Побеждают те, кто с Богом

В храме Георгия Победоносца на Поклонной горе и приписном храме-часовне Архангела Михаила близ Кутузовской избы, что в Филях, череда престольных праздников. Это и освящение храма Великомученика Георгия в Лидде в понедельник минувшей недели, и память святителя Тихона, отмеченная в среду, и праздник Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных – в субботу, и сегодняшняя память колесования великомученика Георгия.

Хотя и весь этот год для храма, связанного с воинской славой, знаменателен: это и 75-летие Победы в Великой Отечественной войне, и четверть века, как в ее память воздвигнут Георгиевский храм, и юбилей настоятеля храмов протоиерея Серафима Недосекина, с которым мы и поговорили о том, как, взирая на эти образы Небесного и земного христианского воинства, побеждать нестроения мира сего.

Только пожелай служить Господу – и Бог уже Сам всё устроит

Протоиерей Серафим Недосекин. Фото: Дмитрий Кирюхин – Отец Серафим, сохранились ли у вас в семейном предании истории выстаивания с помощью Божией в тех гонениях, что так же, как и первохристианам, как и святому великомученику Георгию Победоносцу, были попущены нашим предшественникам в XX веке?

– Любой христианин во всякие времена, понимая, что Бог его лично призывает на служение, прислушавшись к своей совести, не уклонится. А эти случаи засвидетельствовать Истину нам всем предоставляются постоянно. Еще совсем недавняя история нашей Церкви полна образами исповедания веры, вплоть до принятия мученической кончины за Господа. У нас теперь целый сонм новомучеников и исповедников Церкви Русской, которые молятся за нас, чтобы и нам устоять в Истине.

Как они ранее, так и сейчас на подвиг великомученика Георгия Победоносца мы взираем как на некий эталон исповедания Христа, потому что этот юноша всего-то 18 лет от роду буквально взял на вооружение евангельские слова: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15, 13). В этом суть – какой бы путь служения христианин в этом мире ни избрал, куда бы ни был призван.

У нас в роду был схиархимандрит из соловецких духовников, это еще до революции, двоюродный дед моего деда Пармена. Наша бабушка Валентина даже ездила еще к нему на Соловки. Но потом всюду храмы закрывали, и семья в водовороте тех времен веру теряла. Хотя по боковой линии у нас в роду и есть новомученик – иерей Феодор (память 17/30 апреля). А дедушка с бабушкой, жившие в деревне Новоселица Сямженского района Вологодской губернии, когда в 1930-х годах стали ссылать туда верующих, просто приютили дворянку с сынишкой – ровесником моего отца, им тогда годика по 4–5 было. Для них двоих эта женщина, которую звали Афанасия, несколько лет и преподавала Закон Божий. После семья дедушки и бабушки переехала в Ярославль. Началась война – сначала Финская, на которую дед ушел, после – Великая Отечественная. Папа, еще подростком, уже работал на железной дороге в войну. Составы постоянно бомбили. Может быть, тогда уже было и не до каких-то утонченных знаний, но не молиться в тех тяжелейших условиях люди не могли.

Серафиму три месяца. На руках у отца протоиерея Владимира Недосекина в Гребнево, Щелковский район Московской области

У нас целый сонм новомучеников, которые молятся за нас, чтобы и нам устоять в Истине

Уже после войны они с мамой, оказавшись у метро Бауманская в Москве, зашли в Елоховский собор, и отец, услышав пение, понял, что это нечто, знакомое ему с детства, – все тропари он знал наизусть. Стал пробираться к солее, когда после службы из алтаря выходил священнослужитель (как потом уже отец понял: архиерей, так у него была «круглая икона» на груди), стал расспрашивать его, как можно всему этому учиться, чтобы тоже Богу служить. Тот и отправил его в Новодевичий монастырь, где были тогда, во время войны, открыты Богословские курсы. Отец тут же помчался, но там сообщили, что как раз с того года те преобразованы в семинарию и переведены в Троице-Сергиеву лавру. Он поехал туда. Даже сразу поступить не смог, так как все-таки никак не освежал свои еще детские знания. Хотя потом Промыслом Божиим и был зачислен в семинарию^[1]. Вот так уже Сам Господь вел того, кто пожелал служить Ему.

В Троице-Сергиевой Лавре. Серафиму Недосекину 9 лет А известно, что «все, желающие [даже не то, что служить Богу, а просто] жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы» (2 Тим. 3, 12). Так отца всю жизнь власти и гоняли с прихода на приход. Знаю, были случаи, когда «товарищи из органов» ему и пистолет к виску приставляли, вынуждая работать на них. Но он даже время на раздумье не брал, отказывался, его гнали далее, создавали просто невыносимые условия, изживали. Но за каждый храм отец боролся до конца. Ни одной церкви, где на тот момент служил отец, власти не смогли закрыть. Всегда говорил правду. Иногда очень резкую. Таких не любят. «Говори правду, а потом терпи всё, что за ней последует».

Наскитались мы, конечно, вдоволь. Многодетная семья, а нас у родителей шестеро, – без крова над головой, в постоянных переездах. Но все эти тяготы мы вместе с отцом несли, иногда прямо по-евангельски: не имея, где приклонить голову (ср. Мф. 8, 20). Особенно старшие помнят, что есть было нечего. Но добрые люди всегда находились, откликались, помогали.

Да и утешения Господь посылал. «Когда умножился грех, – сказано, – стала преизобиловать благодать» (Рим. 5, 20). Отец со многими старцами, иерархами был дружен, переписывался. У нас дома хранится его переписка с митрополитом Питиримом (Нечаевым). Мы много ездили по святым местам, в Печорах бывали – у старцев отца Иоанна (Крестьянкина), отца Адриана (Кирсанова) и др. Потом уже родителям удалось обосноваться в Загорске. Здесь мы исповедовались у отца Кирилла (Павлова), отца Наума (Байбородина). Стали прихожанами Троице-Сергиевой лавры. Хотя мама нас продолжала возить теперь уже в Москву, к чудотворным иконам Божией Матери, особенно в дни их празднования: в храм Воскресения Словущего на Успенском вражке, в Елоховский собор, в Новодевичий монастырь, в храм Воскресения Христова в Сокольниках и др. Посещали мы патриаршие, архиерейские службы. Все двунадесятые праздники мы с братьями и сестрами в школу не ходили, шли на богослужения. На учебе это отрицательно не сказывалось. Все мы, дети, хорошо учились.

Вот это настоящий Интернационал!

– А давления на вас, детей священника, в школе при советской еще власти разве не оказывали?

– Как не оказывали? Жизнь всегда тебя испытывает. Мы, никто из братьев и сестер, не были ни октябрятами, ни пионерами. Это всё раздражало школьное руководство. Когда всех везли обращать в октябрята, пионеры, мы просто не приходили в тот день в школу. У меня классная руководительница, например, верующая была. Вызвала меня как-то и сказала один на один: «Ты вот в этот день в школу не приходи». Я даже не знал: почему. Она каким-то образом и маме записочку передала. Я уже дома узнал: оказывается, в пионеры принимали.

За роялем в шестом классе Хотя во всем остальном мы старались не выбиваться. С ребятами в классе у нас были прекрасные отношения. Когда все делились на какие-то там «звездочки» по пять человек для дежурства по классу, ты просто примыкал туда, где близких друзей побольше было.

Когда старшие братья и сестры учились, их там еще «Интернационал» наизусть зубрить заставляли. Вызывают нашу старшую, Ольгу, к доске, и именно первой, потому что она «поповская»: «Читай ‟Интернационал”!» – «А спеть можно?» – уточняет она. Мы-то все дети были музыкальные, с хорошим слухом, музыкальные школы заканчивали… – «Ну, спой…». И она как заголосит: «Ве-ру-ю во Еди-но-го Бо-га От-ца Все-дер-жи-те-ля…». А это 1960-е годы! Там такой шок был у учителя! Родителей потом по каким-то комиссиям затаскали, насчет лишения родительских прав: вы не так детей наставляете…

– Что помогало в таких сложнейших обстоятельствах? Вымаливали?

– Сначала человек, конечно, в панику впадает. А потом уже понимает, что сила у Бога, на Господа и полагаться надо. К духовнику бежали – несмотря на время дня или ночи. Испрашивали благословения, молитв. Сами молились. В экстремальных ситуациях разные мысли лезут в голову, но когда изольешь свою душу духовнику, которого любишь, уважаешь, доверяешь ему, то приходит какое-то умиротворение, тишина в сердце. Полагаешься тогда уже всецело на волю Божию. А Господь не оставит.

Мы росли на этих свидетельствах. Ты просто это впитываешь в себя, как опыт

Так «от силы в силу» (Пс. 83, 8) человек и идет. Учится уже не в горячке метаться, чуть что, а приобретать степенность, спокойствие, тишину, – где любит Господь жить. «Свете Тихий святыя Славы»… В таких тихих вечерах, молитвах в кругу семьи всё и находит, на самом деле, разрешение, по обращении именно к Господу, Божией Матери, святым. У меня родители в любых трудных ситуациях, или если какой-то серьезный вопрос возникал, тут же начинали читать Акафист святителю Николаю или Казанской иконе Божией Матери, – молились так 40 дней, и помощь приходила.

Мы это всё видели с детства, росли на этих свидетельствах. Ты просто это впитываешь в себя, как опыт. Пока родители живы, ты спешишь к ним – как к старцам за советом. Спрашиваешь тот или иной вопрос. Всех нас родители наставляли по-разному, видели склад души каждого. Теперь уже, по отшествии папы, мамы в вечность, вспоминаешь их в молитвах в тяжкую минуту. Молитвенно общаешься с ними. Точно так же, как в свое время они, – к старцам, духовникам бежишь в случае обстояний и бед. Просишь вразумления и, уже успокоившись, понимаешь, что услышал-то опять то же самое, чему родители тебя и учили! Тут – с пути не свернуть.

Чему учили на уроках английского языка?

– Если ты правильно на него наставлен. А вы же делитесь этим опытом с теми, кто уже к вам как к пастырю обращается?

– Да, но сейчас всё немного иначе. Вроде и свобода вероисповедания есть. Хочешь – крестись, проходя мимо храма, – никто тебе ничего не скажет. А у отца, помню, случай был. Кто-то к нему ребенка приносил из городской администрации крестить, так выходя, натолкнулся на своего же коллегу. А тот взял да и настучал на него. Представляете, сам же за тем же в храм приходил, а пошел и донес. А раньше так было: кто первый накатал донос, тот и выбился.

– Отец Димитрий Смирнов говорил, что и в наши дни доносов полно: в ту же опеку накапают, а у родителей тут же детей отбирают…

– Тогда все-таки отца вызвали, а он сказал, что решали какой-то административный вопрос по земле у храма, – и всё обошлось.

– Покрыл?

– Да.

– А саму эту проблему никак дома не обсуждали? Это что – формально верующие: если сам в храм пришел за тем же, и тут же сослуживца заложить решил?

– Нам-то, детям, отец вообще этот случай спустя только многие годы рассказал. А так он многое держал в себе. Делился разве что с мамой. Но ты, если даже под столом с машинкой играешься, все равно что-то слышишь, как-то у тебя всё это откладывается. Чем старше мы становились, тем уже осознаннее воспринимали все эти взрослые разговоры. Единственное, нас всегда предупреждали, – что об этом больше нигде нельзя говорить, иначе будет то-то и то-то. Да мы и сами ощущали, как к нам пристрастно относятся учителя.

У меня вот была преподаватель английского языка, – как же она меня прессовала! Минут 15–20, а это практически пол-урока, у нее обычно уходило на обсуждение нашей семьи.

– Ну, так хорошая тема! Если правильно ее подать.

– Но она ее «подавала» с точки зрения советского агитпропа. «Тебе же хочется быть, как все? Пионером?» – постоянно донимала меня она, а однажды прямо пошла на меня с этой красной тряпочкой в руках, с намерением мне ее повязать насильно. Ранее эти же методы воздействия испытали на себе две моих старших сестры, учившиеся у нее же, – не столько английскому, наверно, даже, сколько, в противоборстве, – стойкости исповедания веры. На нас эта «англичанка» просто оттачивала свое умение измываться над детьми.

А когда педагог так цепляется к кому-то из детей, у него всегда подпевалы находятся. Меня-то «попёнком» в младших классах дразнили, потом какой-то фильм вышел – сам я его не смотрел, у нас в семье телевизора никогда не было, – но меня вдруг в старших классах «отцом Арсением» называть стали.

У епархиального управления с владыкой Евсевием (Саввиным) во Пскове

– Тогда все-таки еще с кинематографом, как и с мультипликацией, дела не так плохо, как зачастую в наше время, обстояли…

– Если уж нам, совсем еще детьм, мультики какие-то посмотреть хотелось, – например, «Винни-пух» тогда только вышел, – мы с друзьями договаривались, к ним домой смотреть ходили: во столько-то каждый день очередную серию в течение недели, помню, показывали. Но такое эпизодически бывало, когда мы включались в эти сеансы.

Семья – это твой тыл

– Вы проблему школьной травли обозначили. Сейчас такого тоже много и в школах (это как раз английским словом «буллинг» теперь называют), а потом это всё и во взрослых коллективах продолжается («моббинг»). Как выстаивать?

– Тут всё очень индивидуально: зависит от характера того, кого выбирают объектом для нападок, от граней, за которые те, что издеваются, заходят. Меня поддерживало то, что родители со мною много дома говорили, всё объясняли, помогали понять, что на самом деле происходит. Семья – это твой тыл. Даже если что-то не с тобой происходит, а на твоих глазах со сверстником как-то обошлись не так, – ты бежишь к родителям и спрашиваешь. Потому что ребенок, сталкиваясь с ситуацией насилия, испытывает шок, он не знает, что делать.

Родителям тут важно: не отмахнуться от ребенка, а именно общаться с ним, разъяснять всё ему, выстраивая его отношения с другими, с миром. Опытным своим взором предвидеть развитие ситуации. Меня, помню, наставляли: «Если ты видишь, что все против кого-то, ты подойди к нему, дай ему руку помощи. Пусть даже все смеются, ты наоборот поступи». И это сразу и тебя самого выстраивает как личность, – ты становишься сильнее, крепче.

Если ты видишь, что все против кого-то, ты подойди к нему, дай ему руку помощи

На некоторые предметы к определенным учителям я, помню, действительно шел как на каторгу. Предвидя, что сейчас начнется…

– «Колесование».

– Ну да, образно говоря. Или начнут с пристрастием спрашивать, – а ты мог быть и не готов. Но у нас по крайней мере с поведением проблем никогда не было. К директору из-за этого родителей уж точно не вызывали. Если кто-то из одноклассников начинал что-то неподобающее вытворять – не было такого, чтобы тебя это завлекло, как часто у детей бывает, стоит одному только начать... Внутренне всегда держал дистанцию к агрессии: это плохо, так поступать нельзя. И потом, уже по мере взросления, когда ты видел двойные стандарты, по которым многие живут, это сопровождалось неприятием. Ложь, неправда всегда чувствовались, отторгались.

Двойное дно режима

Так же, как и тогда, когда та же самая «англичанка» Ленина нахваливала и то, как хорошо его на груди близко к сердцу в звездочке носить и т.д. Это же идолопоклонство. Мы это с детства знали. Мне, уже подростку, какая-то книжечка в школьной библиотеке попалась, там так прямо и говорилось про распоряжение советской власти уничтожить целое поселение. Я с этой информацией к родителям пришел. Учителям мы тоже доверяли, – не то что сейчас, когда могут и замахиваться на учителей, – у нас все-таки было уважение к старшим: человек прожил жизнь. Но все равно и осторожность соблюдали: «Мало ли что…». Тогда, наверно, классе в 6–7-м, я впервые и осознал так отчетливо это двойное дно режима: говорится одно, а всё на самом деле совсем иначе.

Иподиаконство у митрополита Ювеналия

– А что это была за книга?

– Не помню, какая-то еще с ятями.

– Недавно в издательстве «Вольный странник» антиутопию выпустили американской писательницы Джорджии Бригс «Икона», там тоже такой особый подвиг библиотекарей описывается: хранить, перепрятывая при проверках, книги, повествующие правду.

– Вот и у нас так при советской власти было. Хотя многое мы, дети, хоть краем уха и от тех, кто бывал у нас дома в гостях, уже слышали. Вкус к правде нам с самого детства был привит. Потом, когда я уже учился в старших классах, в целом по стране некоторое потепление началось. Раньше-то, еще помню, Библию, Евангелие от руки переписывали, передавали друг другу. А к 1000-летию Крещения Руси Библию вдруг переиздали. Моя классная руководительница (это уже была другая, не та, что в младших-средних классах) спросила: «Нельзя ли как-то достать Библию?» Я передал отцу. И на мой выпускной отец привез всем нашим учителям по трехтомнику Толковой Библии А.П. Лопухина.

Вкус к правде нам с самого детства был привит

«Англичанка» к тому времени уже на пенсию ушла.

– Ладно учителя. А дети как воспринимали в те времена верующего одноклассника?

– Дети же видят, как ты, например, к друзьям своим относишься. Даже если тебе кто-то боль причинил, обидел тебя, ты не отворачиваешься от человека. Если ему самому требуется помощь, откликаешься. Многие уже не знали таких отношений где-либо еще. Может быть, о нашей семье и со смешком сначала говорили, но потом жизнь всё расставляла на свои места. А каждый сам уже делал выводы.

Сейчас у реальности тоже второе дно появилось – виртуальное

– Для христиан это аксиома: нравственность в корне своем религиозна. Без Бога все равно всё распадаться начинает. Разве XX век нашей истории не засвидетельствовал это со всей очевидностью еще раз?

– Мне-то самому очень повезло с родителями. Они были искренне верующими. Нас, детей, с самых малых лет по заповедям жить учили. Тем, кто не знал всего этого сызмальства, конечно, сложнее. А нас родительские наставления да почитание отца и матери от очень многих ошибок уберегли. Нам никогда ничего не навязывали, но мама, бывало, обмолвится, что хотела бы, конечно, чтобы все мы по стезе служения Церкви пошли. Так всё и получилось: один из нас, братьев, епископ, двое священнослужители, все три сестры – матушки, жены священников. Многое из опыта родителей до сих пор держит уже и наши семьи.

Протоиерей Серафим Недосекин. Всенощное бдение в храме вмч. Георгия Победоносца на Поклонной горе. Фото: Дмитрий Кирюхин

Хотя сейчас другое время, цифровизация началась. Это нечто разобщающее. В скольких семьях детей уже просто теряют, – элементарный контакт с ними. Если мы раньше к папе-маме за советом бежали, сейчас в смартфоне ребятня в ту же секунду погуглит, а что уж там им Интернет подскажет… Хорошо, если хоть как-то вложено чувство различения добра и зла, а если нет, тебя просто закабаляет этот поток развлекательно поданной деструктивной лжи. С родителями, учителями, не говоря уже о дедушках-бабушках, отчуждение возникает.

– А многодетная семья дает профилактику подобных проблем?

– Да, там сама среда воспитывает: ты и хотел бы, может, в гаджете зависнуть, а тебя постоянно или кто-то из маленьких дергает, возвращает в общение, или старший обратится, что-то скажет. Много всегда каких-то общих дел. Родителям очень важно правильно поставить взаимоотношения братьев, сестер, чтобы они не ссорились между собою. Иначе они и потом по жизни пойдут разными путями.

Нас всегда лучшее учили друг в друге видеть, особенно младшим – какое-то почтение ко всем старшим закладывалось. А со старшими уже отдельно был с каждым разговор, подчищение каких-то негативных черточек характера: «На тебя же младшие смотрят!» И это очень серьезный ресурс воспитания ответственности. А младшие уже стараются старших не подводить. Семья – это школа любви, оберегающей от бед, и единства.

(Продолжение следует.)