Хочу домой, в Царство Небесное!

Сколько я себя помню, мы всегда куда-то переезжали. Папа окончил автодорожный институт и руководил строительством шоссейных дорог. Время было послевоенное, поэтому работы не прекращались до позднего вечера, а о выходных приходилось только мечтать. Особенно мне запомнилось путешествие в вагоне-теплушке, где по дороге происходило множество приключений, а главное, моя бабушка постоянно была рядом: она читала мне книги или рассказывала удивительные истории из своего детства.

На этот раз нас ожидала в городе Курске комнатка на первом этаже двухэтажного дома, где в палисаднике росла акация, которая так и осталась для меня с тех пор одним из символов детства. В то время мне было около четырех лет, и я пристрастилась к книгам. Правда, читать я еще не умела, но у меня была бабушка.

Дома книг почти не было, а моя мама очень любила читать. Бабушка выпрашивала для нее книги у соседей и просила маму: «Вера, читай помедленнее!» Вскоре бабушка нашла неподалеку библиотеку, и я стала ходить туда по нескольку раз день.

Крошечный библиотекарь-лилипут, увидев меня, вздыхал:

– Опять пришла! Это ж как часто-то!

Он аккуратно подвигал лестницу к стеллажам, взбирался на нее и, пробежав глазами полки, выбирал подходящую книгу, и я старательно выводила в формуляре печатными буквами свое имя.

Жажда чтения была так велика, что меня не могла остановить даже опасность, которая подстерегала на дороге. Это был трансформаторный ящик, а на нем – металлическая пластинка с черепом: впалые глазницы и перекрещивающиеся кости. И череп никак нельзя было обойти. Оставалось только закрыть глаза и вихрем пронестись мимо этого страшного места.

А потом был Загорск, и нас ждали временно построенные для строителей шоссейных дорог дома барачного типа, но с отдельным входом для каждой семьи. А рядом с нашими бараками было Северное кладбище, так что жили мы, можно сказать, бок о бок с ним. Знаменитое Северное кладбище, освященное мощами многих святых, которые нашли здесь место своего упокоения. На этом кладбище теперь похоронена и схимонахиня Сергия, мама нашего старца отца Наума. Когда приблизилось время ее кончины, мать Сергия сказала сыну: «Ты меня с детками похорони». Как это «с детками»? Ведь дети остались в Новосибирске, они все умерли в младенческом возрасте, выжил только последний, седьмой, и это был наш батюшка, которого чудом спасли от тяжелейшего воспаления легких, пропарив в бане.

Исполнить последнюю мамину просьбу было невозможно, и батюшка очень сокрушался об этом. Но когда гроб принесли на кладбище, он увидел, что мамина могила окружена маленькими холмиками с крестами, а на них таблички с именами: «Танечка», «Сашенька», «Ванечка»…

Кладбище стало частью нашей детской жизни, и мы летом по полдня проводили там

Кладбище стало частью нашей детской жизни, и мы летом по полдня проводили там. С одной стороны кладбища приютился овраг, там можно было отыскать даже несколько земляничек. А еще мы играли здесь с нашим поросенком Тусиком. Несмотря на то, что Тусик почему-то так и не сумел вырасти, он был очень смышленым и веселым. Больше всего он любил прятаться в кустах, и, когда мы его «находили», отвечал нам счастливым хрюканьем.

И похоронные процессии не обходились без нас. Мама как-то по дороге к могиле подняла сломанную ветку и воткнула ее в свежий холмик, под которым лежал теперь дядя Сережа. Он выпал на повороте из плохо закрытой машины и разбил голову о стремительно несущийся навстречу столб. Эта веточка со временем превратилась в красивое деревце, и все говорили, что это потому, что дядя Сережа был добрым человеком.

Мы и чужих провожали, и много тогда узнавали интересного. Особенно нас поразила история девочки, которая умерла от заражения крови. Она порезала ножницами скатерть, и мама ткнула этими ножницами ей в ручку. Но в это трудно было поверить, потому что наши мамы прощали нам не только скатерти.

Так мы привыкали к смерти, наблюдая пока за ней со стороны. А однажды она ворвалась и в наш детский мир, заставив впервые основательно задуматься над конечностью земного бытия. Теперь в гробу, стоящем на двух табуретках, с необычно строгим лицом лежал наш приятель Юра Колесников, с которым мы два дня назад играли в мяч. Его лоб перехватывал белый венчик, а в руку были вложены иконка и разрешительная молитва. И пока мы молча толпились в душной комнате около Юриного гроба, я думала, что на его месте вполне могла бы лежать и я, если бы не моя мудрая бабушка, которая прекратила мои истошные требования отпустить меня вместе со всеми на уборку картофеля тем, что долго искала «пропавшую кофточку». Когда же кофточка наконец «нашлась», машина с ребятами была уже далеко. А на обратном пути, подъехав к самому дому, Юрка лихо спрыгнул с машины прямо под колеса идущего сзади автомобиля. И я могла бы так же спрыгнуть и лежать теперь, как и он, неподвижно и «навсегда».

Это «навсегда» не давало мне, шестилетней, покоя. Как это «навсегда»? Но ведь было же время, когда меня не было. И потом не будет. Но меня не было какое-то время, а потом я все-таки появилась, а теперь меня никогда, никогда уже не будет, и я навсегда останусь в гробу. И чтобы хоть как-то представить это, я, перед тем как уснуть, натягивала на голову и ноги простыню, приподнимала руки и слегка разводила их в стороны. Получалось нечто похожее на гроб. Он был плотный и белый, напоминающий тот, в котором лежала сказочная царевна. «Перед ним, во мгле печальной, гроб качается хрустальный. И в хрустальном гробе том спит царевна вечным сном». Но тот гроб был не «навсегда», принцессу оживила любовь. А вдруг меня тоже кто-нибудь сильно-сильно полюбит, и я оживу? Нет, это только в сказках так бывает, а в жизни упрячут в деревянный ящик, накрепко заколотят гвоздями и отнесут на кладбище. Дети тоже умирают, везде на их маленькие могилки наткнуться можно.

Есть такая Любовь, которая может воскресить человека и подарить ему вечность

Теперь и наши внуки живут неподалеку от кладбища. И кладбище, как и храм, в котором служит их папа, отец Николай, также является частью их жизни. Только отношение к смерти у них другое. Они уже знают, что действительно есть такая Любовь, которая может воскресить человека и подарить ему вечность.

Старшая внучка, когда ей было два года, проснувшись однажды раньше всех, положила на постель рядом с мамой большую куклу.

– Ты мне свою доченьку принесла? – умилилась мама.

– Нет, мама! – недовольно возразила та. – Это покойник, мы его сейчас отпевать будем!

Когда отец Николай начал служить в сельском храме Василия Великого, мы открыли воскресную школу. Наши маленькие прихожане после службы собирались в церковном доме, где их кормили обедом, читали им библейские истории, разбирали новозаветные притчи, беседовали на нравственные темы, рисовали, учили писать небольшие сочинения, а потом все вместе пили праздничный чай.

И все было бы хорошо, если бы их родители тоже в храм ходили. Но родители были неверующими, и детям трудно было уберечь свою веру. Кто-то из родителей насмешливо улыбался:

– Что это ты туда зачастила? Ты как Балда у попа в работниках!

Кто-то говорил, что ребенок за подачки, то есть за чай с хлебом и конфетами продался (тогда, в девяностые годы, некоторые из наших детей даже белого хлеба досыта не ели). А бывало и так: зовет мать ребенка к обеду, а на столе суп из курицы, а на второе вермишель с мясной подливкой.

– Ах, да, – говорит она, – я и забыла, что у тебя пост. Тогда закрой дверь и не мешай нам обедать.

И ладно бы, если бы так питались круглый год. Но ведь когда не было поста, на обед мать чаще всего готовила овощи. И сколько же 12-летний ребенок мог за дверью простоять? Сначала нарушался пост, потом находились срочные дела по воскресеньям. На дискотеку – пожалуйста, а как в храм дочка или сын соберется, сразу же родители в два голоса:

– У тебя что, нет обязанностей перед семьей? Ты совсем дома уже ничего делать не хочешь!

И вот все реже и реже стали появляться наши дети в храме, все реже и реже стали заглядывать в церковную двухэтажку, а уж как школу закончили – и подавно мы их видеть перестали. И не только мы с такими трудностями столкнулись: все тогда жаловались, что если родители в церковь не ходят, то и дети в храме не задерживаются.

И все-таки, когда наши ученики выросли, некоторые из них в нашем храме повенчались и даже стали с детками на службу приходить, и мужья-жены от них не отстают.

На одно из первых занятий в воскресной школе к нам пришел восьмилетний мальчик Николай из неверующей семьи. Икон в их доме не было, никто из домочадцев в храм не ходил, поэтому о Боге он никогда ничего не слышал. Правда, так можно было сказать почти о каждом нашем маленьком слушателе, редко у кого бабушка в храм когда-то ходила. Но вот что интересно: о чем бы я ни спрашивала детей, этот мальчик, опережая других, тут же отвечал мне. «А что будет, – подумала я, – если ему более сложный вопрос задать?»

– Скажи, пожалуйста, до пришествия в мир Спасителя люди грешили, но ведь и после пришествия, после Крестной смерти Господа нашего Иисуса Христа и Его всеславного Воскресения разве перестали они грешить? Так что же изменилось в мире?

Николай лишь на какие-то секунды застыл в напряженном внимании:

– А у людей теперь появилась возможность не грешить!

Этот мальчик из неверующей семьи отвечал на вопросы, на которые даже верующие взрослые люди не всегда могут дать ответ

Тут я уже не выдержала:

– Откуда ты это все знаешь? Взрослые люди, даже верующие, не всегда могут найти верный ответ. Почему же ты, ребенок, так быстро отвечаешь?

Он улыбнулся:

– Ну, этот вопрос – самый простой: у детей чистое сердце, а у взрослых ой сколько всего в жизни было, потому им и нелегко.

Подобная беседа произошла у меня и в Москве, когда я гуляла со своим внуком во дворе нашего дома. На игровой площадке стояли теннисные столы, около одного из них столпились малыши. Мы подошли поближе. Оказывается, детей заинтересовали игрушки, сделанные из конструктора: здесь были и летающие монстры, и роботы, и фантастические машины.

– Это чье? – спрашиваю я.

– Вот его, – дети показывают на белоголового мальчика лет 4–5, – это он сам делает, он конструктором хочет стать.

– Только очень уж они у тебя недобрые, смотри, какие у них лица.

– Нет, они добрые, они так только выглядят, а сердце у них чистое. Сердце у всех чистое.

Он прижимает ладошки к правой стороне груди.

– Но ведь сердце слева, – подсказываю я.

Малыш послушно перекладывает ручки, продолжая проникновенно смотреть на меня. Но вдруг выражение его лица становится жестким.

– Только у бандитов сердце вот такое, – он крепко сжимает руку в кулачок.

– А как ты думаешь, бандит может исправиться?

– Может, у него тоже было сердце чистое, только он не хочет.

– А если он исправится, Бог его простит?

– Конечно, простит, Бог всех любит.

Я подхожу к бабушке мальчика, которая наблюдает за нами издалека, и сажусь рядом с ней на скамейку.

– Интересно рассуждает ваш внук.

– Да, он любит рассуждать, – с легким раздражением отвечает бабушка.

– А почему он говорит о чистом сердце, а не о добром? «Чистое сердце» – ведь это евангельское выражение. Вы что, верующие?

– Нет, я в церковь не хожу, нас этому в школе не учили, – бабушке мой вопрос явно неприятен.

– А ваши дети?

– И они тоже не ходят. Дочку я, конечно, крестила, и внука, но в церковь захожу крайне редко, когда маму вспомнить надо.

У детей чистое сердце, способное услышать голос Ангела Хранителя, извещающего ребенка о том, «что такое хорошо и что такое плохо». И, оберегая эту чистоту, они тянутся к тем, кто сумел сохранить целомудрие или приобрел его с возрастом страданиями. Наш сосед Серафим, когда ему было четыре года, постоянно в комнате своей 95-летней прабабушки пропадал:

– Я так бабушку люблю, что согласился бы стать даже стареньким старичком, только чтобы рядом с ней всегда быть.

Прабабушка лежит, а Серафимка около нее своих солдатиков расставляет, и начинаются у них боевые действия.

– Неужели тебе интересно с бабушкой играть? Она ведь уже плохо видит и слышит. Почему ты все время около нее? – спрашивала его мама.

– Потому что мне с ней прозрачно.

Вот уж, правда, прозрачно. С бабушкой Серафимке светло и легко, понятно и ясно. А главное – просто.

Видимо, это желание прозрачности и простоты и заставляет ребенка стремиться к покаянию. И чем чище у него сердце, тем это стремление сильнее. Вспомним преподобного Сергия Радонежского, который еще подростком плакал о своих грехах, чем удивлял свою мать. И сейчас дети часто удивляют нас тем же.

Двухлетний ребенок подходит к исповеди, несмотря на недовольное перешептывание стоящих в очереди к аналою:

– С семи лет только надо!

Исповедоваться можно с любого возраста, если ребенок испытывает в этом потребность

И матери приходится оправдываться, говорить, что батюшка благословляет мальчика исповедоваться. А почему, собственно, только с семи? С семи лет исповедь обязательна, это правда. Но исповедоваться можно с любого возраста, если человек испытывает в этом потребность.

Священник наклоняется над малышом, и тот что-то говорит ему. Слышно только:

– Масинка, масинка.

Может, машинку пожалел приятелю отдать или еще что.

Знакомый мальчик в три с половиной года спросил мать, как называется грех, когда любишь блестящие вещи. Мать, не задумываясь, сказала то, что пришло ей в голову, не придав этому никакого значения. А сын на следующий день, неожиданно для нее, подошел к священнику:

– Батюшка, я согрешил сребролюбием.

– Да как же тебе это удалось, дитя мое? – изумился батюшка.

– Люблю то, что блестит.

Племянница нашего зятя, когда ей было два с половиной года, на вечерней службе исповедалась своему отцу-священнику, и тот строго-настрого предупредил ее, чтобы она завтра к нему не подходила:

– Большой праздник, народу много будет. Поняла?

Дочь кивнула, но на следующий день батюшка увидел, как она активно пробирается сквозь толпу исповедников к аналою.

– Я же тебя просил! – сделал ей замечание отец. А дочь заплакала:

– Папа, такие грехи, такие грехи!

Семилетнего сына школьного друга моего мужа родители никогда не водили в храм. Его отец считал, что в этом нет никакой необходимости: вырастет, сам решать будет. Но однажды, когда мы с мужем пришли к ним в гости, жена друга спросила нас:

– Вы не возьмете нашего Алешу в лавру? Я хотела бы, чтобы он перед школой причастился.

– Алеша, а ты сам хочешь этого? – обратились мы к мальчику.

– Да, хочу, – утвердительно кивнул он.

– Но ведь перед причастием надо будет исповедаться, назвать батюшке свои грехи. Ты согласен?

– Согласен!

– А ты знаешь свои грехи? – задали мы ему последний вопрос и получили неожиданный ответ:

– А кто же их не знает?!

И когда на следующий день Алеша подошел к аналою, то мы с удивлением увидели, что он, не дожидаясь вопросов священника, перечисляет ему свои грехи.

Когда Грише, сыну моей школьной подруги Елены, исполнилось шесть лет, Елена привезла его летом в нашу деревню. Вечером мы пошли с Гришей на службу, и батюшка на проповеди стал говорить прихожанам о том, как нужно готовиться к причастию.

– Хорошо было бы, если бы вы заранее обдумали свои грехи и записали их. А то подойдете на исповедь и не можете ничего вспомнить.

Гриша стоял рядом со мной и внимательно слушал. А по дороге домой вдруг спросил меня:

– Значит, грехи надо записывать?

– Ну, да, – рассеянно ответила я, не обратив внимания на его вопрос: Гриша ведь еще не ходил в школу и практически не умел писать.

После ужина Гриша попросил у нас бумагу и карандаш и стал что-то рисовать, пристроившись на табуретке. Когда мама взглянула на его рисунок, она оторопела:

– Ты что это тут написал, сынок? Да разве такие слова можно писать?!!

– А это я так во дворе ругался.

– А человечки что с кошкой делают?

– А это мы с приятелем кошку обижали.

– Да зачем ты все это нарисовал-то?!

– Так ведь батюшка сказал, что грехи надо записывать, вот я и записал.

Такой была первая Гришина исповедь: исповедь в картинках.

У детей особая связь с духовным миром.

Трехлетний малыш, едва придя в себя от наркоза после тяжелейшей операции (врачи не надеялись на ее благополучный исход), запел пасхальный тропарь, который он слышал полгода назад, когда еще не умел говорить:

– Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав!

В наше время все чаще не родители учат детей вере, а дети заставляют своих родителей задуматься о вечности

Интересно, что в наше время все чаще не родители учат детей вере, а дети заставляют своих родителей задуматься о вечности.

Некрещеная свекровь моей подруги «отшивала» безупречным аргументом тех, кто предлагал ей креститься:

– Я уже старая, пока не надо!

Но как только молодые родители уходили из дома, она тотчас набрасывалась с вопросами на свою трехлетнюю внучку:

– Вот вы говорите: «Бог, Бог», – а где он, ваш Бог?

И внучка свидетельствовала:

– Бабушка, ты в церковь не ходишь, а там Бог – везде!

И так ежедневно. Бабушка накроет постом стол и нарежет кружочками колбасу. Думает: «Сами пусть постятся, а ребенок хоть колбаски поест». А внучка посмотрит с удивлением:

– А эта колбаса для кого?

– Для киски! – спешит оправдаться бабушка и убирает колбасу в холодильник.

В конце концов бабушка успела примириться с Богом и ушла в жизнь вечную, приобщившись Святых Христовых Таин.

У Арсения, пятилетнего сына моей знакомой, обнаружили почечную недостаточность, которая могла закончиться летальным исходом. Пришлось родителям согласиться на удаление почки.

Когда мальчика повезли на операцию, мать, перекрестив его, сказала:

– Ничего не бойся, сынок, только молись.

Операция прошло благополучно. Но как только ребенок увидел мать, он озадачил ее неожиданным заявлением:

– Мама, вам с папой надо повенчаться!

А муж моей знакомой в то время был некрещеным, да и она только-только начала ходить в храм.

– Почему ты так решил? – удивилась мать. – Откуда ты знаешь?

– Мне мой друг сказал.

– Какой друг?

– Который пришел, когда меня повезли на операцию. Ты сказала, чтобы я молился, а мне привязали ручки, и я не мог молиться (то есть он хотел сказать, что не мог совершить крестное знамение) и заплакал. Тогда он подошел ко мне и стал меня укреплять.

– И что он тебе говорил?

– Он мне рассказывал про дядю, его распяли на кресте, который как буква Х. Только я забыл, как этого дядю зовут… Мама, а ведь мой святой не Арсений Тверской, а Арсений Сербский.

Когда мать принесла сыну фигурку ангела, он сказал: «Мама, это же мой друг!»

А потом Арсений попросил, чтобы ему купили икону Ангела Хранителя, и, когда мать принесла сыну фигурку ангела, он сказал:

– Мама, а этот ангел очень похож на моего друга.

С тех пор сын перестал бояться темноты и часто радостно восклицал:

– Мама, ангел в окно смотрит!

Или:

– Видишь, ангел около пианино стоит и улыбается?

Правда, это продолжалось недолго. В шесть лет мальчик не только перестал видеть ангела, но и вообще забыл, о чем он когда-то рассказывал родителям, и удивлялся, если они ему об этом напоминали:

– Какой еще друг? Не знаю никакого друга!

Но за это время моя знакомая обвенчалась с мужем, и теперь они ходят в храм вместе с сыном.

Но бывает, что Господь приводит родителей в храм через страшные испытания. Мне рассказывал один сельский священник о своем знакомом, который работал когда-то в колхозном свинарнике. Он не только не ходил в храм, но и так сквернословил, что с ним невозможно было находиться рядом. А потом его постигло страшное горе: в колодце утонул его единственный восьмилетний сын. Он так жестоко страдал, что подумывал даже о самоубийстве. Но когда сын приснился ему и сказал: «Папа, молитесь за меня», – работника свинарника как подменили. Он начал ходить вместе с женой в церковь и стал таким ревностным христианином, что через какое-то время владыка предложил ему принять сан и служить в той деревне, где он жил.

– Что вы, владыка! Меня же все тут знают, знают, каким я был сквернословом, да меня никто слушать не будет, мне бы где-нибудь подальше.

Но владыка повторил:

– Нет, будешь в своем храме служить.

Так и служит он уже много лет в деревенском храме, а матушка управляет церковным хором.

Моей крестнице Лизе 2,5 года, и мама одевает ее на прогулку. Вдруг Лиза начинает плакать:

– Хочу домой! Хочу домой!

– Лиза, но ведь ты дома, что же ты плачешь? – расстраивается мама.

– Хочу домой, в Царство Небесное!

А однажды, когда Лизина мама готовила на кухне обед, она услышала, как ее крошечная дочь разговаривала со своей воображаемой Лисой, которой она доверяла самое сокровенное:

– Лиса, мы умрем, а гроб наш в храме поставят. Хорошо-то как, Лиса! А потом нас на кладбище понесут. Вот радость-то, Лиса, будет!

Я всегда удивлялась, откуда у детей такая тоска по Царству Небесному

«И откуда у детей такая тоска по Царству Небесному?» – удивлялась я, вспоминая о Лизе. А недавно я посмотрела вторую часть фильма Галины Царевой «По ту сторону жизни», которая называется «Непридуманные рассказы», и получила неожиданный ответ на свои недоумения. Одна из героинь фильма часто размышляла о том, как чувствует себя ребенок в утробе матери. «Сидит там, бедный, во тьме, скрюченный и одинокий, – думала она, – и как же ему, наверное, тяжко находиться в такой неудобной позе». И вот однажды эта женщина увидела удивительный сон: будто она находится в каком-то чудесном месте, где ее окружает свет и любовь. «Где я?» – восторженно спросила она и получила ответ: «В утробе матери». Женщина тут же проснулась, переполненная впечатлениями от увиденного. И снова погрузилась в дивное состояние той любви, с которой не захочешь разлучаться никогда.

Видимо, человек с самого начала своей жизни получает опыт Божественной любви и, появившись на свет, страдает от потери ее. Не потому ли ребенок так часто плачет в раннем возрасте? И потом до конца своей жизни ищет эту любовь и тоскует по ней.

Наша Лизочка, которую с рождения постоянно водили в храм и которая в пятилетнем возрасте в конце концов привела свою бабушку в Церковь, в шесть лет вдруг резко отказалась идти на службу. «Не пойду! Не пойду!» – кричала она, а сама все-таки шла за нами. А потом, придя из храма, радовалась: «Мамочка, я правда сегодня меньше плакала?» И эта духовная брань продолжалось года три.

«Какие книги читать двухлетнему ребенку?» – спросила мама у духовника. И получила неожиданный ответ: «Евангелие читай!»

«Какие книги читать двухлетнему ребенку?» – спросила как-то ее мама у духовника. И получила неожиданный ответ: «Евангелие читай!» – «И что ты думаешь? – говорила мне моя подруга, – сначала она с удовольствием слушала и все правильно понимала, а по мере того, как росла, ей это давалось все труднее и труднее».

«Когда вырастет, сам разберется!» – приходится иногда слышать от неверующих родителей, которые не спешат крестить своего ребенка. Но ведь надо еще успеть вырасти! Наша знакомая вышла замуж за католика, и он именно таким словами объяснял жене необходимость отложить крещение сына, не задумываясь о том, что тем самым он лишает ребенка духовной защиты, лишает его помощи Ангела Хранителя, который будет оберегать его от «духов злобы поднебесной». А когда они с трехлетним сыном поехали в Бельгию к родителям мужа, мальчик неожиданно заболел инфекционной болезнью и через три дня скончался.

К тому же, когда ребенок вырастет и «сам разберется», не «разберется» ли с ним тот, кто ищет поглотить душу каждого из нас? (1 Пет. 5: 8). Вот почему, пока враг еще не успел завладеть детской душой, надо стараться использовать благоприятный младенческий возраст и бережно относиться к детской душе, давая ей возможность начать духовную жизнь.