Школьники на лыжной прогулке. Художник: Григорий Минский, 1974 г.
Нина тщательно стирала пыль с полки. Немного пыли попало на календарь, и Нина, быстро оглядевшись, стряхнула ее рукой, – пока мама не видит. На календаре красовались большие белые цифры «1988». Девочку пугали эти пузатые восьмерки. Как и все новое вокруг.
Тихие вечера с бабушкой за книгами и разговорами, домашние задания, небольшая школа. У бабушки она жила столько, сколько себя помнила, мать только иногда приезжала их навещать. И вот она приехала в очередной раз прямо перед Новым годом – и бабушка… умерла.
Бабушка умерла, когда Нина гуляла на улице. Пришла домой – а ее жизнь изменилась. Без нее
Это произошло, когда Нина гуляла на улице, играла в снежки только что выпавшим мокрым снегом с соседскими ребятами. Пришла домой – а ее жизнь изменилась. Без нее. Ей сейчас стыдно, что она плохо помнит те дни. Помнит только, как она кричала и плакала в подъезде в день похорон, мать извинялась перед соседями «за поведение дочери», а потом, затащив ее в комнату, несколько раз ударила. А ведь бабушка говорила внучке: «В нашей семье никто никого никогда не бил и не будет. Мы твою маму маленькую пальцем ни разу не тронули!»
Отъезд. Половину девочкиных вещей мать оставила в старом доме, и Нина мерзла в легкой куртке. Дорога оказалась неблизкой. «Разве это дорога в город?» – осторожно спросила девочка.
– Какой тебе город? – сонно ответила мать. – Совсем не слушала, что взрослые говорят?
Видимо, мама давно уехала из областного центра, но Нина об этом не знала. И сейчас чужая машина везла их в какой-то «поселок» – так мама его назвала.
«Поселок» оказался большим, целый городок с тремя школами. Одна из школ находилась в соседнем дворе, но мать сразу сказала, что Нина будет ходить в совсем другую – в ту, которая находится на противоположном конце поселка, среди новостроек.
– А почему? – спросила Нина. Она привыкла, что бабушка ей все объясняла.
– Потому что там работает Наталья Николаевна, моя подруга, вот почему. Будет приглядывать, чтоб ты меня не позорила своим поведением. Такую, как ты, оставлять без присмотра нельзя!
Мать выделила ей «целую свою спальню, цени!» – где умещалась только маленькая скрипучая кровать («только скрипни ночью!») и небольшой старый письменный стол, купленный за гроши у кого-то из соседей. Стол стоял у окна, из которого сильно дуло. Девочка забросила края штор на подоконник, и дуть стало меньше. Она боялась, что скажет об этом мама, но та только хмыкнула, увидев. Полы в новом доме были холодные. Девочка нашла свой мешок с обувью, достала валенки, надела. Так-то лучше.
После первых дней жизни с матерью она особенно боялась новой школы. А вдруг там тоже будут ее только бить и ругать? Вдруг это весь поселок такой, и он и изменил маму? Но классная руководительница и ребята оказались совершенно обычными людьми, и очень скоро Нина снова, как и раньше, начала получать привычные пятерки. И если, стуча в дверь своей квартиры после школы и кружков, она ощущала, как сжимается что-то в животе, то в школе это нечто «расправлялось», и она могла ходить, говорить и даже бегать на переменах – совсем как раньше. Желательно было только не попадаться в поле зрения Натальи Николаевны: ни в прямом, ни в переносном смысле. В один из дней Нина забыла дома тетрадь. Однако на отлично выполнила задание, и все бы об этом забыли. Но Наталья Николаевна как-то узнала, позвонила ее матери – и на следующий день Нина пришла в школу с синяками. «Упала на лестнице. Я часто падаю, я неуклюжая», – сказала она ребятам слово в слово то, что велела ей говорить мать.
***
– В лес! Ура, в лес!
Ребятам было радостно. Суббота – и в этот день только уроки физкультуры, да еще и на лыжах, да еще и в лесу. Все они жили здесь, вокруг школы, на краю поселка, в новых девятиэтажках: с одной стороны – старые домишки городка, с другой – самый настоящий лес, где проложена лыжня и есть настоящие, большие, «природные» снеговые горы, с которых можно спускаться.
Нина так и не поняла, куда именно нужно свернуть с основной дороги, чтобы попасть к началу лыжни, но побоялась спросить. Вдруг передадут Наталье Николаевне, что новенькая до сих пор поселка не знает, а она позвонит маме!
Наутро Нина оделась, взяла лыжи и пошла пешком через городок. Было темно и холодно. Люди стояли на автобусных остановках и мерзли. А она шла и шла.
Через полчаса она оказалась на дороге, ведущей из городка. Нину обогнал автобус, на который у нее не было денег: до школы – две остановки, до этого места – три. Дальше – лес. Но куда теперь? Мимо проезжали машины. Она побрела вперед, к хорошо расчищенному под проезд автомобилей пространству на краю леса, пару раз споткнувшись о лыжи. Ночью шел снег, и все тропинки замело. Как разобраться? Хорошо, что она вышла с большим запасом времени. Может, и лыжню замело тоже?
Нет, так не пойдет. Так и потеряться можно. Тем более – вокруг ни души. Наверное, стоит вернуться к дороге? Нина попыталась, прислонив лыжи к плечу, потереть руки друг о друга, но они совершенно не слушались. Не слушались и пальцы на ногах. Замерзли. Кое-как она выбралась к дороге. Поднимался ветер.
– Ой, это ты! – раздался звонкий, всегда веселый голос.
– Оля! – закричала Нина.
Ольга бежала к ней, лыжи и палки под мышкой, цветная курточка, лыжные штаны явно велики.
– Вот, – похвасталась она, – что у меня есть! Брат вырос, ему все равно новое купили для его горнолыжки! А я себе забрала! Я красивая!
И подпрыгнула.
Нина улыбнулась и открыла рот, чтобы спросить, куда все-таки надо было идти, но тут уронила лыжную палку. Попыталась поднять. Не смогла.
– Эй, ты чего? – приподняла бровь Оля. – Стоп. Ты что – пальцы отморозила?
– Нет, я…
– Так, – топнула ботинком Оля. – Ты вся дрожишь! Так нельзя. А ну идем ко мне! Я тут рядом живу, вот в том доме – видишь?
Нина хотела отказаться: как же так, скоро должен начаться урок, а она опоздает! Но кто-то будто за нее ответил: «Идем»
Нина хотела отказаться: как же так, скоро должен начаться урок, а она опоздает! И тогда Наталья Николаевна… Но кто-то будто за нее ответил:
– Идем.
***
Оля открыла дверь своим ключом, быстро зажгла горелки на плите, поставила чайник.
– Тебе так можно? – удивилась Оля.
– Конечно, – удивилась Оля. – Нам же уже десять лет! Я и готовлю иногда. Хотя однажды я тут все залила молоком. Ох и пахер был!
– Пахер?
– Ну, запах жуткий. У вас так не говорят, там, откуда ты?
– Нет… И тебя… не били?
– Нет, конечно. Посмеялись и дали тряпку отмывать. Сказали – еще накашеваришься в своей жизни.
Оля остановилась и как-то по-взрослому посмотрела на Нину. А потом крикнула:
– Ну-ка быстро раздевайся! Греться!
Нина с трудом сняла перчатки и ботинки. Оля за руку подтащила ее к батарее, усадила на табуретку: «Вот так и сиди! Огогонюшки у тебя руки отмерзли, как бы к врачу не пойти! У меня однажды примерзли, это мы в лесу с братом угулялись. Ох я орала, когда отогревалась! Мамку напугала, да и Мишку даже, жуть!»
Руки и ноги Нины действительно начали отогреваться и причинять боль. Сначала девочка честно терпела, но потом начала всхлипывать и кусать губы.
– Да кричи, если надо, – вздохнула Оля. – Соседи на работе!
Она быстро налила чаю, бахнула туда две ложки сахару, размешала так, что полетели брызги, и поднесла к Нининым губам:
– Да не дергайся, не пролью я на тебя. Давай пей, ты пока еще не удержишь сама. Я ж помню, как оно бывает.
И Нина долго (казалось – целую вечность) пила по глотку чудесный сладкий чай.
***
– Ух ты, правду говорили! – заулыбалась Оля, ускоряя шаг.
– О чем?
– Что физрука на лыжи другого дадут. Ты не видела, у нас физручка была, Антонина Ивановна. В рыжий крашенная, во-от такая маленькая, но ора-а-ать! Все время вопила на нас. Даже когда мы все делали правильно. Говорили – все, на пенсию ее отправляют. А это вон – видишь? – это Алексей Алексеевич. Муж Миры Григорьевны, биологички нашей. Не знала? Он добрый. Бежим! И ничего не бойся, я ему сама все расскажу!
Оля припустила так, что Нина еле поспевала за ней. И прямо на бегу закричала: «Алексей Лексеич!»
Большущий, похожий на медведя учитель повернулся к девочкам. Посмотрел на боевую Олю, перевел взгляд на замученную Нину и спросил у нее участливо:
«Что, доченька? Что с тобой случилось?» И тут Нина не выдержала. И разрыдалась в три ручья
– Что, доченька? Что с тобой случилось?
И тут Нина не выдержала. И разрыдалась в три ручья.
– Она далеко живет, она шла и замерзла, но уже отогрелась!.. – затараторила Оля.
Учитель внимательно слушал, кивал и гладил Нину по голове. «Да ты моя хорошая!» – приговаривал он.
Когда Оля закончила, он достал из большого кармана куртки блокнот:
– Итак, кто тут у меня? Воронцова и как? Смирнова? Вот и хорошо, отметил вас. А теперь давайте-ка по домам. Греться! Сейчас и остальных отпущу, а то метель пообещали, несмотря на мороз. Кто ж ожидал такую погоду.
И направился туда, где с криками катались с горки Нинины одноклассники.
***
Лето. Прекрасное время, особенно для Нины: с наступлением лета матери и самой не очень хотелось «воспитывать» дочь или следить, чем та занимается. Нина вдоволь набегалась по улице с новыми знакомыми, приехавшими в городок на каникулы, пришла домой – и поняла, что мать сильно чем-то недовольна.
– Завтра похороны от школы, – с порога заявила ей мать. – Наталья Николаевна сказала, что хотелось бы всех собрать, кто не уехал на каникулы. Сбор у ворот кладбища, я записала время. Вот не знаю, пускать тебя или нет, еще устроишь там вой, как на бабушкиных похоронах, и меня опозоришь. Так-то мне не жалко тебе платье приличное погладить. Шерстяное – ну да ладно, сойдет. Старое – но влезешь как-нибудь, другого нет.
– А кто умер? – спросила Нина.
– Да физрук ваш, Алексей… как-то там, муж учительницы биологии. Заболел – и в несколько дней не стало. Говорят, жена уже в церковь ходила, чтоб там его отпели, – ну, с горя куда только ни пойдешь!
Минуту назад сердце Нины билось сильно и радостно. А сейчас провалилось куда-то в живот, в то место, откуда всегда подымался – во время материнского «воспитания» – едкий жуткий страх. Нина зашаталась. И даже через много лет она не могла бы объяснить, где она взяла силы, чтобы притвориться равнодушной и сказать:
– Я тебя не опозорю.
И упасть на стул только после того, как мать ушла куда-то на кухню, бормоча:
– Надо ж, и детей нет, и в таком возрасте мужика потерять…
***
Нина честно старалась держаться.
Что-то свежее, спокойное и совсем не черное пробивалось в эту темноту, и это почему-то были слова матери об отпевании
Но когда Оля, в простеньком, будто даже домашнем синеньком платьице вдруг ахнула и заплакала – то заплакали все. Плакала в платок директор Лариса Семеновна, утирали слезы завуч и учителя, классная руководительница Мария Владимировна обнимала за плечи овдовевшую Миру Григорьевну. Плакали навзрыд все «доченьки» и «сынки», от младших – до тех, кто был ростом выше учителей. И Нина тоже не выдержала, взглянула на родное, но почему-то желтое лицо Алексея Алексеевича, неподвижно лежавшего в гробу, – и зарыдала, захлебываясь слезами. Ей казалось, будто плач существует отдельно от нее, словно музыка, какую она слышала однажды в одной опере, – громкая и трагичная, красящая мир в черный цвет. Но что-то свежее, спокойное и совсем не черное пробивалось в эту темноту, и это почему-то были слова матери об отпевании. Вот они стоят здесь, взрослые и дети, растерянные, испуганные, не знающие, что делать, и не умеющие вернуть к жизни самого прекрасного и доброго человека. А в церкви, похоже, понимают, что делать. Они там спокойны – и они… поют. Поют, иначе почему отпевание? Наверное – поют что-то хорошее про Алексея Алексеевича. И знают что-то такое, чего Нина не знает.
Последнее, что видела Нина на кладбище, – тяжелый взгляд Натальи Николаевны. Девочка поняла, что ждет ее дома. Но впервые в животе не было едкого страха, валящего с ног. Она чувствовала: она – права.
***
– Мам!
– Что, Андрюш, что?
– Ну почему ты всегда ходишь в церковь и по субботам тоже?
Мать не удержалась и тронула пальцем Андрюшкин веснушчатый носик:
– А потому! Надо так!
– Ну расскажи хоть раз!
Мать отложила в сторону сумку:
– А все просто. У нас когда-то в школе сделали физкультуру в субботу. Физкультурный день! Ну, чтобы мы в другие дни не сидели на уроках растрепанные и ничего не соображающие после того, как побегали-попрыгали.
– И что?
– А то. Я после этой физкультуры начала в храм заходить. Сначала я просто пришла узнать, что такое отпевание… как-нибудь расскажу, почему. А потом так и стала ходить. Даже зимой: добрые бабули мои лыжи в каморочку запирали, и я заходила помолиться. Батюшка об этом узнал однажды и спросил: это где у нас тут прихожанка в лыжных ботинках?
Андрюшка засмеялся:
– А сейчас ты тоже в лыжных ботинках будешь ходить?
– Не говори глупостей, большой уже, в школу скоро. Вот вам с братом не мешало бы субботним утром-то пробежаться на лыжах по скверику кружочка так три-четыре, для кого лыжню сделали? С едой разберетесь, разогреете, – да соберитесь. А то и до еды, так легче будет. Папу не будите только, дайте отдохнуть!
Нина быстро закончила сборы и побежала по улице. На бегу вспомнила, что забыла записать в записки Ольгиных домочадцев. Да, Господь подарил ей на днях такую радость: в магазине, прямо в очереди она встретила свою подругу детства Олю! Тоже замужем, тоже переехала в город, тоже есть дети. И они с мужем все больше и больше задумываются о том, чтобы прийти в церковь! Нина горячо советовала свой любимый храм, но Олин муж уже «настроился» на собор в центре города, поэтому на службах они видеть друг друга вряд ли станут. Зато теперь будут рядом, совсем как в детстве были, пока жизнь обеих не изменилась… Ладно, сейчас не время вспоминать. За Олю она молилась все эти годы – та как-то еще в школе упомянула, что ее крестили, и Нина записывала ее имя на каждую обедню.
Именно благодаря Алексею Алексеевичу она тогда, в свои десять лет, смогла вспомнить, что в мире есть добро
Они, стоя на улице и словно не чувствуя зимнего холода, долго вспоминали школьные годы, и Нинино настроение не испортили даже смс – сообщения от матери, в которых ругательных слов было больше, чем остальных. В конце концов женщина просто отключила телефон: жалко, конечно, если супруг позвонит и не получит ответа, но можно будет потом сказать, будто телефон разрядился, – не огорчать же мужа, хорошо знающего характер тещи. Вспоминали и учителей, особенно добрейшего Алексея Алексеевича, которого любила вся школа. Нине очень хотелось рассказать о том, как именно благодаря ему она тогда, в свои десять лет, смогла вспомнить впервые после смерти бабушки, что в мире есть добро, – благодаря ему и Оле, которой тоже была всю жизнь благодарна. Смогла ожить, оттаять. А потом, опять же по сути благодаря любимому учителю, прийти к Богу. Как она рассказывала о нем мужу, тогда еще будущему, и тот тоже восхищался и говорил, что вот таким, как Алексей Алексеевич, и должен быть настоящий отец. И что даже имя «Алексей» означает «защитник», а доброта и сострадание – самая лучшая защита для любого человека от всех гадостей этой жизни.
Но Нина понимала, что такой разговор лучше отложить на потом. А сейчас лучше потолковать о любимых супругах и детишках, посмотреть Олины домашние фотографии на телефоне. Муж Олег. Дочка Катя, близнецы Ваня и Вася. И пес Жук. Лохматый. И два кота. И самой рассказать…
– Про Андрюшку я уже все поняла, – улыбалась Оля. – Вот ведь веретено, как ты с ним справляешься! А старший-то, отличник-спортсмен, – его как зовут?
И Нина ответила:
– Его зовут Алексей.