Монахиня Магдалина (Некрасова) Зимние школьные каникулы были для моей крестной серьезным испытанием: я отправлялся жить к ней в Таллин на все две недели. Честно говоря, так себе удовольствие, как я теперь понимаю: приезжает к тебе в дом крестничек и, главное, живет. Мало того, что живет, так еще и есть просит, и внимания требует, вопросы всякие задает, ответов ждет – с намеком, что умнеет. В общем, беда. Крестная меня не просто терпела: монахиня Магдалина прекрасно знала о пользе смирения, вот и смирялась. А поскольку она меня еще и любила, то, во-первых, смирялась часто с юмором, во-вторых, воспринимала меня не только как надоедливого гостя – она относилась к моим юношеским поискам всерьез. Поскольку с юмором у нее всё было в порядке, ее ироничные замечания насчет интеллектуального, а наипаче духовного развития крестника надолго остались в памяти, да и по сей день злободневности своей не утратили.
Жили мы в то доброе время, когда зима в Таллине была действительно белой (о, этот запах из печей в Старом городе!), а район Нымме, где жила монахиня Магдалина, походил на добрую сказку: мягкий снег на сосенках, церковь Иоанна Предтечи через дорогу, тоже вся в снегу, – всё это напоминало о добром мире Нарнии. Ну, как напоминало: о Нарнии я и узнал от крестной, которая не упускала возможности познакомить меня с хорошими книгами и их авторами. Жили мы на улице Tähe (Звездная), и название это мне страшно не нравилось: «При чем тут какие-то звезды?! – гневно вопрошал я. – Так и до кремлевских недалеко, а у меня к коммунизму свои счеты!» Крестная, помню, аж присела. Уж у нее-то счет был точно серьезный: как-никак многолетняя ссылка в Среднюю Азию, голод, пытки, преследования, смерть близких, – лишь ближе к концу 1970-х ей удалось перебраться в относительно спокойную Эстонию, впрочем, и здесь было не всё гладко, конечно. Так вот, я заметил, что, несмотря на все страшные испытания (рассказ о них – повод для многих отдельных материалов), монахиня Магдалина сохранила в себе доброе отношение к людям, даже к тем, кто и был причиной этих страданий. Так что мой политически обусловленный вопль был воспринят ею, мягко говоря, с состраданием: «Да-а! Досталось тебе», – улыбнулась она. Потом рассмеялась. Говорит: «А ты не думал, что звезда эта, которая ‟täheˮ, может напоминать нам о немного другом месте?» «Каком еще?» – буркнул я, весь из себя обиженный и антикоммунистически настроенный – уж от кого-кого, а от репрессированной крестной-монахини я никак не ожидал такой непоследовательности.
Рождество Христово – это ведь раз и навсегда, а не в строго отведенное календарем время
«Да о Вифлееме, например, – говорит. – Кстати, Рождество Христово – это ведь раз и навсегда, а не в строго отведенное календарем время. Самое время врагов простить. Или подумать над тем, чтобы себе новых не выдумывать».
Поздно вечером, когда мы вышли из церкви, монахиня Магдалина повела меня к приходскому домику. Там в это время жил дядька Мярт, это сейчас он отец Ювеналий, настоятель Александро-Невского собора в Вышгороде. Тогда он был совсем молодой, но для меня-то он всё равно был огромным дядькой. И дворником работал при церкви – хочешь не хочешь, зауважаешь. Больше всего я его зауважал, когда он начал по просьбе крестной заниматься со мной английским – пособием нам стали те самые «Хроники Нарнии». И этот самый Ювеналий, оказывается, здорово разбирался в музыке: время от времени он садился за фисгармонию и устраивал небольшие концерты – играл что-то своё. Помню, вышли прогуляться, стоим под окнами приходского домика, сосны вокруг, снег вовсю валит, из печки дымок идет, а музыка дядьки Ювеналия тебя прямо охватывает, поднимает, возносит. Стоишь ты и начинаешь хоть как-то понимать: ну, честное слово, есть вещи поважней твоих «счетов», какой-то там «политики» и всякого там «праведного гнева». Оглянулся – крестная уж, оказывается, давно ушла к себе в дом на Tähe, она очень деликатная. Дворянское воспитание, проверенное советской ссылкой и тюрьмой!
Хороший урок тогда я получил – что от крестной, что от дворника Ювеналия. И сейчас, через много-много лет, этот урок вспоминаю: нет смысла в ненависти. И музыка та еще звучать продолжает, и слова крестной. Такой вот доброй и светлой музыки желаю всем нам в это ничуть не лучшее время.