, что чуть ли не с объятьями к нему бросился! Просто некогда, скачав с оптинского сайта многие молитвы в его исполнении, я уже больше года к тому времени как раз и вставал по будильнику, который поднимал меня по утрам его гулким голосом: «Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас…», – а вместо звонка мой телефон сотрясался его же басом в молитвенном призывании святых преподобных Амвросия, Сергия, Серафима и святителя Николая.

После вечернего богослужения часто отца Илиодора дожидались паломницы да прихожанки обители – его подопечные. Были среди них, конечно, и мужчины, но большинство все-таки женщин. Он выходил из алтаря, и вместе они совершали молебен Пресвятой Богородице. В такие вечера изредка я стоял в сторонке, слушая пение и наблюдая, какие удивительные отношения сложились между этими людьми и их духовным отцом. Он действительно окормлял многих, духовно утверждая в вере.

Прошло месяца два, как я жил в монастыре. С отцом Илиодором мы не общались близко, но уже важно кивали друг другу при встрече. Помню, было начало ноября, и в праздник Казанской иконы Божией Матери, после литургии, когда люди шли прикладываться к иконе Пресвятой Богородицы и к мощам преподобного Амвросия, отец Илиодор выдернул меня из очереди трудников и попросил помочь. Я был даже как-то горд оказанной мне этой честью и радовался, как мальчишка. Стоял рядом и помышлял, что чуть ли не участвую в священнодействии, потому что реально было ощущение благодати во всем, что бы он ни делал. Вот тогда каждого, кто приложился к мощам преподобного Амвросия, отец Илиодор помазывал маслом из неугасимой лампады Преподобного, а рядом стоял я и раздавал всем конфеты и сласти из большущего мешка. И люди все так радовались в ответ!

Было ощущение благодати во всем, что бы он ни делал

Помню, когда я только пришел в обитель, первые дней пять не курил, и был уверен, что пришёл в монастырь навсегда, и сейчас от меня все эти мирские привычки как-то сами собой поотвалятся… Я даже веселили старожилов вопросом: «А скоро ли меня постригут?»

Наступила зима. Работал я в храмах, чаще всего меня ставили дежурить во Владимирский храм, где по утрам шли Исповеди. С раннего утра и до обеда я неотлучно находился подле святых мощей старцев Оптинских и святых икон храма. На эти послушания не благословлялось ставить курильщиков. И я мучился тем, что, не имея сил признаться, скрывал от нашего старшего иеромонаха свою греховную страсть. И она меня все-таки и в монастыре стала одолевать… Курил я, оглядываясь, – у общественного туалета, вне стен монастыря, где было обустроено специальное место – бочка для окурков и скамейка. В общем, позорное место...

И как-то раз, вот так, капитулянтски, покурив после ужина, я шёл вдоль стены обители к ее святым вратам. Вдруг, вижу, навстречу мне идёт какой-то высокий монах с пакетами в обеих руках. Полы его рясы колыхались ветром. Из-за метели и темноты лица его сразу я не разглядел. Но уже через несколько шагов я узнал в монахе отца Илиодора. Стараясь не дышать на него, я сказал, проходя мимо:

– С праздником, батюшка!

– С праздником! – ответил он.

Мы разминулись, но уже через секунду я услышал его бас:

– Стой!

– Стою.

– Вот, иди сюда, – позвал батюшка. – Вот, ты куришь, да?

– Курю, – признался я грустно.

– Вот, смотри. Я тоже курю. – При этих словах отец Илиодор поставил пакеты (скорее всего, с конфетами) на снег, запустил руку под рясу и вытащил оттуда дымящееся кадило!

Для меня это было уму непостижимо! У старца в глубине рясы был вшит потайной крючок, на котором висело всегда готовое к бою, заряженное углем и ладаном кадило. Горящее!

– Знаешь, кому я курю? Я ангелам курю. Воскуряю. На дым моего кадила слетаются ангелы. А ты знаешь, кому куришь табак свой? Ты бесам куришь. Как закуриваешь сигаретку, распугиваешь всех ангелов, а бесы так и облепляют тебя! Бросай курить. Если не бросишь, положишь крест на стол, выдадим тебе обратно комсомольский значок – и привет, Москва! Понял?

– Понял.

Жути он нагнал на меня такой, что в тот же вечер я уже не курил. И через пару дней я встретил отца Илиодора в монастыре.

– Батюшка, спаси вас, Господи! Вашими молитвами я бросил курить.

– Ну, молодец, раз бросил.

– Но, знаете, я подумал, что хочу так же курить ангелам, как вы. Хочу тоже кадить.

– Ну, а как же ты будешь кадить? Чем кадить-то будешь?

– Может, у вас есть какое-нибудь старое, ненужное кадило?

– Кадилом тебе нельзя кадить. Тебе сан нужен. Вот станешь когда-нибудь диаконом, тогда и будешь с кадилом ходить.

– Но как же мне быть? Как же мне ангелам курить и бесов прогонять?

– Это тебе кадильница нужна, – ответил отец Илиодор. – Завтра после двух подходи к Казанскому храму, что-нибудь придумаем.

Назавтра я весь день бегал по монастырю в послушаниях, думая, как бы не пойти на обед, чтобы всё успеть. Я уже не думал, что смогу встретиться с отцом Илиодором в этот день, как вдруг он меня окликнул, когда я быстрым шагом проходил мимо Казанского храма.

– А, вот и ты! Ну, пойдём со мной.

Мы спустились по ступенькам в иконную лавку.

– Ну, давай, выбирай себе кадильницу, – сказал батюшка. Но, увидев, что я не представляю, как выглядит кадильница и с какой стороны поджигают уголь, он всё сделал сам. Выбрал красивую синюю кадильницу, пару пачек угля и две маленькие коробочки ладана.

– Вот тебе кадильница, уголь зажжёшь так-то, сюда ладан и – Аллилуйя! Подойди к отцу Нилу, благословись, чтобы тебе у вас в доме кадить. С Богом! – сказал отец Илиодор и тут же поспешил далее куда-то по своим делам.

Радости моей не было предела! Благословившись у отца Нила на каждение в нашем общежитии, я никак не мог дождаться вечера, когда закончится ежедневный крестный ход, и я смогу погонять бесов своей кадильницей – драгоценным подарком отца Илиодора. Через неделю все мои братья-трудники привыкли, что каждый вечер весь дом окутывали плотные клубы дыма и чудесные запахи ладана. А ещё через неделю у меня на вооружении было 20 сортов ладана, и если я забывал по усталости покадить, кто-то мне сразу же об этом напоминал:

– Сергий, а ты сегодня еще не кадил?

Когда через полгода я покидал все-таки монастырь, то раздал множество своих вещей, книг и икон, а кадильницу увёз домой, и до сих пор ей благоговейно пользуюсь, обходя весь дом, прогоняя бесов из всех углов с песней «Богородица Дево, радуйся!» И постоянно при этом вспоминаю отца Илиодора! Богу нашему слава всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Кадить так кадить, дарить так дарить, петь так петь, жить – так жить с Господом

Мария Мальцева:

– У отца Илиодора было столько любви, что всей этой любви и его самого было так всегда и везде много, точно всё это его соприсутствие уже и не вмещалось в этот мир, – как вообще человек может постоянно существовать и в земном внимании ко всем и каждому, и в молитвенном общении с Богом и святыми, в восхвалении Пресвятой Богородицы?

Он всегда сначала старался накормить человека – это правило, знакомое всем, соприкоснувшимся еще со старцем Ипполитом (Халиным), что некогда подвизался с батюшкой Илием на Афоне, а потом в Рыльске служил, – в полной мере эту их всепокрывающую и принимающую любовь наследовал и отец Илиодор. «Ты покушал? Ты поела? Пойдём, накормлю, пойдём в чайную, пойдём в трапезную». Незнакомым людям. Которые впервые вообще в Оптиной оказались и еще не понимают толком, что происходит. И тебя накрывало чёрным рукавом развевающейся рясы.

Младший сын отца Дионисия Лука со своими крестными — отцом Илиодором и монахиней Иоанной

За хлебом насущным из бездонных карманов появлялись иконочки, акафисты, отец Илиодор специально бороздил, просто как лайнер, иконные и книжные лавки, набирал там то, что было нужно душе человека, при этом за ним следовали люди, за делом он просто источал из своего сердца добрые слова, наставления, ему задавались вопросы, и следовали на них такие ответы, которых омертвевший, бывало, как сам же потом и признавался, точно воскреснув, человек и отроду не слышал. Слова любви. «А как ты домой поедешь? А тебе же деньги нужны. Бери. А дети у тебя есть? А муж? Как ты живешь? Держи, возьми, не отказывайся». Бесконечный поток даров изливался на паломника, который в итоге мог опомниться, уже очутившись в храме на службе, а потом шёл на Акафист Богородице – на голос человека, который, может, впервые за всю его жизнь дал ему что-то так – без условий возврата. Шёл к человеку. А попадал к Богородице.

Он отдавал потоком горной реки. Неиссякаемым источником. Людям и Господу. Небу и земле

Кадить так кадить, дарить так дарить, петь так петь, жить – так жить с Господом. Молиться беспрестанно. Он отдавал потоком горной реки. Неиссякаемым источником. 24/7. Людям и Господу. Любимейшей его Богородице. Небу и земле. Он был одновременно в Оптиной, Клыково, на Мехзаводе, на любом из источников вокруг Козельска, в домах и храмах у своих чад, на службе, помогая нуждающимся, унывающим, многодетным, незнакомым, мимо проходящим, таксистам, уборщицам в детских домах, трудникам в монастыре, детям, тем, кто так ничего и не понял, и тем, у кого, как он до конца верил, была надежда понять. Всем. Как? Как это возможно?

Он появлялся раньше, чем его становилось видно. Птенцами своими и чадами, голосом, запахом ладана, дымом кадила, шорохом пакетов и коробок с подарками и чем-то ещё неуловимым. Преддверием чуда любви.

Если кадить, так до неба. Если отдавать, то до пустых карманов и рук. Если любить, то не ждать любви взамен. Если петь, то молиться. Если куда и идти, то только к Богу.