«Стяжи Дух мирен…»

Слышали такое выражение: «Кошки на душе скребут»? Наверняка слышали. И наверняка у многих, если не у всех, хоть раз в жизни, но «кошки» эти по душе коготочками проходились.

Выражение это, конечно же, образное. Никакие настоящие кошки по душе не ходят. Но состояние – не из лучших.

Особенно когда ты готовишься ко Святому Причастию. Вроде и правило вычитал, три дня не ел ничего скоромного. Мяса не ел, молока не пил. Накануне был на вечернем богослужении. Формально – все чин чинарём, а на душе – «кошки».

Был я тогда молодым попиком. Только-только сан священный принял. И довелось мне духовному отцу литургию сослужить. Все бы хорошо. Раннее утро. Воскресенье. Литургия. Вот-вот батюшка возгласит: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа…», вот-вот таинство Претворения хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы совершится. А на душе – «кошки». Святые ещё это состояние называли «потерей душевного мира».

Святые это состояние называли «потерей душевного мира»

Так вот, стою я возле престола, пытаюсь молитву «Царю Небесный…» произнести, а чувствую, мира в душе нет, а от этого слова молитвы не ввысь приподнимают, а, как булыжники, к земле прибухивают.

Краем глаза смотрю, как рядом батюшка молится. Он вдруг довольно резко, он вообще резковатый был, поворачивается в мою сторону и мне, значит, говорит: «А что, Дима, с кем поцапался? Из-за твоей дурости не хочет Господь благодати давать».

– Ни с кем не цапался, – говорю. – Так, с женой, самую малость. Но она сама виновата. Плохо мне подрясник погладила. Я ее и отчитал за это. Что, не надо было?

– Надо, надо. Но ты ж спать небось лёг, а она пошла тебе подрясник стирать, да и встала рано утром, чтоб тебе его погладить, а ты ещё сопел в кровати! Так? Неблагодарный ты, Дима, не буду говорить кто. А ну, говори, супруга тут, в храме?

– Тут, – отвечаю.

– Иди, мой хороший, помирись.

Вышел я из алтаря. Увидел супругу. Она ведь со мной на раннюю воскресную литургию приехала. А я всю дорогу на неё дулся, обижался и не разговаривал. Короче, подошёл, увидел ее заплаканные, чуть припухшие то ли от слез, то ли от недосыпу глаза, и так мне стыдно стало. Бухнулся я, как был, в полном литургическом облачении, на колени.

Бухнулся я, как был, в полном литургическом облачении, на колени. «Прости меня, котичка, прости!»

Прижался к ней и говорю: «Прости меня, котичка, прости!» А она мою голову руками обхватила, стоит плачет, а губы шепчут: «И ты меня прости, пожалуйста!»

Когда я вставал с колен, боковым зрением увидел отца Иоанна. Он выглядывал из диаконских врат, из алтаря, и улыбался. И когда я зашёл в алтарь, то продолжал улыбаться.

– Молодец, Митя, настоящий мужик и священник. Никогда не стесняйся у родных прощения попросить. Если надо, то и на коленочки встань. А то правило он, видите ли, прочитал. Не велика заслуга. Иди и «прежде примирись с ближним своим» (ср. Мф. 5, 24). О как!

Я произнёс слова молитвы: «Царю Небесный, Утешителю, Душе истины…». Каждое слово будто окрыляло и воспаряло в небо. А на душе не кошки скребли, а пели райские птицы.