«Дом для ‟Всецарицыˮ»: когда сюжет резонирует с душой

Как рождается сюжет картины? Почему многие, даже невоцерковленные, мастера обращаются к христианской тематике? И как, работая на одном и том же объекте, каждый живописец видит нечто свое? Чтобы ответить на эти вопросы, я отправилась в Серпухов. В этом городе в 1950-е годы прошлого века было построено несколько необычных домов – с мастерскими для художников в верхнем этаже. В них и сегодня трудятся живописцы, некоторые даже специально приезжают из Москвы. Они представили свои полотна, посвященные Новоспасскому монастырю, на выставку «Дом для ‟Всецарицыˮ», которую с 3 по 28 февраля проводит в московской усадьбе Воронцово Фонд Архангела Михаила.

Художник Максим Аксенов:
«Пейзаж с храмом становится узнаваемым»

Меня встретил художник Максим Аксенов. Он рассказал:

– Мы, несколько художников, познакомились благодаря этой мастерской, создали сообщество «Мансарда». Общее дело нас объединяет. Бывает приятно встретиться с единомышленниками: можно посмотреть, как работают другие, перенять опыт, чему-то научиться. Например, мы все увлеклись портретами. Николай Евгеньевич очень хороший рисовальщик, он очень увлечен и всех нас вдохновляет. К нам приходят люди, позируют.

– Максим, на ваших полотнах я вижу много православных храмов и даже иконы. Чем вас привлекает эта тема?

– У храмов очень красивая архитектура, но дело не только в этом. Пейзаж с храмом сразу становится узнаваемым. Храм – это путь к духовности, поиск Бога в себе и вокруг.

Храм – это путь к духовности, поиск Бога в себе и вокруг

Картина, где есть храм, обретает новый смысл – и у художника, и у зрителя при взгляде на нее мысли текут иначе, чем при соприкосновении с обычным пейзажем: они касаются смысла жизни.

– Чтобы увидеть красоту храма, а тем более иконы, человек должен быть готов к этому?

– Когда я занимался в художественном училище, на уроках истории искусства нам показывали иконы и говорили: «Какая красота!» А я не видел этой красоты, не мог понять, что тут красивого? Мне нравились передвижники, русский реализм. И только когда я стал взрослым, когда у меня родился ребенок, а потом и второй, я потихоньку стал приходить к Богу, вера перестала быть для меня пустым звуком – и мне начала открываться красота иконы. Я стал преподавать рисование в воскресной школе, попробовал писать иконы. Ты берешь благословение, пишешь – и стараешься, чтобы в это время мысли твои были чистыми, стараешься молиться... Красота иконы – в строгости, аскетичности. Это как бы взгляд вглубь себя. Глядя на икону, ты отрешаешься от суеты внешнего мира.

Максим Аксенов, художник

– Расскажите о картине, которую вы написали для выставки, посвященной Новоспасскому монастырю. Она очень радостная.

– Эта картина так и называется: «Светлый день». На ней написана река с корабликами, а за ней – монастырь. Готовясь к написанию этого полотна, я приехал в Новоспасский монастырь, гулял по нему и вокруг. Искал что-то свое, ведь для того, чтобы картина получилась, сюжет должен срезонировать с душой. Был серый день, начало осени, но у меня было радостное настроение. Я посмотрел на монастырь через реку – и увидел то, что хотел сказать: когда сердце наполнено радостью, ты смотришь на мир иначе, все кажется волшебным, сказочным.

Когда сердце наполнено радостью, ты смотришь на мир иначе, все кажется волшебным, сказочным

Я запомнил это ощущение – и по нему написал картину, оно стало главным в ней. Радость, которая охватывает человека и преображает его взгляд на мир, благодарность Творцу.

– Монастырь представлен как часть города, где живут люди, как его украшение. А люди гуляют, катаются на корабликах... И радость льется на них от храмов обители? Или с небес?

– Радость – она везде, просто не всегда человек готов ее увидеть. А над нами Бог, Который дарит нам эту радость. Чаще всего мы Его не слышим, потому что заняты какой-то мышиной возней. Иногда я это чувствую: как меняется взгляд на жизнь, когда ты просто благодарен. Когда ты ощущаешь, что живешь, и искренне славишь за это Бога. Тогда мир преображается. Конечно, хотелось бы, чтобы это состояние не терялось, оставалось с нами.

Радостный день. М. Аксенов

Художница Евгения Филоненко:
Ты живописуешь жизнь

Полотна Евгении Филоненко особые – очень теплые, атмосферные, с сюжетами, которые заставляют задуматься. Практически на всех мы видим людей, и очень часто – детей. Картина Евгении с образом Пресвятой Богородицы «Всецарица» и молящимися перед ней людьми стала центральной на выставке. История ее появления едва ли не чудесна: сначала художница написала для экспозиции другую работу. А когда до времени сдачи полотен оставалось меньше месяца – родился замысел произведения, которое автор назвала «И девам Ликование, и матерям Отрада».

Евгения Филоненко, художница – Ваша первая работа на тему Новоспасского монастыря такова: осененные образом Спасителя, взирающим со свода, в дверях храма стоят две небольшие группы людей – монахи и миряне. Каков ее замысел?

– В Новоспасском монастыре я долго ходила и искала свое, ведь раньше я почти ничего не писала на тему храмов. Но я подумала, что могу «высечь» из себя некую жизнь в соприкосновении с этой темой, нечто близкое мне. И я написала монахов и мирян в притворе храма, а над ними – образ Христа. У них разный образ жизни, но и те, и другие любимы Богом одинаково.

– А потом родилась еще одна картина. Как это произошло?

– В преддверии выставки ее устроители говорили о том, как хорошо бы написать что-то, напрямую связанное с иконой «Всецарица». Я была не против, но идей у меня не возникало. А так как я далека от того, чтобы искусственно создавать что-то, чего я не чувствую, я на всякий случай подготовила холст и стала ждать идею: придет – напишу, нет – так нет. Но ничего не приходило. Времени до срока сдачи картин уже оставалось меньше месяца, и, казалось, на первом полотне я и остановлюсь. Но на Рождество, 7 января, мне захотелось поближе рассмотреть икону «Всецарица». И идея возникла! У меня появилось четкое ощущение того, что надо написать, и желание сделать это. Художники меня поймут: когда процесс уже идет, ты находишься в потоке, видишь образы, холст... Когда я писала эту работу, у меня было очень интересное ощущение, что это «не я делаю, а мной делают».

У меня было ощущение, что это «не я делаю, а мной делают»

Оно меня посещало и раньше, но тут это было настолько мощно! Все быстро, легко, без тяжелых поисков. И картина была написана очень быстро – обычно такие большие композиционные картины я пишу намного дольше.

– На вашей картине изображены молящиеся у «Всецарицы» женщины, ребятишки...

– Я зашла в эту работу через свою любимую тему – материнство. Картина называется «И девам Ликование, и матерям Отрада». В этой фразе из известного песнопения как раз говорится про этот контакт, который возникает у женщин с Пресвятой Богородицей. Каждая приходит к Ней с чем-то своим, и Она нас слушает, покрывает, милует. Я очень рада, что картина появилась, и мне самой удивительно, как это произошло.

И девам Ликование, и матерем Отрадо. Художник Е. Филоненко

– Как вы находите замысел будущего произведения?

– Для того чтобы что-то создать, мне надо побыть в том месте, которое пишешь, прочувствовать его дух. Я иду к художественному образу через восприятие человека – а как женщина, я ощущаю жизнь интуитивно, через детей, через материнство.

Я иду к художественному образу через восприятие человека

Любой объект, который меня привлекает как художника, я стараюсь пропустить через себя, увидеть в нем близкие мне смыслы. Многие мои картины написаны не с натуры. Я собираю этюды, зарисовки и просто впечатления в разных местах, а потом создаю из этого некую композицию. Как писатель: в одном месте что-то увидел, в другом приметил – и потом рождается произведение. Так и я свою историю выдаю на полотне. И все мои картины честно мною прожиты.

– Вы очень любите писать материнство.

– Я мама троих детей, и это важная часть моей жизни, которая очень повлияла и на творчество. Женщина через материнство преображается, сильно меняется не только ее жизнь, но и восприятие, взгляды, ощущения. Я до рождения первого ребенка и я сегодняшняя – это две разных Евгении. События жизни нас преображают, а для меня материнство стало главным таким событием. Много о себе узнаешь, в том числе не самого приятного. Но и становишься более цельной. Соединяешь в себе несочетаемое, казалось бы: мягкость и твердость. На одной из выставок очень уважаемый мною художник сказал мне: «Пишите детей. Так, как вы, ни один мужчина не напишет». У женщины изображение ребенка не плоское: «просто красивый малыш», а напитанное своим личным опытом, а не только созерцанием со стороны, как у мужчины. Жизнь ценна во всех своих проявлениях: и в горе, и в радости, и в каких-то сложных чувствах. Опыт помогает нам прийти к гармонии и выразить ее на картине.

Божий день. Е. Филоненко

– Как отличить: жизнь на полотне или подделка под нее?

– Картинка про жизнь не имеет глубины образа, а настоящее произведение многогранно, как сама жизнь. Зритель видит, что перед ним обычная мама, обычный ребенок, а не залакированный «чупа-чупс» из рекламы. Художник – это тот, кто честно передаст на картине жизнь, а не нечто из «моих представлений о том, как должно быть», когда сюжет становится плоским. А хороший художник сумеет выразить это еще и красиво, пластично, на своем языке, ведь мастерства никто не отменял. И тогда появляется – картина. Разница между музейными вещами и подделками и состоит в том, что в настоящей картине раскрыта глубина образа. Это можно только почувствовать. И каждый зритель сумеет почувствовать картину настолько, насколько хватит его внутреннего содержания. Приведу еще одно сравнение с литературой: Достоевский может нравиться или нет, но глубина его произведений невероятна. Или вы смотрите на «Троицу» преподобного Андрея Рублева – и на обычную икону, вроде бы по всем канонам написанную современным мастером. В чем разница? – Это на уровне ощущений. У авторов этих икон разное внутреннее наполнение, и, соответственно, разные произведения мы видим.

Евгения Филоненко с детьми

– Кто из художников прошлого вас вдохновляет?

– Я люблю Зинаиду Серебрякову. Это великая художница ХХ века: потрясающе сильная, мощная. У нее было четверо детей – и она прекрасно писала детей, женщин. Вообще, мне импонируют женщины-художницы, они по-иному изображают этот мир, нежели мужчины.

Мне импонируют женщины-художницы, они по-иному изображают этот мир, нежели мужчины

Даже обнаженную женскую натуру женщина напишет совсем иначе, мягче. Некоторые мужчины-художники недолюбливают художниц: считают, что мы несобранные, и т.п. А я считаю: а зачем быть собранным, мы, пока заботимся о близких, укладываем детей, песни им поем, тоже такой драгоценный опыт собираем, который в свое время выльется на холст. Главное в этом – быть честным. Ты живописуешь жизнь, а не предлагаешь свое представление о ней.

– Большинство ваших работ – жанровые. Вы предпочитаете жанровую картину всем прочим?

– Я очень радуюсь, когда вижу жанровые вещи, просто потому, что мне это близко. Мне кажется, что сочинить такую картину сложнее, чем пейзаж или натюрморт, поэтому многие от этого уходят. Я прочувствовала это на себе: во время беременности имела мало возможностей рисовать, и потом «расписывалась», создавая пейзажи, натюрморты. И только через какое-то время, созрев, смогла возвратиться к жанровой картине. Такую картину надо «родить», как ребенка.

Художник Николай Бурдыкин:
«Чтобы написать картину, образ должен ‟зазвучатьˮ»

Художник Николай Бурдыкин, работая над видами Новоспасского монастыря, выбрал необычные темы: памятный крест перед Преображенским собором, столп в Покровском храме... В каждой из этих работ – глубина мысли, которая раскрывается перед зрителем.

Николай Бурдыкин, художник

– Как художник выбирает тему?

– Это трудно сформулировать. Например, мне нравится стиль модерн. Я увидел крест в Новоспасском монастыре, и он меня привлек своим обликом, пластикой. А потом я узнал, что этот крест посвящен памяти Великого князя Сергея Александровича, что это копия креста, установленного в Кремле на месте его гибели от рук террориста. И все же сразу я не собирался его писать. Но потом увидел при первом снеге – и крест «зазвучал», появился особый колорит: на фоне облетающей листвы, снежной белизны... Образ родился. Чтобы написать картину, должно сложиться несколько факторов. Например, тебе нравится какой-то человек – но чтобы создать его портрет, нужно еще освещение, композиция, некое особое состояние, которое передаст художник. Так же происходит и с художественной фотографией: если сфотографировать человека впрямую, это не будет фотопортретом, получится фото на паспорт, а если будет интересный свет, состояние – уже может получиться произведение фотографического искусства.

– Когда художник запечатлевает в своих работах произведения искусства: монументальный крест, роспись храма и т.п., – получается особенно интересно, как бы творчество в творчестве.

– Художники довольно часто запечатлевали уже существующие произведения – хотя бы архитектуры. Например, у В. Сурикова – «Лунная ночь над Петербургом»: луна, призрачный свет, Исаакиевский собор, Медный всадник, сани с седоками... Или «Утро стрелецкой казни» – фоном для разворачивающихся печальных событий служит собор Василия Блаженного. Он не является главным героем картины, но он свидетель исторического события. И это обогащает произведение.

Интерьер храма Покрова Пресвятой Богородицы. Н. Бурдыкин

– Чем вас привлекает образ храма?

– Церковная архитектура мне нравилась с детства, хотя я не считаю себя воцерковленным человеком. Когда я был мальчиком, храмы стояли наполовину разрушенными, но все равно украшали город. Даже исторические названия большинства улиц Серпухова связаны с именами церквей. Если ты рисуешь обычный дом, улочку, и хотя бы вдалеке пишешь церквушку – сразу появляется привязка к местности, складывается топонимика. Человек узнает место и радуется этому.

– На ваших полотнах храмы становятся органичной частью окружающей их среды – города или природы.

– Да, я не люблю рисовать храмы «в лоб»: они у меня обычно часть пейзажа, нередко на заднем плане. Но они несут в себе историю. Место около храма напитано событиями: сколько людей сюда приходили, крестили детей, венчались, оплакивали усопших.

Место около храма напитано событиями: сколько людей сюда приходили, крестили детей, венчались, оплакивали усопших

Совершались и какие-то общественные события... Даже деревья вокруг храма обычно старые, а каждая тропинка имеет свой смысл. Картина с храмом становится настоящим рассказом. Раньше в Серпухове было более 20 храмов и два монастыря. Они возрождались на моих глазах. Когда я работал в художественной школе, мы с учениками часто ходили в разрушенный тогда Владычний монастырь на этюды, писали какие-то архитектурные детали. А потом там появились сестры, игуменья Алексия, они восстанавливали обитель. Это был титанический труд.

– Вы приезжаете в Серпухов из Москвы. Здесь лучше работается?

– Я уже давно живу в Москве, но связи с Серпуховом не теряю. Приезжаю в родительскую квартиру, чтобы работать в уединении. Общаюсь с друзьями, товарищами детства, юности. В Москве люди теряются: закончили учиться, разбежались – и не видят друг друга. А в Серпухове все ближе. Тут я знаю каждый уголок.

Новоспасский монастырь. Первый снег. Н. Бурдыкин

– Еще один необычный ракурс, найденный вами в Новоспасском монастыре, – старинный опорный столп в Покровском соборе.

– Этот столп, на котором держится свод храма, создает ощущение древних палат. Когда я впервые вошел в Покровский собор, его планировка меня поразила: обычно от входа бывает виден алтарь, а тут – столп, своды. Это сразу говорит о древности храма. Мне понравились образы, которые украшают интерьер, – хорошо сделанные списки шедевров древнерусской иконописи: Богоматерь «Оранта» XVI века, «Спас Ярое Око». Они взяты из разных городов и столетий, но составляют гармоничный ансамбль. Так что образ картины родился, потому что храм впечатлил меня и своей архитектурой, и иконами, а главное – цельностью и органичностью. И еще мне понравилось, что он темный, свет в нем мерцающий, – это создает атмосферу древности, таинственности. Икона должна появляться откуда-то из глубины, из темноты.

– Чем для вашего творчества является православная тематика?

– Духовность. Но чтобы сделать ее предметом картины, надо, чтобы она стала частью тебя. Чтобы тебе это было близко, «цепляло». Например, у меня есть картина «Книжник». Я написал ее к 2000-летию христианства. Человек в традиционной одежде иудейского книжника, со свитком Торы сидит у глухой стены. Над ним засохшее дерево. Все это говорит о том, что текст, пусть даже священный, для него важнее, чем жизнь. Фарисеи и книжники, с которыми дискутировал Христос, были самыми образованными людьми своего времени. Они не принимали Его, потому что Он говорил то, что еще не было написано. У меня есть соседка, моя хорошая знакомая, которая стала адвентисткой. В жизни ее все раздражает. Ей кажется, что все ведут себя неправильно. И мне она напоминает тех самых древних книжников и фарисеев. Мне кажется, что если бы Христос снова пришел, она бы первой закричала «распни». Потому что жизнь всегда сложнее правил, текстов – точнее, того, насколько мы способны их воспринять. Учение само по себе – без жизни – мертво. На это на картине указывает засохшее дерево и палец книжника, который напоминает древесный сучок. А в стене – пролом в виде фигуры Христа, который ведет в жизнь, в открытость, свободу и подлинную любовь к Богу и людям.