Разбойник и богословие

Кадр из фильма «Страсти Христовы». Режиссёр: Мэл Гибсон, 2004 год

Ему никто не закажет молебна. Ему не написали ни акафиста, ни канона. Собственно, в церковном году нет дня, в который вписать бы имя его. Да и как вписать, если имя его в точности неизвестно (есть лишь разные версии и предания)? А если составлять акафист, то что за подвиги вошли бы туда? – На протяжении жизни – убийства, разбой, насилие... Пища для красочного кино, никак не для духовного поучения.

Но удивительно, именно он познал богословие. Так сказано в богослужении Девятого часа:

В центре богословия – Крест Христов. А рядом с Крестом Христовым – тот, кто первым познал эту Жертву

В центре богословия – Крест Христов. Жертва по любви, принесенная Любовью ради любимых. А рядом с Крестом Христовым – тот, кто первым познал эту Жертву. «Познал» – в смысле «вкусил», ибо так на библейском языке понимается познание.

В Ветхом Завете вы не найдете предсказаний о нем, разве что о Самом Христе было сказано: «И к злодеям причтен» (Ис. 53, 12). Новый же Завет без лишних подробностей вскрывает самую суть, самое главное, что с ним случилось, и этого достаточно. Но кое-что мы всё же можем сказать и даже должны.

***

И его встречали в этом мире чьи-то любящие глаза. И его кто-то вынашивал, нянчил. И о нем кто-то надеялся, что вырастет человеком достойным и уважаемым. Ибо нет на земле человека, который хоть раз не увидел чей-то любящий взгляд. Как бы на мгновение запечатлел своим взором таинственный образ Того, Кто всегда на нас смотрит с любовью. Поэтому у каждого есть возможность расти и взрослеть в соответствии с этой любовью. Но в какой-то момент, может быть, очень рано, он сбился с пути.

Начаться всё могло с невероятного «открытия»: есть легкие деньги! Оказывается, через насилие деньги добываются легче! О, не был наш разбойник на тот момент благоразумным. Деньги-то казались легкими, а на душе становилось всё тяжелей. И малый наивный ребенок в тысячу раз счастливей взрослого закоренелого дяди, научившегося добывать такие деньги. Но дядя замечает это не сразу. А когда замечает, то приходит к новому «открытию» – он настолько увяз, что исправлять свою жизнь, кажется, смысла нет. Разврат и выпивка, чтобы погасить эту муку, – и вновь злодеяния. Завершается же у всех одинаково: внутри становится до нестерпимости плохо. Бездна отчаяния поглощает последние остатки жизни. Собственно, жизнь уже и не жизнь, пропади всё оно пропадом. Пусть никто не думает, что наш разбойник был другим, этаким благородным Робином Гудом, а не каким-то отпетым подонком. Нет, он был таким же, как все.

Пусть никто не думает, что наш разбойник был благородным Робином Гудом, а не каким-то отпетым поддонком

А потом он вдруг попался. Разве могло быть иначе? Хочешь – не хочешь, все равно будешь пойман. Хочешь – не хочешь, все равно придется держать ответ. Просто кто-то попадается раньше, чем наступает подлинный Суд. И в этом для бандита счастье. Но это еще надо понять – вот в чем начало благоразумия. Лучше пострадать за свои грехи здесь, нежели там, где «дым мучения их будет восходить во веки веков» (Откр. 14, 11).

Но на душе попавшегося – иные чувства: какая досада – я пойман! Всё рушится. Зеленая зависть к Варавве, так удачно избежавшему казни, червем гложет и без того испорченное нутро. Как же он освободился? Оказывается, вместо Вараввы пойдет на смерть Некто другой, смиренный и потому такой непонятный. Вот здесь-то в душе уже начинает происходить переворот. Все стараются избежать заслуженной казни, а Этот идет добровольно и принимает казнь, которую не заслужил. Он кроток как агнец, приготовленный на заклание – что-то здесь неожиданно непривычное.

***

Давно наш разбойник знал, что такое боль. Дикая жизнь закалила его, а боль его жертв не вызывала в нем никакой жалости. Боль давно воспринималась как некий фон и без того нездоровой жизни. В каком-то смысле телесная боль приглушала боль внутреннюю – души, сердца, совести. Но муки распятия, это материализованное проклятие, эта подчеркнутая немощь с позором – что-то запредельно немыслимое.

Всё происходило до заурядности буднично. Быстро застучали молотки. Гвозди пробили нервы, и острая боль прошлась по телу огненной молнией. В глазах замелькали мушки. Сжав зубы, разбойник пытался терпеть. Сквозь умопомрачительную муку он вдруг услышал тихий, кротко-смиренный голос Распятого посередине: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк. 23, 34). Слова отозвались в сердце, и как будто на душе стало легче.

Крест поднимают. Вот только что, когда он был распростерт на земле, разбойник видел нежно-чистое, но бесконечно далекое небо, с поднятием же древа пред взором его предстает земля и те, что копошатся на ней. Вон сотник, привычно отдающий распоряжения. Вон – равнодушные легионеры, заклятые его враги и безмолвные исполнители любого поручения. Они, не церемонясь, тут же бросают жребий и делят одежды Распятого. А вон иудеи с фарисеями и законоучителями впереди – они злобно хихикают. Злорадству их предела нет. Но что это?

Почему-то никто не смотрит на них, на разбойников. Все шумят, галдят, кто-то рыдает, но таковых меньшинство, все кричат и показывают пальцем на Того, что распят посередине. Два же разбойника – лишь дополнение. Про их преступления, про возмездие на Голгофе – никто даже ни слова. Взоры всех прикованы к Распятому в центре.

«Разрушающий храм и в три дня Созидающий! спаси Себя Самого; если Ты Сын Божий, сойди с креста… Других спасал, а Себя Самого не может спасти; если Он Царь Израилев, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него; уповал на Бога; пусть теперь избавит Его, если Он угоден Ему» (Мф. 27, 40. 42–43).

Ругань льется со всех сторон. А Он в ответ кротко молчит. От Него даже среди постороннего гама веет миром и неземной тишиной.

***

У евангелистов Матфея и Марка читаем:

«Также и разбойники, распятые с Ним, поносили Его» (Мф. 27, 44; Мк. 15, 32).

И одни толкователи говорят, что поносили сначала оба, а потом раскаялся тот, который и назван благоразумным. Но другие толкователи утверждают, что «разбойники поносили» – сказано обобщенно, в том смысле, что и от лица распятых разбойников, как и от старейшин, книжников и простого народа, слышались поношения.

Лука, писавший более подробно, уточняет:

«Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас» (Лк. 23, 39).

Страстное желание жить, даже когда ты не давал жить другим, страстное желание спасти себя, забыв про других, прорывается из воспаленной груди яростным требованием: «Спаси, спаси от временных мук». А если Бог не спасает, значит, Он несправедлив. И если плохо мне, то пусть будет плохо и всем остальным. В этом крике – отчаяние, безумие безбожной жизни. Огонь преступления всегда дымит чадом отчаяния. Надрыв беззаконной души не исцелит ни одно наслаждение.

Если Бог не спасает, значит, Он несправедлив. И если плохо мне, то пусть будет плохо и всем остальным

Благоразумие же разбойника в том, чтобы вовремя это понять. Поняв, принять муки как заслуженные. А в муках прозреть присутствие Бога, Который страдает за тебя и меня. Евангелист Лука продолжает:

«Другой же (разбойник), напротив, унимал его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? и мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал» (Лк. 23, 40–41).

Богослов – не тот, кто рассуждает о Христе, а тот, кто Христа исповедует. Богословами считались фарисеи и законники, но они-то и распяли Христа. Смеялись, хохотали у Голгофы, на которой страдала за весь мир Любовь, неизреченная и бескрайняя, как Небо. А разбойник, чуждый закона, познал Бога во плоти – частицу Неба принял в сердце, и душа ожила, созерцая бескрайние горизонты Любви.

«И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в Раю» (Лк. 23, 42–43).

Сотни, тысячи ветхозаветных праведников пребывали в аду. Долгими, утомительными веками ожидали с надеждой – когда же придет Желанный. А разбойник благоразумный, минуя ад, попадает в Рай! Собственно, жизнь его и была адом на земле, а встреча со Христом стала началом Рая.

***

В момент Распятия Христа на небе угасает солнце. Зато свет сияет в сердце разбойника. Обращение ко Христу – всегда свет, просвещающий замогильные сумерки наших душ, убитых грехом. Да, разбойник телесно страдает и телесно умрет. Но он воскресает духовно, и духовно же обретает свободу.

Он смотрит на мир новыми глазами, глазами, в которых отражается Небо

Он смотрит на мир новыми глазами, глазами, в которых отражается Небо. Теперь он видит не злобную толпу или врагов. Он видит тех, которые стали духовно близки ему. Например, Божию Матерь – Она здесь, у Креста Своего Сына, с пронзенным сердцем, смиренно преданная Ему до конца. Он видит Его любимого ученика – Иоанна. Видит сотника, лицо которого преобразилось тоже. И все они вместе, включая разбойника, такие разные, с непохожей судьбой, – все у Креста Господа стали едины, как Он и предсказывал: «Когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе» (Ин. 12, 32). Христос для них не просто страждущий, Он – Любящий и Любимый, Он очищает наши грехи, потому что страдает за нас.

И вот, муки блекнут. Разбойник на кресте исполняется тихой радости, ибо свет распятого Солнца согрел его душу. Скоро ему перебьют голени. Он всё еще страждет, но смысл этих страданий он понял, познал – и потому нет ни тени озлобленности, ни отчаяния. Меру его грехов принял Тот, Кто понес на Себе и наши с тобою грехи.

***

Он вводится в Рай. В Раю только святые. Свят и разбойник, но не потому что разбойник, а потому что стяжал благоразумие. Его благоразумие – в том, что он откликнулся на Божию любовь. А кто не откликнулся, тот неразумен.

Его благоразумие – в том, что он откликнулся на Божию любовь. А кто не откликнулся, тот неразумен

Святость разбойника – это еще и святость непонятного нам смирения. На какие свои заслуги уповать, если заслуг нет? О какой славе мечтать, если жизнь прошла без чести и славы? Как возвысить свое «я», если опираться в этом возвышении просто не на что? Во всем – лишь милость, любовь и всемогущая помощь Божия. И, конечно, покаянное принятие ниспосланных от Бога страданий.

Верно говорят, что на кресте распятый разбойник совершил три подвига. Сам того не заметив, он совершил подвиг веры, подвиг надежды и подвиг любви.

• Подвиг веры – потому что поверил в Распятого, страждущего рядом Человека – как Сына Божия, несущего с Собой Царство Вечное.
• Подвиг надежды – потому что вместо отчаяния воззвал с покаянием: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!» (Лк. 23, 42).
• Подвиг любви – потому что вместо того, чтобы жалеть себя и себя же оправдывать, проникся состраданием к Невинно Страждущему: «Он ничего худого не сделал» (Лк. 23, 41).

Не ради отвлеченной патетики произносил Христос притчи – о блудном сыне, о потерянной драхме и о заблудшей овечке, за которой идет добрый пастух. Наш разбойник и есть блудный сын, он же – потерянная драхма, и опять же он – отбившаяся овечка, которую Христос на плечах Своих вернул к стаду. То есть все притчи Христовы – про реальную жизнь. Разбойник вводится в Рай! А у ангелов на небесах о таковых более радости, чем о праведниках, не нуждающихся в покаянии.

Ему никто не напишет службы, не закажет молебна, не выделит особого дня в церковном году. Таков его скромный удел. Зато перед каждым Причащением Святых Таин Христовых мы молимся:

«Не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам, яко Иуда, но яко разбойник исповедаю Тя».

И на каждой литургии мы вместе с ним поем: «Во Царствии Твоем помяни нас, Господи, егда приидеши во Царствии Твоем».

Воспоем же и сегодня все вместе дивной церковной песнью:

«Разбойника благоразумнаго во едином часе Раеви сподобил еси, Господи,
и мене древом крестным просвети и спаси мя.
Аминь».