В пандемию произошло посрамление невежд и фанатиков, но они этого не признали

Почему в пандемию важно быть миротворцем? Можно ли посрамить невежество во времена Интернета? Как вернуть авторитет экспертному знанию? Связаны ли безобразия на фоне храмов со свободой выбора? Можно ли рассказать о Библии в iBible? На эти и другие вопросы «Российской газеты» ответил председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, временно исполняющий обязанности руководителя Пресс-службы Патриарха Московского и всея Руси В.Р. Легойда.

Счастливы миротворцы

— «В Рождество все немного волхвы» — эти стихи Бродского стали поэтической эмблемой Рождественского праздника. Какие дары мы принесем Богу, будучи пленниками таких жестких и непонятных обстоятельств, как пандемия COVID-19?

— С этим вызовом мы на государственном и институциональном уровне хоть и не окончательно, но справляемся (вакцину изобрели, прививки делаем), но на обычном, человеческом часто нет.

— Вирус словно играет с нами в страшную игру на поражение, его правила довольно часто сметают наши, а на кону — жизни близких. Что этому противопоставить?

— Нам нужно учиться быть миротворцами. Я бы экстраполировал евангельскую «заповедь блаженства» — «блаженны миротворцы» — на все и всех. Недавно на образовательном интенсиве «Школа доброблогеров», желающих писать в соцсетях о добрых делах, предложил им «Блаженны миротворцы» взять в качестве слогана. Напомнив, что церковно-славянское «блаженны» — по одному из вариантов перевода — русское «счастливы».

Миротворцами надо быть, чтобы не усугублять все то, что Вы сказали. А оно быстро усугубляется до агрессии. Не только во взрывающихся агрессией бытовых эксцессах, но и в больших политических сюжетах. В недавних переговорах двух президентов — нашего и американского — тема миротворчества тоже ведь звучала одной из основных.

Я думаю, это самая главная фокусировка и точка сборки сегодня. Именно миротворчество позволяет нам как минимум не усугублять сложившуюся ситуацию, а как максимум приводить ее к какому-то достойному разрешению.

И эта евангельская мысль сегодня, по-моему, актуальна для любого человека независимо от вероисповедания и мировоззрения. Сознательный, выстрадавший свой атеизм неверующий с этим, вероятно, тоже согласится.

Позиции и мемы

— Патриарх много раз называл происходящее с нами сейчас кризисом. Мне кажется, один из уроков этого кризиса заключается в том, что, уповая на Бога, мы должны спасаться и лучшими человеческими средствами. Сколько раз мы повторяли за эти два года: «искусство врача от Бога». И лучшие человеческие достижения — изобретения лекарств — тоже. Мне кажется, в пандемию произошло какое-то посрамление фанатиков, которых у нас немало и в религиозной, и в светской жизни.

— Да, но если бы посрамленные были готовы признать свое посрамление… А это, увы, далеко не всегда так. И речь, конечно, идет не только о религиозно-мотивированных невеждах, но и о людях без всякой религиозной мотивации… Недавно один очень известный светский человек смело заявил, что до сих пор не верит в коронавирус.

Одна из причин — оборотная сторона тех преимуществ, которые дает Интернет. Это ведь океан неверифицированной информации. Огромное пространство, которое позволяет человеку найти в нем подтверждение любой точкой зрения. Вплоть до того, что Земля плоская.

Поэтому, если мы хотим все-таки посрамить невежд, мы должны остановить размывание границ истинного, подтвержденного, находящегося в границах современной науки.

Нет особого удивления в том, что серьезные специалисты, врачи, биологи в течение двух последних лет сильно корректировали свои позиции по коронавирусу и вакцинам. Это обычная научная практика: сегодня мы знаем больше и уточняем то, что мы считали вчера. Но вот когда мы научную дискуссию из научной же лаборатории вынесли на широкую публику… Она тут же заиграла новыми красками, эвфемистически говоря. Народ эти научные уточнения превратил в мемы. И нельзя сказать, что шутки не имеют оснований.

Многие помнят, как один из самых медийно-известных врачей, теперь активно агитирующий за вакцинацию и сам уже ревакцинировавшийся, говорил: наступит лето, выглянет солнышко, и вирус исчезнет. Но ведь он действительно так искренне считал, потому что так было всегда. Раньше. А сейчас впервые стало иначе. И ошибиться было немудрено. Моя сестра-врач любит повторять, что это вирус со многими масками: одну снимаем, а под ней — другая. Но то, что всегда было предметом внимания высоких и узких специалистов и обучающихся у них студентов, теперь доступно широкому обывателю. И он, как доморощенный Шерлок Холмс (в действительности — по-прежнему Ватсон), сравнивает все прозвучавшие публично слова, не понимая, что высказывание ученого это не данная нам на всю жизнь неизменная таблица умножения.

Семь раз отмерь. И не отрезай.

— Но есть же разница между экспертным и не экспертным знанием. От того, что эксперты меняют свое мнение, оно не перестает быть экспертным.

— Это понимают все реже и все меньше людей. Кризис экспертного знания, точнее, непонимание этой разницы, о которой Вы говорите, — еще одно следствие «Интернет-образованности». На эту тему уже книги написаны, я не говорю сейчас ничего нового. Мы можем иронизировать над диванными экспертами, но сами нередко выступаем в их роли. Люди просто теряют доверие, когда сначала звучит «кто привьется, тот не заболеет», потом «нет, заболеет, но не умрет», затем «нет, может умереть». Над этим смеются — сквозь слезы. За два года, поговорив в эфире и частным образом со многими специалистами, вплоть до микробиологов, я понимаю, что знаменитая фраза «два юриста — три мнения» применима к любому ученому: два врача — три мнения, два вирусолога — три мнения. У меня в «Парсуне» выдающийся генетик Егор Борисович Прохорчук на просьбу дать рекомендации обычному человеку стал, как настоящий ученый, говорить: мы ведь до конца не знаем, что такое иммунитет и как он работает. Но это не ответ для обывателя. Тогда я спросил: Вы сами привились?

— И?

— Ответ был положительный.

Но в результате вышеописанной особенности нашего нового информационного бытия подрывается доверие. Я думаю, это необходимо осмыслить, а осмыслив, скорректировать информационную политику.

Медиакорпорациям, государству, специалистам — всем! — надо понять, какой может быть реакция на твои слова, и взвешивать свои комментарии на медицинских весах. Нужно семь раз отмерить и, может быть, не отрезать.

Еще раз повторю: когда мы выносим дискуссию из научного поля в публичное, реакция может оказаться совершенно иной. Например: «Вы сами ничего не понимаете и нас обманываете. Потому мы вам не верим». Это проблема. С одной стороны, нужно работать над образованием, чтобы корректировки позиции ученых не вызывали панику и недоверие. С другой стороны, ученые должны архиответственно подходить к своим комментариям. А уж желание что-то сказать в эфир вообще не должно быть основанием для комментария.

В доинтернетовскую эпоху такой утраты доверия не произошло бы: книжная цивилизация — цивилизация рецензентов и редакторов. Поэтому я думаю, что посрамление невежд пока не может быть глобальным. Ведь сегодня и переболевшие невежды заявляют «все-таки она не вертится».

Так что нам еще предстоит много думать над тем, как и какую давать информацию. Знаменитый случай, когда во время захвата заложников на Дубровке журналист сказал в прямом эфире НТВ: вот бойцы «Альфа», они сейчас будут штурмовать здание, а террористы этот эфир видели, поставил вопрос о работе журналистов. Сейчас мы тоже в ситуации войны… с вирусом. И не надо людей перегружать противоречивыми сводками с фронта.

— Это Вы, как человек, отвечающий за информационную политику Церкви, полагаете, что нас ждет поворот к верификации информации?

— Я очень на это надеюсь. Не уверен, что это произойдет быстро, но уверен, что это неизбежно.

Выбираем все

— Вирус — хоть ему это и не вменить в вину, — варваризирует нашу жизнь, создавая условия для нападения на умное и сложное в угоду дикому и примитивному. Мы опять столкнулись с вызовами безобразий, когда молодые люди фотографируются в непристойных позах и с непристойными жестами на фоне храмов или мечетей. А при привлечении к ответственности за это спешно каются в кутузке: отпустите, я мать маленького ребенка. Тут, наверное, сказывается характер времени…

— Да, похоже, это глубинная характеристика времени. Всего скорее связанная с тем, что современный человек считает, что он имеет право выбирать вообще все — от одежды до пола. При это не беря в расчет даже собственный разум! Люди, конечно, разные, и мотивы их поступков тоже, но если смотреть на это культурологически и философски, то это именно проявление стремления «выбирать все». Это возникает, когда человек сам для себя становится «альфой и омегой» любых своих действий, мыслей, поступков… Святейший Патриарх много говорил на тему такой ложной свободы, у него есть просто программные тексты об этом.

Это происходит, если у человека нет камертона, по которому он настраивает себя, а есть исключительно только желание выбора, который каждый день будет иным и часто никак не соотносящимся ни с нравственностью, ни с разумом…

Но ценность свободы и эти безобразия иногда могут и не соотноситься. Часто безобразия просто результат невежества и глупости.

— И снова нужно посрамление невежества. Но ведь и не скажешь им: вы совесть потеряли. Будет нравоучительно, старомодно, пафосно и, может, быть, смешно в их глазах.

— Да, морализаторство тут не поможет. Что мораль? Повторяю, даже разум сегодня уже часто не критерий при выборе, что можно и что нельзя.

— И что делать, когда человек не боится Бога и бросает вызов?

— Вот про вызов Богу я бы так не говорил. Вызов Богу это что-то осмысленное, выстраданное, это Ницше или Серафим (Роуз) в молодости, до принятия монашества (известный американский православный последней четверти прошлого века, духовный писатель и подвижник. — Прим. ред.) — студент, находящийся в религиозном поиске, слушающий Баха, изучающий разные религии и безмерно страдающий… А дама, сверкающая ягодицами на фоне храма или мечети, это если и вызов, то разуму, здравому смыслу. До вызова Богу это сильно недотягивает.

И мысль у нее часто одна: сколько лайков я соберу? Это, как сейчас принято говорить, попытка хайпануть. Глупость может обернуться большими просмотрами. Поэтому просыпаемся и сразу к телефону, оправдались ли расчеты на лайки? Это самоцель. И самоценность.

— И что с этим делать?

— Мне кажется, единственная возможность на это повлиять — вводить в это пространство смыслы. Бесстрашно. И без устали. В том числе и в ответ на безобразия. Стоять на рубеже смыслов. Как стойкий оловянный солдатик.

Еще одно сотворение мира. В iBible.

— Недавний опрос ВЦИОМ показал, что подавляющее большинство россиян — 80 процентов — убеждены, что шутки над Церковью недопустимы ни при каких обстоятельствах. Многие считают недопустимыми и шутки над национальными особенностями и традициями народов и отечественной историей. Важно очертить особые границы сакрального. Но при этом бы не закончить принудительным советским (или любым другим) коллективизмом мыслей и чувств. Как не забыть, что в молодости особенно высока ценность свободы, игры, смеха?

— Я тоже бы не хотел, чтобы результаты этого соцопроса кто-то истолковал так, что в Церкви все сплошь люди без чувства юмора, они не шутят и т.п. Помилуйте, те же соцсети просто наводнены (пусть и разного уровня и вкуса) группами «Православные шутят». И внутрицерковный юмор может быть очень тонким и смешным. У нас немало анекдотов притчевого характера, вспомним хоть самый известный про нового русского, не обнаружившего себя в списках на входе в рай, возмущенного, что он столько денег потратил на Церковь, и вдруг услышавшего в ответ: деньги мы вам вернем!

Нормальный священник и архиерей никогда не будут выступать против юмора. И, конечно, верующие шутят. Но есть вещи, над которыми не смеются. И ситуации, в которых не шутят.

Тимур Бекмамбетов недавно запустил новый проект iBible, в котором рассказываются истории из библейской книги «Бытие» в модном сегодня видеоформате вертикального экрана на смартфоне. Это такой рассказ о том, как Бог творит небо, воду, сушу, Адама и Еву — на мультимедийном языке. Молодежи он очень понятен. Часть моих студентов, посмотрев это, пришла в восторг. Хотя другая часть посчитала, что о серьезных вещах ТАК рассказывать нельзя, нужно читать Библию, а не смотреть iBible. Но важно, что команда Бекмамбетова консультировалась с нами перед запуском. И мы прямо обсуждали, что это нельзя превращать в стеб — предлагать ироничные названия, низводить содержание до уровня шутки. «Бытие» — хоть и не учебник, но и не смешная сказка, она повествует о фундаментальных для человечества вещах. А при малейшем стебе эффект будет противоположным.

— Как в «Сотворении мира» в театре Образцова?

— Да, у меня некоторые студенты, кстати, тоже этот спектакль вспоминали, смотря iBible.

Но самое интересное я услышал, когда спросил у Тимура: а почему Вы за это взялись? И он сказал (передаю своими словами, как запомнил): если мы сейчас не начнем говорить с теми, кому 12-16 лет, о том, что нам дорого, через 5-10 лет они придут и все сметут. Всю нашу культуру. Если мы до них сейчас не достучимся.

— Это Бекмамбетов сказал?

— Да. Так что, видите, обеспокоенность тем, что будет с завтрашней молодежью, есть и у тех, кто создает современные тренды. И это очень показательно.

Вы и убили

— А что все-таки происходит с новыми молодыми? Откуда засилье бесчувственности и пятикопеечной, трикстерской, вирусной хитрости?

— Я бы не судил о всей молодежи по примерам нескольких блогеров, что фотографируются, снимая штаны. Молодежь очень разная.

И мы с вами в разговорах часто возвращаемся к мысли, что приговор молодежи — это приговор тем, кто ее воспитывает. Если они такие, то это прежде всего значит, что с ними не разговаривали. Как преподаватель я вижу, как ребята откликаются, когда с ними начинаешь говорить о чем-то серьезном. То, что важно для тебя, и для них важно. Но с ними никто на эти темы не говорил. Если к ребенку относятся как к ученику (в классической парадигме «учитель и ученик»), и учитель передает ему то, что его, учителя, восхищает, сердце ребенка не может на это не реагировать. Так что тех, кто смеется над роликами, где молодые люди не могут ответить на самые простые вопросы, хочется спросить «над кем смеетесь?». Кто их такими сделал-то? Мы и сделали. «Вы и убили-с», как сказал бы Порфирий Петрович. «Убили», превратив образование в способ создания нужного рынку «продукта» (да и рынку он часто не нужен.)

Вера, Церковь, религиозные общины, образование — это то, что создает, соединяет нацию. Образование ставит препоны варварству. И посрамление невежества происходит только на его путях.

Уже прошло время для разговоров о престиже профессии учителя, нужны немедленные практические меры для того, чтобы сделать ее перспективной, престижной, высокооплачиваемой. В том числе — или в первую очередь — и для учителей начальной школы. Потому что там все начинается, там все закладывается.

Не хотелось бы, чтобы это все звучало популистски, потому что ничего не поменять двумя-тремя мерами, но нужно уже что-то делать.

Мне очень нравится все, что делает сейчас в просветительском плане общество «Знание», команда, которую возглавил Максим Древаль. Просветительских форматов и способов коммуникации уже немало, но важно, чтобы они наполнялись смыслами. А десяти тысячам лекторов, которые вот-вот появятся, кроме умения держать аудиторию, хорошо бы, чтоб было что сказать.

Волны не погасят ветер

— Университетский преподаватель побудила меня перечитать «Волны гасят ветер» Стругацких. Как прогноз на будущее, в котором общество очень сильно разделится. Настолько, что страте очень развитых людей будет просто неинтересно со всеми остальными.

— Эта мысль давно высказывается в разных вариантах. Да, одним из следствий информационно-технологического развития может быть то, что жизнь большинства людей будет проходить в этаком фастфудном — со всех точек зрения, от пищи до интеллекта — мире. Но какая-то часть избранных будет иметь доступ ко всему лучшему. Представления эти не беспочвенны, если посмотреть на то, как развивается мир. И это для всех нас вызов. Но это тем более утверждает ценность веры и Церкви. Церковь — такой способ встреч и общения людей, где подобные различия ничего не значат. Верующие люди могут жить в одном мире. Я не раз наблюдал в паломничествах, где оказывались вместе люди, его оплатившие, и те, кому его оплатили, как они общаются… Они больше нигде не пересекутся, но здесь они на равных. Потому что они здесь вместе по одному поводу — спасение души. И это то, что сегодня Церковь дает человеку. Не хотелось бы это превращать в намек «ходите в церковь, и вы сможете съездить в паломничество с олигархом»... Но в Церкви, правда, куда менее заметна тенденция разделения.