«Чем ты меня жжешь и колешь?!»

Вероника причастилась. Вышла из храма в том состоянии духа, когда всё вокруг – полная гармония. Наступал абсолютно счастливый день, однако расслабляться ни в коем случае не следовало, ведь на каждом шагу грозила опасность всю эту радость потерять, рассыпать, не донести даже до порога дома. Рыкающий лев – диавол – ходит, как известно, где-то поблизости, выискивая, кого бы – невнимательного и нерадивого – схватить и поглотить.

И еще одна небезосновательная мысль пыталась проникнуть временами в её сознание: а причастилась ли она на самом деле? Бытует ведь изречение, что на земле ты можешь причаститься, а вот Небо скажет: нет, ты не был сегодня этого достоин… Подобные предположения тревожили нередко и повергали порой даже в некоторое уныние, напоминая назойливо, что вот и очередная подготовка к Причастию прошла не совсем так, как следовало бы, и что она, возможно, вообще не способна хотя бы раз подготовиться «как следует». Вероника пыталась отмахиваться от этих серых колючих мыслей, а они вновь и вновь возникали, словно бы ниоткуда, и портили настроение.

Но в то ясное, теплое, почти летнее воскресное утро случилось с ней неординарное происшествие…

Выйдя из храма, она купила в лавке близ ворот свое излюбленное лакомство – сдобный маковый рулет – и направилась в сторону автобусной остановки. Улицы выглядели совсем ещё пустынными, и на скамеечке под стеклянным навесом сидела лишь одна женщина средних лет, держа на коленях большую, наполненную всякими хозяйственными припасами сумку. Из сумки самым классическим образом торчали наружу пучок зеленого лука и сизый мороженый рыбий хвост. И женщина была самая обыкновенная, ничем не примечательная, каких много встречается на улицах любого селения, большого или маленького. Причастница наша уселась рядом и погрузилась в свои размышления. Вдруг ее внимание привлекли какие-то странные, беспокойные движения соседки. Та вдруг болезненно заерзала и, нервно отодвинувшись на самый край сиденья, стала бросать на Веронику озлобленные взгляды. Затем судорожно вскочила и вместе со своей сумкой в один миг оказалась за стеклом остановки.

– Тебе что, места больше нигде не нашлось, как только здесь сидеть?! – крикнула она оттуда. – Ходят тут спозаранку, садятся рядом, и чем-то колют, каким-то огнем жгут! Чем ты там жжёшь и колешь?! Отойди от меня подальше, не могу я этого терпеть! Слышишь, что я тебе говорю? Убирайся отсюда с этим своим огнем!!

«Что это с ней такое?!» – ошеломленно смотрела на соседку Вероника, но тут показался нужный автобус, и она заторопилась на посадку.

За окном автобуса еще раз мелькнуло красное разъяренное лицо женщины, ее злобные жесты.

«Что с моей стороны могло её ‟жечь и колотьˮ, да ещё так, что отбросило, словно ударом тока, на целых три метра от скамейки?»

«Да что я ей такого сделала? ‟Жжёт и колет…ˮ Что с моей стороны могло её ‟жечь и колотьˮ, да ещё так, что отбросило, словно ударом тока, на целых три метра от скамейки? Ничего не понимаю…».

Вероника проехала пару остановок, но картина странного поведения женщины всё еще стояла перед глазами. Неожиданно удивительная мысль пришла ей на ум.

«А что, если это… Причастие?! Вдруг несчастная женщина каким-то образом почувствовала его, и поэтому так сильно отреагировала? Ведь похожие случаи упоминаются в церковных источниках... Вот я, причастившись, отправилась себе спокойно домой, не размышляя с великим страхом о том, что произошло со мной в храме, а ведь не однажды накануне прочитаны были слова: ‟Огневи причащаюсяˮ … ‟Содетелю, да не опалиши меня приобщениемˮ … И совсем уж прямо было сказано: ‟Страхом приступи, да не опалишися: огнь бо естьˮ!

И вот, не случись на остановке встречи с этой бедной женщиной, не скоро бы, наверное, пришло осознание, насколько по-настоящему велико и страшно происходящее с нами в храме на литургии…».

Автобус весело и ровно бежал вдоль аллейки кудрявых весенних тополей; косые лучи ослепительного утреннего солнышка жизнерадостно играли в кружевах сочной молодой листвы. Вероника сидела у окна, радуясь и ужасаясь.