Скупимся на любовь

Последние 3 года до краев наполнены страстями, испытаниями, горечью потерь… Какой-то жесткий концентрат скорбей: глобальная эпидемия новой болезни, политические катаклизмы внутри отдельно взятых стран, теперь — Украина. И взрывная волна вражды, даже ненависти, захлестнувшая всё мировое пространство, — на уровне стран и континентов, родных и друзей, прихожан самых разных храмов и просто соседей…

А нынче Страстная… Каждый миг в храме, всё его пространство, сам воздух ощутимо, реально, пронзительно наполнены Евангелием. Всё здесь и сейчас — Вифлеем, Галилея, Иерусалим, Голгофа. О чём думается и о чём плачется в эти великие дни пред Распятием? Пред Сыном Божиим, скорбно склонившим голову на древе страданий и смерти? О том, что скупимся на любовь! Скупимся…

Нагрянули очередные скорби, и вдруг вспомнилась песня с этим пронзительным «скупимся на любовь» — и статья, написанная после смерти матери, когда раны еще были свежи. Прочла. И поняла: а ведь каждую мысль из нее готова повторить снова, ни йоты не меняя! Разве что добавить еще несколько абзацев про пережитое и осмысленное за последние годы.

Скупимся на любовь, скупимся…
Холод в глазах.
В беседах будничных и в письмах —
Всё о делах.
Не замечаем в людях искры
И доброты.
И только в час последний близким
Несём цветы, несём цветы…

Ноют в сердце былые раны, и вспоминаются люди, к которым так искренне стремился душой, но они не захотели, или не поняли, или не поверили и не впустили тебя в своё сердце… И так горько. Господи, сколько же сил потрачено впустую! Неужто напрасно? Столько боли, застарелых обид и… чувства вины. Ведь и сама, сама кого-то оттолкнула, не смогла принять, оценить, полюбить, просто поблагодарить за тепло и свет в глазах, за желание любить. И речь не о ком-то дальнем, а о самых близких, родных, о тех, кто волею судеб оказался рядом.

Не только скупимся на любовь, но и лицемерим, лжём, притворяемся — вот он, «поцелуй Иуды». Жалеем сил для любви, не хотим напрягаться. Без неё удобнее, легче, комфортней.

А ещё — бессовестно пользуемся расположением другого человека и с тайным внутренним наслаждением принимаем его заботу, знаки внимания, греемся в его любви, так и не решившись честно признаться в своей неспособности любить. Ведь так вроде бы «хорошо» всем — и тому, кто хочет давать, и тому, кто берёт… Правда, хорошо до поры до времени…

Когда человек выбирает путь эгоизма — что сделаешь? Остаётся плакать о нём пред Богом, ждать и молиться

Когда человек выбирает путь эгоизма — что сделаешь? Что?! Остаётся плакать о нём пред Богом, ждать и молиться. Когда человек выбирает путь покоя, закрывая перед тобой дверь своего сердца, остаётся терпеливо стоять у двери, стучать и молиться.

Или лучше уйти? Ведь нет никаких гарантий, что он передумает. И можно окончательно испортить отношения, если стучать слишком настойчиво. Слишком…

«От усилия преодолеть молитвой сострадания окаменение сердец любимых нами существ душа испытывает глубоко реально стояние пред стеною смерти. Состояние, подобное печали матери, держащей в своих руках умирающего младенца, плод её чрева. Чувство безысходности, неотвратимости пагубы поглощает всякое иное чувство, и душа молящегося ‟умирает” с теми, за кого молитва» (архимандрит Софроний (Сахаров)).

Проходят дни вполне серьёзно
По пустякам.
И понимаем мы так поздно,
Кто дорог нам, кто дорог нам.

Зачем же скупиться на любовь, если «завтра» может просто не быть? Зачем проживать дни и часы, не согревая близких теплом своих слов и поступков? Ведь завтра может быть поздно…

А с другой стороны, как не устать любить, понимая, что никогда не может быть гарантий счастливого конца?

Как не устать любить, понимая, что никогда не может быть гарантий счастливого конца?

Как понять и принять человека, чья душа после какой-то сердечной катастрофы онемела, закрылась, боится повторения боли и больше не рискует любить?

Как самому, получив горький опыт отказа, неприятия, предательства, всё же не отчаяться, не разочароваться, не спрятаться за стеной цинизма, не потерять надежду и всё-таки любить?

Ведь во всех обстоятельствах нашей жизни (и благоприятных, и горьких) любить — значит в каком-то смысле умирать. Причём многократно! Умирать и воскресать, накапливать силы и снова жертвовать ими ради дорогого человека. Снова и снова. И при этом помнить, что у каждого из нас всегда остаётся право свободы воли. Исходя из которого, можно ответить «да» или «нет».

Когда-нибудь ты, может, и достучишься до сердца любимого, а может, твои усилия так и останутся бесплодными… И тогда — что же может дать любовь, что, кроме страданий?

Христос умер за всех. Но сколько тех, кто принял Его любовь? И сколько тех, кто отвергли? Достаточно вспомнить Иуду, первосвященников иудейских и евреев, отрёкшихся от Иисуса Назорея на суде у Понтия Пилата.

Но Христос — на Кресте. Своей любовью Он обнимает весь мир и каждую душу человеческую. И ждёт, ждёт, ждёт ответа, потому что любовь всегда ждёт взаимности. Именно ждёт, потому что главное условие любви — свобода, свободное согласие другого и желание любить. Здесь, у Креста, вместе с иеромонахом Романом хочется выразить изумление:

Дышать Тобой — познать благую часть.
Стою, истаевая у Распятья.
Я даже не успел к Тебе припасть,
А Ты уже раскрыл Свои объятья!

Бог на Кресте — это совершенная любовь, предельная в своём напряжении и стремлении отдать себя всем людям — каждый из которых любим. Христос доходит в этом до полной самоотдачи, до смерти. До смерти… Но ведь это значит, что в нашем мире мало любви! И потому равнодушие, окаменение, ожесточённость наших сердец доводят Божественную Любовь до истощания, до смерти…

Отчего же род людской скупится на любовь?

Ответ — здесь, у Креста: любить — значит так или иначе пострадать за кого-то. Любовь чревата горем, это риск, потому что сердце твоё могут разбить. И как уберечь его от этого? Как избежать? Никому не отдавать, любить только себя самого? Но тогда сердце человеческое, как выразился Клайв Льюис, «уже нельзя будет ни разбить, ни тронуть, ни спасти… Кроме рая, уберечься от опасностей любви можно только в аду».

Что ж, человек, выбирай! Следующий шаг за тобой. Как это ни парадоксально — дальше Сам Бог бессилен. Он, Бессмертный, и так уже сделал невозможное — умер ради любви.

Что же будет с тобой, человек, если ты не побоишься любить, не пожалеешь себя, не станешь благоразумным прагматиком, а, жертвуя покоем и своей гордостью, будешь истощать себя, теряя силы, благополучие, материальные ценности? Что будет? Это главный вопрос. Сколько раз мне задавали его, пытаясь поставить в тупик, показать наивность и бессмысленность моей веры и жизненных ценностей, намекая на то, что тот, кто отдаёт, делится слишком щедро, остаётся ни с чем, и, в общем-то, — просто идиот юродивый.

Ответ пришлось искать многие годы. А точнее, выстрадать его. Вынести из смерти родителей, после ухода которых у всех, наверное, остается ноющее чувство вины, что чего-то не смог, не нашел в себе и не долюбил. Из конфликтов со своим собственным чадом, которые снова и снова ставили перед фактом: отношения отцов и детей — тот самый пресловутый «гордиев узел», и поди попробуй развязать иль разрубить его. Из горького расставания с тем, с кем так и не удалось стать «плотью единой» — настоящей семьей. Из вражды и презрения не врагов, а порой и единоверцев, с кем, по слову древнего псалма, «купно наслаждался еси брашен»и «в дому Божии ходихом единомышлением» (Пс.54, 15)…

Так что же, кроме страданий, может дать любовь? Особенно к тем, кто скупится на неё?

В каком-то смысле — сопричастность Христу, Его святому делу исцеления мира. Мира людей, болеющего злобой, жестокостью, способностью мучить и убивать. Не пощадившего даже абсолютно безгрешного Сына Божьего.

Своей сопричастностью Христу, этому Невинному Страдальцу, ты умножишь в этом мире любовь, её силу и энергию, укрепишь, насытишь теплом и жизненной силой других людей, которые будут свидетельствовать перед Богом о твоей щедрости и мужестве.

И любовь обязательно вернётся к тебе! Только не надо представлять себе, как это будет, — непременно ошибёшься.

Любовь может дать наполнение, возвышение души, смысл, вообще — то, ради чего стоит жить. Ведь, уходя из этого мира, мы сможем унести только то, что приобрели и накопили в душе. Точнее, уйдёт только наша душа. И какой она будет?

Хочется повторить ещё одну мысль Клайва Льюиса (лучше, чем он, наверное, не скажешь):

«Я думаю, самая беззаконная, самая неумеренная любовь не так противна Богу, как защитная чёрствость... Христос не для того учил и страдал, чтобы мы тряслись над нашим счастьем. Ибо не забывший о расчёте ради брата, которого видит, забудет ли о нём ради Бога, Которого не видит?

К Богу же мы приблизимся, не избегая скрытых в любви страданий, а принимая их и принося Ему. Если сердцу нашему должно разбиться, если Господь разобьёт его любовью — да будет воля Его».

Говоря о «самой беззаконной, самой неумеренной любви», автор наверняка имел в виду любовь чувственную, страстную, которая каждому из нас хоть как-то, но знакома. Однако в области духовной и более возвышенной есть другое слово о ценности любви — апостола Павла. И тут есть чему удивиться, над чем задуматься:

«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий.

Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто.

И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы» (Кор. 13, 13).

О чём же думается и о чём плачется в великие дни Страстной перед Распятием? Перед Сыном Божиим, с любовью к нам склонившим голову на древе страданий и смерти? О том, что любовь для одних из нас — соблазн, а для других — безумие. Что это — подлинное чудо в нашем исковерканном грехом мире. И великая, загадочная сила, которой держится всё мироздание…

Так стоит ли скупиться на любовь?