«Добрее надо быть, это же храм»

Апрель в Боголюбово. Художник: Игорь Родионов

Я очень люблю этот день – Вход Господень в Иерусалим. И, наверное, это неправильно, но ничуть не меньше, чем духовный его смысл, я люблю в нем человеческое – это самое Вербное воскресенье.

Я люблю наблюдать за людьми, которые приходят в храм со своими веточками – совсем простыми или украшенными разными лентами и птичками. Люблю наблюдать за собой. Кто-то понимает – зачем пришел. А кто-то появляется здесь от силы три раза в год – на Пасху, Крещение и вот сейчас. Но ведь всех нас зачем-то собрал в этот день Господь.

И, глядя на этих людей с их вербами, я всегда думаю, что вот также, наверное, чуть больше двух веков назад толпа встречала Христа… И так же Он всех их собрал. И кто-то понимал, что происходит. А кто-то вышел Ему навстречу, но пройдет совсем немного времени, и он будет кричать: «Распни!» Или уже готов это крикнуть. Но стоит он со своей украшенной веткой и сам того не ведает.

Я буду уверена, что страдаю за Христа

Мое первое Вербное воскресенье… Точнее, это была всенощная субботы.

Это была моя первая «православная» весна, первый в жизни Великий пост. И в тот день я отправилась в свою первую паломническую поездку.

Мы побывали в Годеново, в Переславле-Залесском, окунулись в источник. Не скажу уже – в какой, но для меня он был тоже первым. И хорошо запомнила я девушку, которая «ныряла» прямо передо мной. От холода у нее творилось что-то невообразимое с глазами. Они то лезли на лоб, то как будто прокручивались на 180 градусов. И я, порядком струхнув, предприняла попытку позорно ретироваться. Но сзади уже наступали более решительные православные женщины… Так что пришлось окунуться и мне. Ощущения были непередаваемые. Понятно – первый опыт…

На всенощную мы приехали в Никитский монастырь. Я тогда совершенно не разбиралась ни в православных праздниках, ни в богослужении. Я даже не знала, что, собственно, вот он – Вход Господень. Но была несказанно счастлива, когда монах раздал всем, в том числе и мне, веточки вербы.

В мое первое Вербное воскресенье я была кем-то из той толпы, кто ничего не понимает, но чувствует, что происходит что-то важное

Сейчас я понимаю, что я была как кто-то из той толпы, вышедшей встречать Христа на его ослике. Тот, кто ничего не понимал, но чувствовал, что происходит что-то важное. А Он, наверное, смотрел на меня и улыбался.

Дома я поставлю эту ветку в вазу с водой, и она пустит корни. Я буду думать, что это какой-то особый духовный знак. Я достану этими корнями всех моих верующих знакомых, и в итоге мне посоветуют просто посадить ее где-нибудь. Я повезу ее на Крутицкое подворье, почти что подерусь с мужчиной в метро, который едва мне ее не сломает. И буду уверена, что страдаю за Христа, Который к этому времени уже был распят и воскрес. Но я об этом не думала. Я думала о своей веточке.

Наверное, Он уже не улыбался, глядя на меня. Неужели ради этого Он въезжал в Иерусалим, заранее зная, что Его ждет?

А быть может, и улыбался. Господь любит новоначальных. Даже таких дурных, как я. Мы ничего не понимаем, но сердца горят так, как не будут гореть уже никогда.

Я же, вспоминая это, не улыбаюсь. Мне кажется, что тогда – в метро, ругаясь с тем мужиком, я была из тех, кто потом кричал: «Распни!». Но у меня будут впереди годы все исправить…

«Хорошо-то как, Леночка!»

Эти годы пройдут. Я все буду знать. Меня будут раздражать все эти люди, которые в кои-то веки зашли в храм – помахать своими вербами. А на самом деле не понимают, что навстречу им едет Господь.

Я буду ворчать, пробивая сквозь них своими детьми путь ко причастию. И так же ворчать, таща дочек обратно – к запивке.

Однажды какая-то случайная женщина скажет мне:

– Добрее надо быть, это же храм.

А я отвечу ей что-то:

– Понапришли тут, захожане, со своими ветками. Нормальным православным ни пройти ни поехать…

И потащу детей дальше.

А на выходе увижу покойную уже Верочку – старушку с нашего подворья. Любимицу всех бездомных. Она не пропускала ни одного из них и в каждом искала Христа. Да и не только в бездомных – во всех.

– Хорошо-то как, Леночка! – скажет она мне. – Сколько народу пришло!

Мне стало стыдно, потому что я опять оказалась из тех, кто кричал: «Распни!»

Ее будут толкать со всех сторон эти «захожане» с ветками. Она еле устоит на своих слабых старческих ногах. И будет улыбаться им всем, радуясь, что они пришли. И будет улыбаться Христу, Которого она так ждала. Вот же Он… Верочка видела Его своим добрым сердцем. Она видела, как Он въезжает в Иерусалим на своем ослике. И видела Его в каждом из этих случайных, как мне казалось, людей.

И мне станет до одури стыдно. Я пойму, что прошли эти годы, а я так ничего и не знаю. А Верочка – знает. Потому что она пришла сюда встречать Христа. А я так и не понятно – зачем.

Мне станет стыдно, потому что я забыла себя – ту, которая в свое первое Вербное воскресенье ликующе размахивала вербой, и мне тоже казалось, что в ней весь смысл. Но кто-то, как Верочка, радовался за меня. И радовался мне Христос.

Мне станет стыдно, потому что я опять оказалась из тех, кто: «Распни!»

Я опять проиграла

Я старалась больше этого не забывать. Но иногда не получалось – человек слаб и грешен.

Однажды на Вербное, когда уже давно закончилась литургия и уставшие батюшки ушли кто в трапезную, кто отдыхать, в храм пришла важная женщина. Она сильно возмущалась, что никого уже нет, а она же вот – пришла со своей вербой.

Я тогда помогала убираться в храме и, услышав все это, попыталась ей объяснить, сначала спокойно, что все уже – конец Вербному. Нужно было вчера или сегодня на службу. А она заводилась еще больше и требовала срочно ей все освятить. И еще – причастить ее.

Потом она вышла на улицу, собрала вокруг себя таких же возмущенных опоздавших дам. Кто-то был с ветками, кто-то – нет. Но все они были недовольны, что из-за каких-то дурацких правил не могут удовлетворить свои духовные потребности.

Внутри у меня заклокотало. Я вышла на этот их «митинг» и начала высказываться, что нужно понимать – что, зачем и когда происходит. И вообще – вести себя прилично. Христос уже едет на заклание, «а вы тут орете». Обстановка накалялась, еще немного – и мы бы скрестили с ними наши вербы.

– Сестрички, а давайте я вам вербочки святой водичкой побрызгаю, – раздался журчащий голосок Оленьки, нашей бывшей сотрудницы. – Вот и освятим сами. Конечно, батюшки должны. Но раз их нет, не уходить же вам просто так. Христа же встречаем!

Митингующие женщины вдруг успокоились, заулыбались и воодушевленно протянули свои вербы.

Ольга перекрестилась, окропила их веточки, и они засияли – и дамы, и, как мне показалось, – веточки.

– Ну все, идите с Богом. А вот вам еще мой букетик освященный. В подарок. Разделите между собой.

Женщины ушли. Они действительно ушли с Богом, Которого увидели в нашей Оленьке. Не во мне, которая все знает. А в ней, которая сделала все неправильно. Но отчего стало вдруг так тепло, как будто Христос «вторым дублем» в неурочный час выехал им навстречу на своем ослике. Им – не мне. Я вновь Его не встретила. Я опять проиграла…

– Оль, ну надо же было им сказать, что так нельзя, – попыталась все же сказать я, больше оправдывая себя.

– Ну зачем? Мы сегодня не ругаемся, мы Христа встречаем. Вдруг Он среди них? Радоваться надо.

Да, я опять с теми, кто: «Распни!». И сжалось сердце…

«Я сейчас охрану позову!»

А это было в прошлом году. Опять пришло много народу, и храм не смог вместить всех. Я стояла со своими детьми на улице, и мы ждали, когда нам, наконец, окропят наши вербы. Больше ждали дочки, а я просто старалась не растерять их в толпе.

Вдруг я увидела двух незнакомых пьянчужек. Не знаю, бездомные они или нет, но выглядели они очень неопрятно. Да и запах…

Пошатываясь, пьянчужки держали свои вербы. А со стороны казалось, что не держали, а держались за них, чтобы не упасть. И улыбались щербатыми ртами.

От них брезгливо отодвинулся какой-то мужчина.

Я его еще раньше заметила, потому что до этого не намного менее брезгливо, как мне казалось, он рассматривал мою Машу с синдромом Дауна.

Быть может, я сама возмутилась бы этими двумя алкоголиками у нас на подворье, но, обидевшись за дочь, я внутренне скооперировалась с пьянчужками против этого дядьки.

– Как вам не стыдно, это же храм, – сказала алкашам одна наша бабушка.

Такая ортодоксальная, что я опасаюсь попадаться ей на глаза – она сразу начинает меня катехизировать. И все время удивляется, как у такого хорошего мужа-алтарника такая неправильная жена. В тот день она мне уже высказала: «У вас такой папа, а дочки у тебя в джинсах!» Можно подумать, у моего мужа они не в джинсах. Но у нее во всем виновата я одна.

Не знаю, стало ли пьяницам стыдно, но они сделали от нее несколько шагов и оказались рядом с Машиной коляской. Я не воспылала восторгом, но опять же внутренне скооперировалась с несчастными мужичками – уже против бабки.

– Я сейчас охрану позову! – продолжала она.

– Не надо охрану! – раздался сзади мужской голос.

Я обернулась на неожиданного защитника двух пьяниц с вербами и увидела, что это… полицейский

Я обернулась на неожиданного защитника этих двух персонажей и к своему великому удивлению увидела, что это… полицейский. Они тогда следили за порядком у нас на подворье. И от кого-кого, а от него я такой доброты не ожидала…

– Сейчас батюшка окропит, и они уйдут. Ведь правда, мужики?

Они радостно закивали.

И тут вышел батюшка. На нас всех летели брызги. Они попадали на ветки, одежду, лица… Мы зажмуривались, смеялись и тянули вверх свои вербы.

Смеялся тот брезгливый мужчина. Но он уже таким не был. Он вынул из букета жены птичку и протянул ее Маше. И я вдруг поняла, что все надумала и сама себя накрутила. Смеялась бабушка, которая зачем-то начала обнимать то меня, то доброго полицейского. А он размазывал по лицу капли и улыбался… Полицейский, которого обычно никто не любит и который оказался добрее всех. Смеялись алкоголики и едва не заваливались на мою коляску. Смеялись мои дочки…

Я смотрела на это и думала, что вот так, из века в век, встречают Христа совершенно разные люди. Мытари, фарисеи, блудницы, пьяницы, законники, грешники и святые… Кто-то из нас лучше, как тот полицейский, кто-то хуже. Кто-то, как я, кто думает, что все знает, но осуждает. Вновь и вновь. Даже сейчас. Но всех нас собрал здесь Господь. Мы все Ему нужны. И коснулся своей благодатью. Это было так очевидно.

Пока есть время все исправить. Себя исправить. Встретить, наконец, Христа. Только времени этого все меньше…

Я думала, что пройдет немного времени, и Он за нас умрет. Не только за меня, но и за того мужчину, за вредную бабку, за двух алкашей, за полицейского. Кто-то из нас будет плакать у Голгофы, а кто-то уже кричит: «Распни!» И совсем не очевидно, кто из нас кто и кем окажется в будущем.

Но пока есть время все исправить. Себя исправить. Встретить, наконец, Христа. Только времени этого все меньше…