Ступеньки в вечность

На кухне что-то с грохотом упало, потом послышался бодрый, но надтреснутый старческий голос:

– «Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни?..»

Нина вздохнула и страдальчески посмотрела на мужа, читавшего аннотацию к только что купленному лекарству.

– Шалва, опять у нее русский блок включился. Мне эти ее арии уже вот где сидят, – и провела ладонью поверх своих седых кучеряшек.

Муж приподнял очки на внушительный, испещренный морщинами лоб и миролюбиво заметил:

– Не переживай. Значит, судя по моим наблюдениям, через несколько часов перейдет к грузинскому репертуару. Что поделаешь, при склерозе дольше всех в памяти сохраняются именно профессиональные навыки. Ты лучше сюда посмотри. Тут противопоказаний куча. Лошадь с ног свалит. Боюсь, можно ли давать твоей маме это новое назначение? А вдруг подействует как слабительное? У нас нет столько памперсов.

Нина надела очки и принялась пристально изучать бумагу, исписанную мелкими буквами. Потом вопросительно посмотрела на мужа:

– Да, лучше не рисковать. Неизвестно, к чему приведет.

Из кухни послышалось своеобразное подтверждение:

– «Цветы роняют лепестки на песок. Никто не знает, как мой путь одинок…»

Нина вытянула шею в направлении источника шума и крикнула:

– Циала Амирановна, пейте чай, не отвлекайтесь.

В ответ получила шпильку от свекрови:

– Ах, Нина, где тебе понять высокое искусство!

Супруги переглянулись и промолчали. Вступать в дискуссию было неразумно – лучше поберечь остатки нервов, которые еще было где сжечь дотла в их затянувшейся совместной жизни со старшим поколением.

Супруги переглянулись и промолчали. Вступать в дискуссию было неразумно

Из спальни раздалось призывное:

– Нина, поправь мне подушкуууу! Я, кажется, упала.

Шалва встал с места. Поднимать парализованную тещу Тину Александровну было его прерогативой. Хрупкая жена никак бы одна не справилась.

Из кухни поступила новость:

– А где мой чай?

Нина пошла на зов, стараясь сохранить спокойствие и относительно культурный тон:

– Циала Амирановна, вы уже вторую чашку пьете. Вот ваш чай, перед вами.

– Сама не допила, а мне остатки поставила. Ты всегда меня ненавидела.

– Хотите, я на ваших глазах налью.

– Не делай из меня идиотку. Я просила кофе.

– Кофе вам нельзя. У вас давление поднимется.

– Дай мне кофе, или я за себя не ручаюсь.

Нина опять глубоко вздохнула и позвала мужа:

– Шалва, иди сюда, разберись со своей мамой, у меня уже сил нет.

Из спальни донеслось надсадное:

– Не могу подойти, иначе твою маму уроню.

Нина тихо-тихо бочком выскользнула из кухни обратно в комнату – передохнуть и подготовиться к новой атаке свекрови. День обещал задаться веселым и до предела нервомотательным. Впрочем, как и все предыдущие за последние три года.

Решение съехаться со своими мамами и жить на общей площади для Шалвы и Нины было жизненной необходимостью. Их дочери давно жили своими семьями. У них все было более или менее благополучно, а вот старшее поколение – свекровь и теща, которые и раньше не очень-то между собой ладили, – не могли сами себя обслуживать. Теща никак не могла прийти в себя после инсульта, а у свекрови, бывшей оперной певицы, был прогрессирующий склероз. Великовозрастные внучки пытались оказать посильную помощь в уходе за старушками, но получалось плохо. Склерозная Циала Амирановна их не узнавала и шла в атаку на «непрошеных гостей», выкрикивая что-то революционно-воинственное, разносившееся по улице:

– «Смело мы в бой пойдем за власть Советов и, как один, умрем в борьбе за это!»

Внучки закатывали глаза и ретировались. Подобные песнопения в стране, где принят закон о недопустимости советской символики, казались абсолютным сюром.

Другая их бабушка, Тина Александровна, тоже не подпускала к себе близко.

– Не хочу, чтоб они меня такой видели! – и начинала истерически плакать. Успокаивалась только тогда, когда появлялся не очень любимый зять, с которым она примирилась, именно потеряв способность двигаться.

Вот и остались две старушки в очень преклонном возрасте сугубо на попечении своих уже состарившихся детей.

К слову сказать, сложившаяся ситуация удивительным образом стала своеобразной проверкой на вшивость для обоих супругов. Шалва всю жизнь не ладил с властной тещей, а тут ему пришлось взять весь моральный и физический труд по уходу за больной на себя. Тина Александровна всю жизнь проработала в школе и по привычке отдавала приказы зятю, как именно ее стоит поднять, куда посадить и под каким углом к плоскости кровати установить подушку для большего комфорта. Математик – он точность любит: хоть в быту, хоть в тетрадях учеников. Нина тоже находилась не в лучших отношениях со свекровью, и если большую часть жизни держалась от нее на безопасном расстоянии, то последние три года ей приходилось выслушивать ее арии в тройном объеме и по тысяче раз в день отвечать на ее вопрос:

– Который час? Какой сегодня день?

Сложившаяся ситуация стала своеобразной проверкой на вшивость для обоих супругов

Между самими пожилыми женщинами тоже произошло странное сближение, совершенно не свойственное им раньше, когда они были в относительно здоровом и адекватном состоянии. Если Нине арии свекрови действовали на и без того изрядно потрепанные нервы, то ее мама Тина почему-то их приветствовала и часто говорила:

– Скажи Циале – пусть споет. Так веселее. Я о болях забываю.

И Циала Амирановна садилась около кровати инсультницы и пела разное: от романсов до репертуара Софии Ротару («Я, ты, он, она, вместе – целая страна»). Периодами у нее самопроизвольно включался в голове грузинский блок, и тогда соседи свешивались с балконов, чтобы насладиться народным фольклором типа «Сулико», «Таво чемо» или «Чемо тбилис калако».

Во время этих часовых «выступлений» супруги на цыпочках выскальзывали из «концертного спального зала» и могли заниматься чем-то своим, радуясь хоть крохотной передышке. Нина вкладывала по здоровенному куску ваты в уши и говорила, крестясь:

– Пой, ласточка, пой, пой, не умолкай.

При той спокойной жизни, какой супруги жили до съезда с родителями, Нина и во сне не могла представить себе, что когда-то назовет свою скандальную свекровь не больше ни меньше как «ласточкой». Чего только не скажешь на эмоциях!

Первым благодаря своему аналитическому уму технаря с ученой степенью подсек странную закономерность Шалва:

– У меня такое впечатление, будто нас тут специально собрали, чтобы мы могли исправить то, что не успели за те 25 лет. Это какая-то многофункциональная школа по выработке терпения и взаимоуживаемости. Помнишь, как наши мамы не разговаривали? А теперь – смотри: идеальная парочка! Театр одного актера и зрителя. Водой не разольешь. И нам какой подарок!

Нас специально тут собрали, чтобы мы могли исправить то, что не успели за прошедшие 25 лет

– Да, нас явно к чему-то готовят, – отозвалась его жена, деловито пересчитывая оставшиеся памперсы.– Еще штук пять есть. Нет, этого никак до послезавтра не хватит. Одевайся, шен шемогевле^[1], и сходи в аптеку. А так – да, ты прав. Вся эта ежедневная возня – не иначе, как ступеньки к вечности. Туда надо прийти подготовленным.