Отец Наум и внук Филиппок

Архимандрит Наум (Байбородин) (1927 г – 13 окт. 2017 г.) – один из опытнейших духовников и известнейших старцев Троице-Сергиевой лавры. Это реальная история, присланная вдовой патролога А.И. Сидорова (супруги были духовными чадами отца Наума).

Архимандрит Наум (Байбородин)

Когда я узнала, что мою дочь Феодору положили вместе с нашим трехлетним внуком Филиппом в тверскую больницу, я сразу же позвонила дочери, но она меня успокоила, сказала, что ничего страшного, скорее всего, отравился краской, которой красили деревенский забор. Но когда на третий день на мой вопрос, как самочувствие внука, дочь сказала, что лечат, а я спросила: «От чего?» – и услышала в ответ: «Не знаю, мама!» – вот тут я реально оценила происходящее и сразу же понеслась в Тверь. На кроватке лежал маленький мальчик рядом с огромной капельницей, глаза у него были «в кучку».

– На кого ты смотришь? – спросила я.

– На тебя, баба!

– Что с ним?

– Неизвестно, диагноз не могут поставить, предполагают опухоль головного мозга или инсульт, нужна компьютерная диагностика, а на компьютер очередь.

Я тут же позвонила в Москву студентке наших Богословских курсов, профессору кафедры института педиатрии, Федосеевой. Она сказала: «Нет-нет! Это не опухоль, скорее всего, у него энцефалит!» Дочь сообщила предположение московского профессора тверским врачам и услышала в ответ: «Этого не может быть, у нас давно уже нет энцефалита!»

Все понятно, теперь, для уточнения диагноза, надо срочно ехать к «главному врачу»: к нашему батюшке! В 5 утра мы уже были с зятем в лавре. Батюшка спешил на братский молебен и, поравнявшись с нами, не останавливаясь, бросил мимоходом: «У вас кто-то болен? Срочно забрать из больницы!» Но мы решили дождаться, когда батюшка начнет прием, он же не знает, какие ужасные диагнозы ставят нашему внуку! В батюшкиной приемной, отойдя в сторонку и подложив под лист бумаги книгу, я стала писать батюшке записку о состоянии Филиппа и о предполагаемых диагнозах. Батюшка повернул голову в мою сторону: «Ну, что ты там выдумываешь?» «Значит, эти диагнозы неверны», – с облегчением подумала я. Позвонила дочь и сказала, что нужно срочно делать компьютерную диагностику, а к компьютеру не пробиться, но батюшка передал через игуменью тверского монастыря Иулианию, которая в то время была в батюшкиной келлии, что диагностику делать не надо, а надо срочно ехать в Москву. Я сообщила это дочери, но услышала в ответ:

– Мама, врачи говорят, что он очень слабый, не выдержит этой поездки и умрет.

– Значит, умрет! – твердо сказала я.

На третий этаж я поднялась с трудом. Но ребенок встретил меня с улыбкой, и врачи согласились нам его отдать. Всю дорогу внук довольно активно реагировал на проезжающие машины и вселял надежду на благополучный исход болезни. Но когда мы привезли его в Москву, тут наши надежды растаяли. Ножки и ручки как плети, от еды отказывается.

– Хочешь покушать?

– Потом, баба.

– Может быть, ты хочешь, чтобы я тебя поносила на ручках? Вынесла на твой любимый балкон?

– Потом, баба.

Мы позвонили по «03», но на другом конце провода, услышав, что ребенок из больницы, положили трубку. Вызвали частного врача, который, осмотрев Филиппа, сказал: «У него менингит, и его надо везти в инфекционную больницу». Но я, которая всю жизнь боялась детского менингита (наверное, потому, что мой дядя умер от этой болезни в 14 лет, и бабушка часто возвращалась в своих воспоминаниях к этому страшному событию), уверенно сказала, что менингита у него нет (я думаю, что такая уверенность у меня появилась за молитвы батюшки), поэтому внука мы в инфекционную больницу не повезем. «Какая упрямая бабушка», – удивился врач и поспешил уйти. Но решение, как сказал батюшка, надо было принимать срочно, и мы позвонили в службу спасения. На вызов приехали отец с дочерью. «Нет у него никакого менингита, ребенка надо везти в Морозовскую больницу», – сказали они после осмотра. А потом спросили Филиппка: «Ты хочешь в больницу?» – «Да», – ответил он.

Диагноз оказался очень грозным и редким, практически не дающим шансов на выздоровление

Ведущим врачом оказался у нас заведующий отделением Владимир Евгеньевич Попов, и опытные мамы сказали нам: «Другого не ищите, он – самый лучший, чтобы к нему попасть, мы месяцами стоим на очереди». Вскоре был поставлен и правильный диагноз, но он оказался не только очень грозным, но и редким, практически не дающим шансов на выздоровление: «Аневризма головного мозга». На 100000 детей эта болезнь встречается только у двоих. Когда мы через 5 лет спросили у Владимира Евгеньевича, какой прогноз нашей болезни, он ответил так: «Я ничего не могу вам сказать. За все эти годы я только у одного ребенка наблюдал подобное заболевание, но и то он умер».

Узнав о заключении врачей, наш знакомый профессор воскликнула: «Чтооо? Аневризма бывает обычно у мужчин за сорок, а чтобы у трехлетнего такое было, я никогда не слышала». Владимир Евгеньевич предложил родителям согласиться на операцию: необходимо было обеспечить постоянный отток жидкости из головного мозга в кишечник через шунтирование. Но хотя без этой операции нельзя было обойтись, она не устраняла главную причину болезни. Скопление жидкости было лишь следствием аневризмы: расширения многочисленных сосудов головного мозга, которые в любую минуту могли лопнуть, приводя к непредсказуемым последствиям.

Но соглашаться на операцию без благословения батюшки мы не могли и тут же поехали в лавру. Выслушав нас, батюшка, как и раньше иногда случалось, решил устроить «консилиум»: видимо, он все-таки надеялся, что за молитвы можно будет обойтись и без операции, которая представляла угрозу жизни ребенка. Обычно батюшка советовался с Любушкой Сусанинской, а сейчас, после Любушкиной кончины, предложил позвонить отцу Петру Афанасьеву и спросить у него, делать операцию или нет. А еще протянул визитку со словами: «И у нее спросите». На визитке был телефон главного адвоката Москвы. В полном недоумении мы вышли из батюшкиной келлии. Но тут же увидели знакомого священника, который, посмотрев на визитку, сказал: «Все понятно, я сейчас позвоню». Через некоторое время он сообщил нам ответ: «Срочно операция!» Оказалось, что эта женщина-адвокат в сложных случаях звонила блаженному Алексею Федоровичу, который в детстве перенес ДЦП и был лишен возможности говорить и ходить: его носили на руках. Но у Алексея был дар прозорливости, и он мог общаться с теми, кто нуждался в его помощи, используя алфавит. Вот откуда появился этот ответ, который мы так ждали. Через некоторое время откликнулся и отец Петр: «Я молился в алтаре: операция!» Пришлось батюшке благословить нашего внука на шунтирование, хотя было видно, что делать это ему не очень хочется. Но вот что тогда удивило нас: батюшка помолчал, а потом добавил: «Может быть, третья операция и не понадобится!»

Через несколько дней, когда мы с мужем снова были в лавре, позвонила плачущая дочь: «Мама, Филипп почти ослеп! Врачи говорят, что зрение не восстановится, его ждет полная слепота!» Муж поспешил в алтарь, где молился в это время наш батюшка. Батюшка, как обычно, горестно покачал головой: «Оооо!» Муж вышел, и мы остались стоять около храма. Батюшка появился минут через пятнадцать: «Ну, что, сейчас уже лучше? Да?» Батюшкины слова дали нам возможность домчаться до больницы, только слегка поцарапав об автобус машину… В конце длинного больничного коридора появилась наша дочь, которая везла на коляске внука. Он улыбался нам и радостно протягивал руки. На наш немой вопрос дочь поспешила ответить: «Правда, он ничего не видел!» Месяца через три батюшка спросил меня: «Ну, как Филипп? Он сейчас видит?» – «Конечно, видит!» И это вместо того, чтобы поблагодарить батюшку за молитвы, вернувшие нашему внуку стопроцентное зрение!

Почему мы молились святителю Филиппу, понятно. И преподобному Сергию – тоже понятно, почему. Но почему мы стали молиться мученику Цесаревичу Алексею? А началось все с того, что я обнаружила у себя дома ксерокопию его фотографии и неожиданно для себя поняла, что именно ему и надо сейчас особенно молиться. И не только ему, но и всем святым Царственным Страстотерпцам. Мы стали читать по вечерам акафист вместе с нашей младшей семилетней внучкой. И как же Господь укреплял нас в это время за молитвы нашего батюшки! Сколько чудес происходило с нами! Причем таких, о которых и рассказать-то не сможешь, потому что в них трудно поверить. Могу только сказать, что Царственные Мученики всегда находились рядом с нами, утешая нас в нашем горе. Акафист у меня был, а вот иконы Царственных Мучеников, к сожалению, не было. И только я подумала об этом, как из лавры приехал отец Моисей с необходимой мне иконой: «Сам не знаю почему, но я вдруг решил, что вам именно эта икона нужна. Стал спрашивать ее в иконной лавке, мне сказали, что такой иконы нет, а я не отхожу и прошу, чтобы получше поискали. Наконец продавец радостно сообщила: ‟Вот, нашла, но она у меня только одна!” – ‟А мне одну и надо!” – говорю».

Как же Господь укреплял нас в это время за молитвы нашего батюшки! Сколько чудес происходило с нами!

Началась подготовка к операции. Но для того, чтобы она была бесплатной, необходимо было предъявить страховой полис, которого у нас не было, ведь наши дети и внуки живут в тверской деревне, там служит наш зять, восстанавливая из руин несколько храмов. Мы стали выяснять, где этот полис берут, и нам назвали адрес некой Марии Ивановны, которая оформляет полисы. Я пошла по указанному адресу, но мне сказали, что Мария Ивановна сейчас болеет, так что надо ждать, когда она поправится. Все это я сообщила нашему лечащему врачу Владимиру Евгеньевичу. Врач с удивлением посмотрел на меня:

– Какая еще Мария Ивановна? Вы что, не понимаете, что операцию надо делать срочно? Завтра он может ослепнуть или оглохнуть, а то и вовсе не дожить.

– А без полиса платную операцию вы можете сделать? У нас много друзей, они помогут!

– А зачем вам это надо?

– Но вы же сами говорите, что может завтра ослепнуть!

– Так это завтра, а сегодня же еще ничего не случилось, оформляйте полис.

Я говорю дочери: «Тут что-то не так. Давай не будем торопиться, примем слова Владимира Евгеньевича как волю Божию». Поиски привели меня в Протопоповский переулок, где в большом зале сидело множество операторов, которые занимались оформлением полисов. Правда, сначала мне предложили ехать в Тверь за какой-то справкой, но я решительно сказала, что никуда не поеду, потому что мой внук умирает, и дорога каждая минута. «Хорошо», – ответили мне и выдали полис.

Операцию назначили на 17 июля. И тут мы вдруг осознали, что 16 июля – день памяти святителя Филиппа Московского, 18 июля Церковь празднует память преподобного Сергия Радонежского. А в день операции, 17 июля, – день памяти Царственных Страстотерпцев, которым мы особенно молились о здоровье нашего ребенка. Так что все те святые, к которым мы обращались за помощью в самые трудные для нас дни, откликнулись чудесным образом, по милости Божией, на наши молитвы.

Операция прошла, слава Богу, удачно, но ведь аневризма никуда не делась и могла дать о себе знать в любой момент. И мы обратились после выписки Филиппка за консультацией в госпиталь им. Бурденко. Нам сказали так:

– Ребенка по врачам не водите, не мучайте его. Проживет до 5 лет – и то хорошо. Косоглазие? Да о чем вы говорите? Нет, глаза, конечно, не восстановятся, это же ЦНС.

Но наш дорогой отец Моисей тут же приехал утешать нас: «До пяти лет, говорят? Ну, это мы еще посмотрим, как Бог даст. Глаза? Конечно, восстановятся, это же ЦНС, она запоминает, как все было, и стремится вернуть все в первоначальное состояние», – что и произошло по молитвам через какое-то время.

Когда Филиппу исполнилось 8 лет, я повезла его на консультацию к невропатологу. Врач, ознакомившись с анамнезом его болезни и видя перед собой веселого, подвижного мальчика, не могла скрыть своих чувств:

– Вы хоть понимаете, что он у вас второй раз родился?

– Да, понимаю.

– А вы понимаете, что это чудо?

Но я ответила с улыбкой:

– А вы знаете, кто за него молился? И сколько человек?

– Я так и подумала, что вы не только по больницам ходите! – воскликнула врач.

Когда мы привезли Филиппка к батюшке впервые после операции, и мой муж прижимал к себе своего любимого маленького мальчика, батюшка ласково спросил:

– И это все из-за него? – А потом добавил:

– Он теперь здоров? – Хотя Филиппу предстояли еще две операции.

Вторую, самую сложную, рискнули сделать, когда ему исполнилось 14 лет, два врача Морозовской больницы – Матвей Игоревич Лившиц и Александр Борисович Карпов.

И третью операцию, о которой говорил батюшка, все-таки пришлось делать. К 18 годам наш внук очень вырос, и трубочка, по которой когда-то стекала в кишечник жидкость, стала тянуть, так что пришлось удалять небольшой кусочек.