Памяти Екатерины Сергеевны Чураковой, реставратора и иконописца

Е. С. Чуракова за работой

Все мы хорошо знакомы с серией эскизов П. Д. Корина к большой картине «Русь уходящая». Портреты духовных лиц и мирян были созданы в 1930-е годы, в один из наиболее трудных периодов для Русской Православной Церкви. На одном из портретов мы видим двух мирян, отца и сына. Их лица и фигуры полны сдержанного драматизма. Это скульптор Сергей Михайлович Чураков и его сын Степан. В семье Чураковых подрастало 9 детей, трое из которых стали впоследствии профессиональными реставраторами. Мне хотелось бы рассказать сегодня о младшей дочери Сергея Михайловича – иконописце и реставраторе Екатерине Сергеевне Чураковой, 20 лет со дня кончины которой исполняется 22 сентября 2024 года. В момент написания картины П. Д. Кориным ей было всего 13 лет…   

1992 год. Московская духовная академия, идут приемные экзамены в Иконописную школу. На экзамене по специальности вдоль рядов ходит, внимательно вглядываясь в наши работы, небольшого роста женщина. «Это преподаватель! – шепчет мне Лена Милонова. – Екатерина Сергеевна Чуракова!» «Сама Екатерина Сергеевна!» – сразу вспоминаю я. Именно так звучало это имя в устах одной из паломниц в скиту Параклит, где мы за год до этого расчищали храм от копоти. Мне рассказывали там о реставраторах, которые учились «у самой Екатерины Сергеевны!» И вот прошел год, и я увидела ее перед собой. Проходя вдоль рядов, она остановилась у нашего с Леной стола и вдруг обратилась к нам: «Вы почему не раскрываете? Вы ведь можете не успеть! Посмотрите, который час!» До окончания экзамена оставался один час, а мы обе все поправляли и поправляли рисунок… Слова Екатерины Сергеевны словно вывели нас из оцепенения. За оставшийся час мы успели раскрыть свои работы в цвете. Экзамены были пройдены успешно, мы поступили, причем попали в группу именно к Екатерине Сергеевне! Наш курс был последним, на котором она преподавала.

Екатерина Чуракова

К моменту нашего знакомства ей было уже 74 года, прожита большая, плодотворная творческая жизнь. Она родилась в семье скульптора-анималиста С.М. Чуракова. Дома постоянно рисовали, и взрослые и дети. Из девяти его детей трое – Сергей, Степан и Екатерина – стали реставраторами, а Мария – художником-графиком. В 1934–1935-м юная Катя занималась в художественной студии М. Леблана. Специальное образование реставратора она получила на занятиях под руководством Д.Ф. Богословского в Историческом музее и у П. Д. Корина в Музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. С 1936 по 1941 год она работала сначала помощником реставратора, а затем и реставратором в ведущих музеях Москвы. В начале Великой Отечественной войны вместе с братьями и П. Д. Кориным принимала участие в восстановлении разрушенных во время бомбардировки фойе и плафона Большого театра. В 1943–1948 годах работала в Загорском Музее игрушки, занималась реставрацией коллекции детского портрета.

В 1949-м году у Екатерины Сергеевны скончался отец, что стало для нее большим горем и серьезным испытанием. Но очень скоро после этого Господь послал ей встречу с иконописцем и реставратором М. Н. Соколовой, ныне хорошо известной монахиней Иулианией. На долгие годы они оказались связаны общими трудами и заботами.

Мария Николаевна стала для Кати не только учителем, но и духовным наставником. В то же время профессиональные навыки Е. С. Чураковой очень пригодились при реставрационных работах в лавре, и не только. Она помогала реставрировать праздничный чин Трапезного храма Преподобного Сергия, а также восстанавливать утраченные росписи Страшного Суда, для чего приходилось ежедневно подниматься на реставрационные леса. «Катя, на Страшный суд!» – вспоминала она, как благословлял ее Наместник.

Хорошо зная специфику масляной живописи, она стала незаменимой помощницей М. Н. Соколовой в деле написания и монтажа иконостаса для храма в г. Фергане, где настоятелем был архимандрит Борис (Холчев), хорошо знавший монахиню Иулианию по Маросейке. Ему очень хотелось иметь в храме иконостас, близкий иконостасу Троицкого собора лавры. Огромный труд написания этих икон взяла на себя Мария Николаевна Соколова. Но писать на досках было нельзя, транспортировка иконостаса в те времена была невозможна. Иконы были написаны на холстах в Семхозе, а затем сняты с подрамников и в большом рулоне на поезде привезены в Фергану. Там, на месте, с помощью Екатерины Сергеевны они были снова аккуратно натянуты на подрамники и до сих пор украшают ферганский храм Преподобного Сергия Радонежского.

С 1969 года она была одним из создателей реставрационного отдела ЦАКа МДА. Ею были отреставрированы самые значимые иконы академического собрания. Именно она реставрировала икону Покрова Божией Матери и житийную икону преподобного Сергия из местного ряда иконостаса Покровского храма академии. Под руководством Екатерины Сергеевны в 1980-е годы была проведена реставрация больших икон на столпах Успенского собора лавры. Тогда же ей было присвоено звание реставратора высшей категории.

С наместником Лавры архимандритом Пименом (Извековым), будущим Патриархом, и м. Иулианией (Соколовой). 1950-е годы.

Екатерина Сергеевна была талантливым иконописцем. Уроки Марии Николаевны Соколовой были хорошо ею усвоены. Актовый зал Московской духовной академии до сих пор украшает большая икона Спаса Вседержителя на престоле, написанная ею в 1980-х годах. Она же написала некоторые иконы праздников для Покровского храма академии. Будучи реставратором высшей категории, она очень любила писать иконы, занималась этим в свободное от работы время. При этом Екатерина Сергеевна строго придерживалась благословения своего духовника, о. Иоанна Маслова – все, написанное или отреставрированное вне официальной работы, делать бесплатно. Даже после ухода отца Иоанна, когда Екатерина Сергеевна обращалась уже к о. Кириллу (Павлову), это правило осталось в ее жизни неизменным. Это был ее личный жизненный подвиг. Иконописцы могут оценить, насколько это непросто… Она много реставрировала и писала, но жила при этом на одну зарплату. Вместе с ней в доме родителей жил ее родной брат, Иван Сергеевич, скульптор-анималист. В 1990-е годы продажа скульптур шла не очень хорошо, заказов было мало, и поэтому Екатерина Сергеевна была основным кормильцем в семье.

Среди преподавателей Иконописной школы она была старше всех. Но при этом она была как бы вне возраста, вне времени. Мне кажется, все учившиеся у нее могут свидетельствовать о том, насколько молода она была душой. Рядом с ней, особенно возле икон, совсем забывался ее возраст. Лицо ее преображалось, глаза горели. Она очень живо реагировала на наши успехи и неуспехи. Поначалу мы больше огорчали ее, чем радовали.

Не в ее стиле было говорить громкие слова или показывать душевность. Но мы были дороги ей, и мы это чувствовали

Вот она рассказывает нам о методике работы Марии Николаевны, показывает инструменты для работы, показывает деревянные плошки для растирания красок, изготовленные из деревянных ложек, показывает, как растирать краски на стекле, как «творить краску». Мы слушаем внимательно, но после ее ухода узнаем от старших курсов, что «творить» ничего не надо, достаточно растереть краску на стекле, а для хранения красок можно использовать флакончики из-под пенициллина. Спросить преподавателя нам не приходит в голову, медсанчасть находится этажом ниже... Наутро, к приходу Екатерины Сергеевны, у нас на столах уже стоят стройные ряды маленьких узких бутыльков, на дне которых лежит растертая краска. Удивлению педагога нет предела. «Что это за пробирки? Это же так неудобно?» Но делать нечего, Екатерина Сергеевна аккуратно опускает кисть в узкое горло баночки… И вот она уже показывает нам, как нужно делать заливку. Кисть в ее руках движется легко и непринужденно. Мы завороженно наблюдаем за тем, как она гонит краску по залевкашенной поверхности, едва касаясь ее кистью. «Ну, вот, теперь вы!»

И началось. У нас краска собирается буграми, кисть оставляет следы и разводы… Екатерина Сергеевна снова показывает нам ход работы. Все видно, все понятно, и все очень, очень просто. Тем не менее кисть нас не слушается. Мы снова безуспешно пытаемся все повторить за ней. Наконец, она сдается и озадаченно нас вопрошает: «Как? Скажите, как вам это удается? Покажите и мне!» Таких ошибок с нашей стороны было, увы, очень много. Но ее терпения хватало на нас. Терпения и любви. Сейчас, по прошествии лет, это видится особенно ясно. Не в ее стиле было говорить громкие слова или показывать душевность. Но мы были дороги ей, и мы это чувствовали.

С Н. Е. Алдошиной и игуменом Лукой (Головковым)

Постепенно, когда у нас накопился некоторый опыт практической работы, мы могли уже не только слушать ее, но и слышать, понимать, о чем она говорит. Мы смогли оценить ее богатейший опыт иконописца и реставратора. Она видела икону цельно. В то же время ее внимание не упускало ни одной детали. «Чем выше от людей, тем ближе к Богу», – говорила она о работе над иконами праздничного чина. Когда я уже заканчивала работу над дипломной иконой Вознесения, оставались самые небольшие детали. Мне казалось, что я сделала все, и работа закончена, но Екатерина Сергеевна находила все новые и новые упущенные мной детали. Наконец, я сказала ей, что уже точно ничего не смогу добавить, потому что сделала все, что могла. «Посмотри сандалии у Спасителя. Разве Он там босой?» Да, она была права, эту деталь я упустила. Так она приучала нас до последнего внимательно вести работу, в которой нет и не может быть мелочей.

На третьем курсе, после написания икон праздничного ряда для собора Соловецкого монастыря, нас пригласили привезти эти иконы на Соловки. Собралась небольшая группа преподавателей и студенток, работавших над этими иконами, во главе с отцом Лукой. Был август 1995 года. Для Екатерины Сергеевны это была последняя дальняя поездка. В этом путешествии мы ближе узнали нашего замечательного преподавателя.

У поклонного креста в Кеми. Е. С. Чуракова слева. 1995 г. При первой попытке отплыть от Кеми наш кораблик попал в шторм. Мы пели акафист святителю Николаю, полагая, что молитва поможет нам преодолеть волны. «Святителю, отче Николае, моли Бога о нас!» – пела Екатерина Сергеевна вместе с нами. Качка была столь сильной, что постепенно все путешественники в приступе морской болезни один за другим стали выходить на палубу, на воздух. В каюте остались только Екатерина Сергеевна Чуракова, Наталья Евгеньевна Алдошина и еще два человека. Екатерина Сергеевна спокойно восседала на лавочке. Вдруг в окно она увидела, что мы возвратились в Кемь. Ее возглас услышали даже на палубе: «Как! Это не Соловки!» Тем не менее через день, когда погода наладилась, мы все же доплыли до монастыря. Женщина, провожавшая нас в гостиницу, узнав, что мы художники, дорогой стала рассказывать нам, что стену корпуса надо бы покрасить, а в комнате «освежить батареи». Комната была огромная. Уставшие после всех перипетий, мы слушали ее безо всякого вдохновения, понимая, что красить это все она собирается предложить нам. Наконец она закончила свою речь, и взгляд ее упал на Екатерину Сергеевну, сидевшую на железной кровати и грозно смотревшую на нее из-под платка. «Ну, хорошо, вы-то художники, а вот это кто?!» – показала она на Екатерину Сергеевну.

– Я? Свободная личность! – не растерялась наша преподаватель.

Е. С. Чуракова с о. Агапитом (Юрковым) Раздался дружный смех. Мир и гармония были восстановлены. Нам не пришлось ничего красить, да и времени на это просто не было. Почти неделю мы провели на Соловках. Мы пели на литургиях, молились на долгих службах, путешествовали, плыли на лодке, ходили по окрестностям монастыря, собирали ягоды и грибы. Екатерина Сергеевна везде была с нами. Чувствовалось, что поездка эта очень радостна для нее. Никто и не мог представить, что менее чем через полгода она попадет в аварию, последствия которой уже никогда не дадут ей ходить так же свободно, как прежде… Дипломный год начинался вполне обычно. Мы должны были написать иконы для иконостаса Покровского храма Хотьковского женского монастыря. Работа шла полным ходом, как вдруг пришла нерадостная весть – Екатерину Сергеевну сбила машина, она в больнице. Слава Богу, машина двигалась медленно, и травма была не столь обширной. Тем не менее почти на полгода она оказалась прикована к постели, сначала в больнице, потом в медсанчасти академии. Она наотрез отказалась судиться со сбившим ее водителем. В это же время в семинарию поступил врач-травматолог из Одессы Алексей Юрков (в постриге монах Агапит). Он фактически стал опекуном Екатерины Сергеевны, следил за ее лечением и восстановлением. В благодарность за его труды она, как только ей стало легче, написала для него икону Спаса Нерукотворного. К нашей защите она уже могла ходить, опираясь на палку. Об этой легендарной палке стоит сказать особо. Она была изготовлена из дерева еще Сергеем Михайловичем Чураковым и досталась его дочери в наследство. Именно ее запечатлел П. Д. Корин на картине «Отец и сын». Там виднеющаяся палка скорее напоминает рукоять сабли, хотя сделана она целиком из дерева. Сама же Екатерина Сергеевна была для нас зримой частью этой уже уходящей Руси.

П. Д. Корин. Отец и сын. После нашего выпуска она уже не преподавала, но продолжала работать в ЦАКе реставратором. Были работы, которые могла выполнить только она, с ее богатейшим опытом. В феврале 1999 года в академию привезли чудесным образом найденную в Иерусалиме Порт-Артурскую икону Пресвятой Богородицы. Владыка Вениамин Владивостокский и Приморский попросил именно Екатерину Сергеевну взяться за ее реставрацию. Работа была трудной и долгой, но завершилась успешно. В 2000-м году икона в обновленном виде уехала во Владивосток. После этой работы, словно в отместку за подвижнические труды, Екатерина Сергеевна получила сильную травму ноги. Жить в Семхозе и заниматься хозяйством ей становилось все труднее. По благословению владыки ректора она на время переселилась в академию, где мы могли видеть ее ежедневно.

Это был уже последний этап ее жизни. Она очень скорбела, что не может работать, как прежде, но, с другой стороны, мне кажется, еще сильнее сосредоточилась на внутренней жизни. А мы могли еще раз оценить отличавшие ее качества души – простоту, отзывчивость, чистоту.

Она очень любила поэзию А. С. Пушкина, роман «Евгений Онегин» знала наизусть. Однако нам она читала лишь начальную часть письма Татьяны, сознательно опуская некоторые места. Она любила петь, но при этом ровно так же избегала в песнях слов о нежных чувствах и любовных страданиях. Скажет: «Ну, там известно, что дальше было» – и переключится на другое.

Она отвергала любые предложения о монашеском постриге, хотя ее жизнь, полная подвижнических самоограничений, была близка к монашеской

При этом она отвергала любые предложения о монашеском постриге, хотя, казалось бы, сама ее жизнь, полная подвижнических самоограничений, была близка к монашеской. «Мария Николаевна могла, а я кто такая? Нет-нет». Монахиню Иулианию до конца жизни она называла, как привыкла, Марией Николаевной или Марией Николавночкой. «Ведь посудите сами, мы не знали ничего о постриге. Приходим, а ее гроб покрыт, и нам говорят, что это уже не Мария Николаевна, а монахиня Иулиания! А мы и не знали…». При жизни она была верной спутницей и соратницей монахини Иулиании. При этом как-то упомянула, что не давала ее хвалить. «Как начнут, как начнут… ‟Вы Андрей Рублев современности!” Разве так можно!» Когда мы удивлялись ее возмущению, она поясняла, что такая похвала потом является для человека источником искушений, это очень опасно. «Каким бы подвижником Мария Николаевна ни была, и у нее могли быть минуты слабости. А здесь и начнет помысел нашептывать все эти похвалы… Тяжелое искушение, зачем же создавать их человеку».

Екатерина Сергеевна Чуракова Когда однажды я попросила в сложной ситуации ее совета, она сказала просто: «Вся наша жизнь есть борьба за смирение. Рассудите, что будет, если вы поступите так? А вот так? Думаю, в этой ситуации нужно искать не своего, а общей пользы». В итоге она очень помогла мне найти единственно верное решение.

В 2003 году у нее случился микроинсульт. Какое-то время она снова лежала в академической медсанчасти, а потом и жила в академии. Но память подводила ее все больше. Родственники предложили забрать ее к себе. Для нее было немыслимо окончательно расстаться с лаврой и академией, но в конце концов она согласилась. Последний год жизни она провела в кругу родных, и в академию вернулась только после кончины. Ее отпевание в семинарском храме Святого Иоанна Лествичника возглавил ректор Московской духовной академии – архиепископ Верейский Евгений. Похоронена она в поселке Семхоз, рядом со своими родными и близкими. И здесь же, совсем неподалеку, покоится ее незабвенная наставница монахиня Иулиания (Мария Николаевна Соколова). Царство им Небесное и вечная память!