Преступление, наказание и совесть

Три типа литературы

Мировая литература делится на религиозную (сакральную) и светскую (мирскую, профанную).

Как мы знаем, первой, изначальной формой литературы была религиозная, то есть та, в которой прямо ставится вопрос о смерти и тут же разрешается путем прямого обращения к высшим бессмертным силам: Богу, богам, духам.

Органичный язык религиозной литературы – язык живого общения, искреннего диалога Бога и человека: со стороны Бога – это язык Откровения, со стороны человека – язык молитвы. Сакральная литература кардинально теоцентрична и диалогична.

Со временем возникает мирская литература, выделяясь из религиозной и отделяясь от нее путем противопоставления ей. В итоге светская литература становится антиподом религиозной. Она или совсем не говорит о смерти, пытаясь развлекать и отвлекать человека, или принимает и описывает ее как необходимую данность, как неотъемлемую часть земного существования, без какой-либо надежды на вечную посмертную жизнь.

Русская классическая литература занимает промежуточное положение между литературой религиозной и мирской

В серьезной профанной литературе ставятся, описываются и осмысляются острейшие экзистенциальные проблемы человеческой жизни, все «проклятые вопросы» нашего земного бытия, однако без их религиозного разрешения. Эти вопросы неверующие люди ставят исключительно перед самими собой, без обращения к высшим силам. Светская литература принципиально закрыта, зациклена на земной горизонтальной проблематике; в ней полностью отсутствует духовная вертикаль. Мирская литература последовательно миро– или антропоцентрична.

Русская классическая литература, от Пушкина до Шмелева, стоит особняком и занимает промежуточное положение между религиозной и мирской. Это литература-посредник, литература-граница, литература-связь, литература-мост. Она больше чем искусство, но меньше чем религия. Гоголь, Достоевский, Толстой, Лесков не просто описывают трагедию человеческой жизни, но проповедуют, всеми доступными им художественными средствами стремятся вернуть и воссоединить людей с Богом. Русские писатели ищут и находят Бога; найдя же Его, стремятся привести к нему своих читателей.

Они перебрасывают мост от антропоцентризма к теоцентризму. И, как это ни удивительно, им это вполне удается. Русская классическая литература и есть этот мост между землей и Небом, человеком и Богом – конечно же, для тех, кто способен ее слушать и слышать.

Пограничный Достоевский

Самой пограничной и связующей фигурой русской классической литературы, бесспорно, является Федор Михайлович Достоевский, начиная с его первого великого романа «Преступление и наказание» (1866). Именно с этого романа творчество писателя обретает поистине библейский, евангельский характер, получает глубинный сотериологический смысл, кардинальную христоцентрическую направленность, твердо встает на христианский путь и уже с него не сходит.

Каждый из пяти его великих романов, по сути, является художественным толкованием к определенному евангельскому рассказу: «Преступление и наказание» – к воскрешению тридневного Лазаря Христом, «Идиот» – в целом к святому образу Христа в Его непостижимой неотмирности, «Бесы» – к изгнанию легиона злых духов из гадаринского бесноватого, «Подросток» – к первому чуду Христа в Канне Галилейской и притче о блудном сыне, «Братья Карамазовы» – к искушениям Христа в пустыне.

Каждый из пяти романов Достоевского является художественным толкованием к определенному евангельскому рассказу

Все пятикнижие Достоевского является литературным осмыслением Четвероевангелия Христа. Все герои его великих романов с их противоречивыми характерами, все их сложнейшие идеи, переживания и поступки, все замысловатые сюжетные линии созданы только для того, чтобы глубже и полнее раскрыть смысл спасительной Благой Вести. У Федора Михайловича все без исключения подчинено этому великому и святому замыслу.

По мысли преподобного Иустина (Поповича), «в новое время Достоевский – это прозорливейший пророк и самый красноречивый апостол Образа Христова… Волшебный Образ Христов — это все в Православии»^[1]. Поэтому Достоевский – пророк и апостол православного реализма в мировой литературе.

Православный реализм

Каковы же основы этого реализма?

Прежде всего, это понимание того, что «весь мир лежит во зле» (1Ин. 5: 19), что в нем буйствуют «похоть очей», «похоть плоти» и «гордость житейская» (1Ин. 2: 16), через которые людьми правит лукавый дух (Ин. 12: 31).

Однако «свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1: 5), то есть, как бы ни было сильно зло, Бог сильнее. Более того, Он уже победил грех и все его последствия, уже спас людей Христовой Жертвой и Воскресением (1Кор. 15: 57). Это значит, что в нашем обезумевшем падшем мире можно и нужно познать истину, быть по-настоящему свободными, справедливыми, добрыми, любящими, святыми.

Следовательно, как бы низко человек ни пал, какие бы злодеяния ни совершил, ему доступно покаяние и обращение к Богу, он может быть чудесно очищен и преображен Его всеисцеляющей благодатью. Для этого достаточно обратиться к Евангелию и к своей совести, через которые с человеком, каким бы скверным он ни был, говорит Сам Христос.

Лежащий во зле мир искушает, соблазняет человека на совершение преступления. И если он поддается и грешит, то становится преступником. Милосердный Бог обличает и наказывает преступника, тем самым давая ему возможность для покаяния, обращения и исцеления. Если согрешивший человек смиряется перед Богом, послушно склоняется перед Его волей, всецело подчиняется Евангелию и совести, то обретает спасение, снова и навсегда становится чистым и святым.

Между преступлением и наказанием

«Преступление и наказание» именно об этом. Само его название указывает нам на ту границу, которая проходит между этими понятиями. Что же разграничивает, определяет, формирует, отделяет и вместе с тем связывает преступление и наказание? Конечно же, совесть. Именно она является тем «И», которое стоит между преступлением и наказанием, объединяет и разграничивает их.

Совесть также можно сравнить с точкой, из которой исходят две оси координат – ось преступления и ось наказания. В этой координатной системе человек свободно выстраивает ломаную линию своей жизни.

Совесть – константа, преступление и наказание – производные человеческой воли. Человек может не совершить преступление и, соответственно, не быть за него наказан, но он не может не подвергаться суду совести. Если бытие совести в основе своей от нас не зависит, то преступление и наказание в целом находятся в нашей власти. Именно от моей воли зависит, переступлю ли я через свою совесть или нет, и как следствие – буду ли я наказан.

Тайна Креста

Преступление и наказание необходимо предполагают и обуславливают друг друга. Не бывает преступления без наказания, так же как и наказания без преступления. Это одна из ключевых мыслей Достоевского. Человек всегда страдает, всегда наказывается, потому что ему всегда есть, за что и/или за кого страдать и быть наказанным.

«Человек не родится для счастья. Человек заслуживает счастье, и всегда страданием, – уверен писатель. – Страдание и боль всегда обязательны для широкого сознания и глубокого сердца»^[2].

Даже если мы не знаем и не понимаем, за что, почему и зачем люди мучаются и терпят наказание. Даже если это нам кажется абсолютно бессмысленным, абсурдным и несправедливым. В этом проявляется действие непостижимой для человека высшей Божественной воли.

«Мои мысли – не ваши мысли, ни ваши пути – пути Мои, говорит Господь. Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших» (Ис. 55: 8–9).

Поэтому «смирись, гордый человек!»^[3]

Люди страдают и умирают во искупление своих и чужих грехов. Так же как Христос страдал и умер во искупление грехов всех и каждого. В этом – глубочайшая трагедия и вместе с тем высочайшее утешение человеческой жизни. В этом величайшая тайна, называемая в христианстве тайной Креста^[4].

Эту «тайну всех тайн» невозможно рационально, логически понять и объяснить. Ее можно только принять через смирение или отвергнуть через гордыню. Или – или, третьего не дано.

Наказ и черта

Наказание выражается в страдании и смерти, потому что именно они позволяют Богу лучше всего достучаться до погибающего человека, пробиться сквозь его гордыню, тщеславие, лукавство, привязанность к земному, ослабить и подточить греховные страсти, отвлечь ум от мирской суеты и обратить взор к Небесам.

Наказание – это наказ, урок Божий грешному человеку

Наказание – это наказ, урок Божий грешному человеку; страдания и смерть – педагогические методы, применяемые Богом для нашего обращения и спасения.

Преступление – это пересечение проведенной Богом черты, которую нельзя переступать. Нельзя, потому что опасно, разрушительно и гибельно для самого переступающего; потому что это черта перед пропастью. «Во всем есть черта, за которую перейти опасно; ибо, раз переступив, воротиться назад невозможно»^[5], – горько замечает герой романа Лужин.

Проложенная Богом черта – это Его заповеди, открытый нам Божий закон, очерчивающий область дозволенного и недозволенного, благословенного и преступного, доброго и злого, жизни и смерти.

Всем этот закон сообщается в форме Священного Писания, как бы извне, каждому же – как внутренний голос совести. Можно сказать, что Писание – внешняя совесть всего человечества; а совесть – внутреннее Писание каждого человека.

Совесть – Божий закон в нас, заповедная черта, проходящая по духу, душе и сердцу человека. Переступая через совесть, они как бы выходят из себя, разрушают установленные Богом свои собственные естественные границы и тем самым становятся противоположными, враждебными себе.

Совесть – черта не только закона, но также суда и наказания. Переступая совесть, человек не только совершает преступление, но вместе с тем сам себя судит, выносит себе обвинительный приговор и приводит его в исполнение. Благодаря совести человек сам для себя и законодатель, и преступник, и прокурор, и судья, и адвокат, и палач.

Благодаря совести в каждом злом поступке человека содержится его обличение, осуждение, наказание и проклятие, а в каждом добром – его слава, правда, благословение и блаженство. Совесть собирает, фокусирует, сосредотачивает действие, оценку и воздаяние в одной духовной точке.

Свобода совести

Господь говорит о возможности свободы для людей, условием которой является познание нами истины. «Если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и позна́ете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8: 31–32).

Таким образом, свобода зависит от пребывания человека в слове Христовом, от познания истины, изложенной в этом слове. Другими словами, свобода, прежде всего, зависит от совести, от того, прислушивается ли к ней человек.

Поэтому Достоевский категорически против бытовавшего тогда и сегодня мнения о всецелой зависимости человека от его природной и социальной среды. «Все зависит, в какой обстановке и в какой среде человек. Все от среды, а сам человек есть ничто»^[6], – утверждает герой романа Лебезятников.

Совесть не зависит от среды. Она совершенно самостоятельна и самозаконна. Потому что абсолютно самостоятелен и самозаконен Бог, обращающийся к человеку через совесть. А также самостоятелен и самозаконен дух человеческий, сотворенный по образу и подобию самодостаточного Бога.

Если все зависит от среды, значит, нет никакой свободы, никакой ответственности, никакой совести, никаких преступлений и никаких наказаний; в конце концов, нет никакого человека и никакого Бога. Зачем душа, если все определяет среда? Зачем Бог, если она властвует? Достоевский и здесь ставит нас перед радикальной альтернативой: или Бог, или среда; или свобода, или среда; или ответственность, или среда; или совесть, или среда; или душа, или среда, или человек, или среда.

Если все в человеке от среды, значит, он всецело зависим от нее и не свободен. Человек без свободы – это человек без души. Человек без души – это и не человек вовсе. Вопрос о влиянии среды на человека для Достоевского – это вопрос о самом его существовании, о сохранении человека человеком.

Конечно, писатель прекрасно осознает, насколько сильным до невыносимости бывает влияние и давление среды на человека, насколько человек слаб и подвержен страху и соблазнам, насколько он некритичен и несамостоятелен в своих суждениях и желаниях, насколько он зависим от природы и общества. Это чрезвычайно сильно показано в его произведениях. И все же главное, в чем Достоевский пытается нас убедить: человек не сводится к среде, не исчерпывается ею; в тайной глубине, в святилище своего сердца он свободен и ответственен пред Богом, людьми и самим собой. Каким бы могущественным и жестоким ни был окружающий человека мир, он все равно сохраняет глубинную способность слышать Бога и отвечать Ему.

Итак, совесть в человеке никем и ничем не обусловлена, кроме Бога и самого человека. Совесть – это условие и гарант свободы и ответственности личности, критерий их наличия и полноты. Залог неуничтожимой сохранности человеческого существа.

Внешнее и внутреннее

Человек двусоставен по существу своему. В нем есть видимая внешняя и невидимая внутренняя стороны, его душа и тело.

Поэтому все человеческое имеет эти два измерения, в том числе преступление, наказание и совесть. Есть внешние и видимые преступления, наказания и проявления совести, непосредственно относящиеся к видимым телесной и социальной сферам. И есть их внутренние душевные первообразы, очевидные только для самих переживающих их людей. Это те преступления, наказания и голоса совести, которые возникают и переживаются внутри человеческого сердца.

Именно совесть различает добро и зло в человеке, именно она открывает ему глаза на то, что, собственно, он совершил: добро или зло, правду или ложь.

Внешнее преступление – преступление против внешнего закона. Внутреннее преступление – преступление против закона внутреннего, то есть против совести, переступание через нее.

Внешнее наказание – внешний протест общества против преступления, выражающийся в преследованиях и ограничениях провинившегося. Внутреннее наказание – протест совести против греха, выражающийся в глубочайшем чувстве вины и горя, которые еще называются муками и страданиями совести. Совесть исполняет свой же приговор над человеком.

Источник страдания или исцеления

Именно совесть заставляет человека переживать, сожалеть о неправедно содеянном, испытывать душевные угрызения и муки. Не будь совести, человек ничего бы не чувствовал после содеянного: ни удовлетворения, ни страданий. Так же как он ничего не чувствует телесно, когда у него не работают нервы, отвечающие за ощущение боли в организме.

Совесть позволяет нам чувствовать разрушительные или созидательные последствия своих решений и поступков

Совесть позволяет нам чувствовать разрушительные или созидательные последствия своих решений и поступков. Благодаря этому мы можем поставить себе нравственный диагноз и таким образом начать свое духовное исцеление.

Первопричина телесных страданий – раны или болезни, хотя человеку может показаться, что это его нервы, болезненно реагирующие на внешние воздействия. Источник душевных страданий – злые мысли, решения и поступки, хотя человек может обвинять в них совесть, обличающую его в них.

Так происходит, когда человек хочет оправдать себя, снять с себя ответственность за то, что совершил. Мирские люди мечтают о том, чтобы они могли грешить, потакать всем своим душевным и плотским страстям, получать всевозможные наслаждения от этого и при этом не испытывать никаких страданий, ни внутренних, ни внешних. Как говорится в одном мирском тосте: «Чтобы у нас все было, но нам за это ничего не было».

Совесть является самым главным внутренним препятствием для этого. Именно она мешает человеку беззаботно и безболезненно жить в грехе. Поэтому совесть становится самой главной, ключевой проблемой для лукавых людей на их пути к земным наслаждениям и счастью. Чтобы достичь настоящего счастья, думают они, нужно, как минимум, научиться договариваться со своей совестью, а как максимум, полностью избавиться от нее.

Таким образом, перед человеком вновь возникает дилемма: жить по совести и страдать или жить без совести и наслаждаться? Ответив на этот вопрос, человек вынужден искать ответ на следующий: как жить по совести? или как научиться жить без совести? Первый вопрос имеет преимущественно теоретический характер и потому решается достаточно просто и легко, а вот второй вопрос всецело практичен и потому решается чрезвычайно трудно и мучительно.

Критерий человечности

Вопросы о совести – это вопросы о самом человеке: о том, кто он, как ему нужно жить и ради чего. Является ли человек по сути своей существом совестным или бессовестным, читай свободным или несвободным, духовным или материальным, религиозным или мирским? Является ли правильным образом человеческого существования жизнь по совести или без нее? Является ли истинной целью человеческой жизни земное счастье или вечное блаженство? Другими словами, нужно ли нам жить для себя или для Бога? Чем нам следует руководствоваться в жизни: гордыней или смирением?

Достоевский гениально показывает нам оба пути решения этой дилеммы, от начала и до конца; детально выясняет их глубинные основания, способы реализации, проявления, этапы, трудности и последствия, внутреннюю логику каждого из них. Именно их сочетание и непримиримая борьба в сердце каждого человека делает нашу земную жизнь чрезвычайно сложной и противоречивой, исключительно драматичной и трагичной.

Сам Федор Михайлович, конечно же, выбирает и отстаивает путь жизни по совести, считая его единственно верным, святым и спасительным для человека. Для него совесть – не источник страдания и несчастья, но триединый луч веры, надежды и любви, просвещающий и освящающий пещеру человеческой души, обличающий все злое и дающий силы для всего доброго в ней.

Совесть – мерило человечности в человеке. От того, жива ли она в нем, насколько сильна и влиятельна, напрямую зависит, остается ли человек человеком, насколько он человек. Ведь именно наличие и сила совести в человеке связывает его с Богом, уподобляет его своему Первообразу.

Для христианина Достоевского человек – это, прежде всего, творение по образу и подобию Творца. Богообразность и богоподобие человека в наиболее концентрированном виде выражаются в совести. Во-первых, она есть дар и составляющая богообразности; во-вторых, критерий и средство богоподобия.

Плод общения

Преступление и наказание есть только тогда, когда есть совесть. Без нее нет ни преступления, потому что нечего преступать, ни наказания, потому что не за что наказывать. Без нее они лишаются смысла. Совесть есть тот критерий или та граница, которая очерчивает, определяет понятия преступления и наказания, конституирует их, как говорят философы.

Совесть существует как плод общения Бога и человека

Отними совесть – и они разрушатся в прах. Преступление и наказание не могут существовать без совести; она же может и существует без них, до и после них. Во время преступления и наказания проявляется лишь ее негативная сторона – чувство вины и душевной боли. Позитивная же сторона, проявляющаяся в чувстве долга и нравственном удовлетворении, актуализируется до и после преступления и наказания.

По сути своей совесть конституируется, с одной стороны, Божественным Откровением, голосом Божиим, с другой, духом или сердцем человеческим. Для совести нужен Бог-Дух, Который говорит, и дух человеческий, который слышит. В Писании и у святых отцов он также называется умом или сердцем. Без второго первый будет гласом, вопиющим в пустыне, криком, который никто не слышит.

Совесть существует как плод общения Бога и человека. Бог всегда один и тот же. Поэтому Он всегда обращается к человеку, всегда говорит с ним, всегда стучится в его сердце.

К сожалению, после грехопадения человек чрезвычайно изменчив и нестабилен, удобопреклонен ко греху, то есть к тому, чтобы отвернуться от Бога, подальше отойти от Него так, чтобы больше Его не видеть и не слышать. Путь человека чрезвычайно запутан и извилист, противоречив и обманчив. Человек настолько запутывает свои следы, что забывает и теряет самого себя настоящего. Поэтому, горько замечает Достоевский устами Раскольникова, «нет ничего в мире труднее прямодушия, и нет ничего легче лести»^[7], прежде всего, перед самим собой.

Убийство совести

Человек способен сопротивляться, способен всевозможными мирскими впечатлениями закрыть уши своего духа, чтобы не слышать того, что говорит ему Бог. В результате он может добиться полного паралича своего духовного слуха, его совершенной атрофии, по сути смерти, при жизни всех остальных душевных органов (рассудка, воли, чувств). Об этом и говорят такие выражения, как «убить совесть», «потерять совесть», «отсутствие совести», «бессовестность», «мертвая совесть», «сон совести», «сожженная совесть».

Как голос Божий совесть неискоренима и неуничтожима, как слух человеческий – вполне. Человек способен заставить совесть замолчать, вернее, заставить себя не слышать ее, по сути, умертвив свой дух, свое сердце, заполнив его земной суетой и греховными страстями. Бессовестность – это духовная, сердечная глухота. Если последовательно не слушать Бога, упорно не исполнять заповеди и неуклонно отдаляться от Него, то Его голос будет становиться все тише, пока, наконец, полностью не затихнет.

Ведь Господь никогда не заставляет человека поступать праведно. Он всегда лишь предлагает и помогает, если человек откликается на Его призыв. Когда же человек не желает жить по заповедям, Бог дает ему такую возможность: умолкает и попускает идти широким путем погибели, надеясь на его покаяние и обращение.

Раскольников проводит страшный эксперимент: пытается силой разума и воли убить в себе совесть и тем самым возвыситься над остальными людьми

Раскольников – именно такой человек. По сути, он проводит над собой страшный эксперимент: пытается силой разума и воли убить в себе совесть и тем самым возвыситься над всеми остальными людьми. «Вошь ли я, как все, или человек? – задает он себе роковой вопрос. – Тварь ли я дрожащая или право имею?»^[8] Вместо совести и послушания он желает утвердить гордыню и бунт.

Раскольников переступает через совесть, совершает преступление – и вся его стройная философия сверхчеловека терпит крах. Отметим, крах не теоретический, абстрактный, но практический и опытный, крах экзистенциальный. Теория просто не выдерживает проверки опытом. В результате Раскольников не становится сверхчеловеком, но перестает быть тем человеком, каким был до этого, прекращает быть самим собой. Так он это чувствует: «Я ведь не старушонку убил, я себя убил!»^[9]

Принося вред другому, человек главным образом вредит самому себе. Убивая другого, убивает сам себя. Обманывая другого, обманывает сам себя. Обворовывая другого, обворовывает сам себя. Изменяя другому, изменяет самому себе. Потому что, выходя за край совести, он подобно библейскому Каину выходит за край самой человечности, самой нравственной принадлежности к человеческому роду; становится одинок и нелюдим, теряет свое духовное подобие другим людям, а через них и Самому Богу.

Вслед за братоубийцей Каином убийца Раскольников разрывает духовные, нравственные связи принадлежности человеческому роду, делает себя изгоем среди людей.

«И сказал Каин Господу [Богу]: наказание мое больше, нежели снести можно; вот, Ты теперь сгоняешь меня с лица земли, и от лица Твоего я скроюсь, и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретится со мною, убьет меня» (Быт. 4: 13–14).

Итак, верность совести делает нас людьми. Неверность же ей не делает нас сверхлюдьми. Отвержение совести делает нас нелюдями. Борясь со своей совестью, человек воюет с самим собой. Теряя совесть, он ничего не приобретает, но лишь теряет самого себя.

Фарисейство

Кроме откровенной борьбы с совестью, есть еще иной, более хитрый путь ее нейтрализации, при котором человек, с одной стороны, не только не отказывается от совести, но даже признает ее власть над собой, с другой, полностью подчиняет ее своим мирским интересам. Это путь лукавой подмены голоса совести голосом своего самолюбия. Человек убеждает себя, что он слушает совесть, на самом деле выдавая за нее желания своего Я.

В этой лицемерной игре он способен доходить до фанатичной веры в свою правоту, в то, что послушно исполняет волю Божию, в действительности, будучи одержим страстями гордости и тщеславия. В Новом Завете такое духовное состояние называется фарисейством, у святых отцов – прелестью.

Это состояние сознательного самообмана, которое даже опаснее, чем открытая и честная конфронтация с совестью. Обманывающий себя, льстящий себе человек напоминает тяжело больного, который убедил себя, что он здоров, и тем самым создал все условия для того, чтобы его болезнь усилилась и перешла в смертельную фазу, закрыв себе возможность исцеления.

Подменяя свою совесть, человек подменяет самого себя, потому что лишается того голоса, который говорил ему правду. Свято место пусто не бывает. Святое место голоса совести занимает самолюбивый голос лжи. В итоге человек лишается той точки опоры, которая позволяла ему быть самим собой, той точки зрения, которая открывала ему глаза на себя.

Без совести человек не только глохнет, но и слепнет, в итоге теряет себя. Он становится глухим и слепым поводырем самого себя и ведет себя в пропасть. По слову Господа, такие люди – «слепые вожди слепых; а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму» (Мф. 15: 14).

Совесть – критерий и мерило самосознания и самобытности человека, его честности перед самим собой. В этой честности – залог духовного самосохранения и спасения.

Воскресение совести

У праведных людей совесть работает всегда, являясь постоянным критерием их жизни, всех их мыслей, слов и дел. У грешных и не кающихся людей все иначе. Для них совести просто нет, она у них не работает, поскольку они ее отключили своими нераскаянными грехами. У кающихся грешников совесть то замирает, то снова возрождается, то отключается, то включается. Отключается, когда они закосневают в тех или иных согрешениях. И включается, когда они искренне каются и обращаются к Богу.

При настоящем покаянии происходит «изменение ума», которое заключается в чудесном возрождении или воскресении совести. Та, что была мертва, вдруг становится живой и сильной. Тот, кто был глух к голосу Бога, вдруг весь превращается в слух, который радостно внимает глаголам свыше.

Та духовная борьба между Богом и диаволом на поле человеческого сердца, о которой писал Достоевский, – это всегда борьба за совесть

Та духовная борьба между Богом и диаволом на поле человеческого сердца, о которой писал Достоевский, – это всегда борьба за совесть^[10]. Есть совесть – значит, есть в твоей жизни Бог. Нет совести – значит, нет в твоей жизни Бога. Ты сам выбираешь, с Богом ты или нет, с совестью или без нее будет идти твоя жизнь.

Только при действующей живой совести возможно получение человеком благодати Божией, дарующей ему спасение. Есть совесть – есть благодать, нет совести – нет и не может быть благодати в человеке. Таким образом, совесть – это не только критерий различения добра и зла, не только указатель нравственной жизни; это еще и необходимое условие для спасения и обожения по благодати.

Совесть рая и ада

В рай однозначно идут люди совести, люди, которые полностью подчинили свою жизнь на земле голосу Божию. Люди совести – это святые, для которых рай начался уже на земле.

В ад идут люди без совести, которые, живя на земле, отвернулись и отреклись от Бога, встав на сторону Его врага, которые так и не покаялись. Люди без совести – это нераскаянные богоборцы всех мастей, для которых ад наступил уже на земле.

Большинство людей колеблется между первыми и вторыми. Они то грешат, то каются, то отрекаются от послушания совести, то подчиняются ей. Они находятся между раем и адом, колеблются между ними до последнего дня. Чаще всего именно их последний выбор за или против Бога, сделанный перед смертью, и становится решающим, определяющим их или в рай, или в ад.

Райское блаженство – это блаженство чистой, спокойной и радостной совести; блаженство, которое состоит в полном согласии голоса Бога и послушного Ему человеческого духа, в согласии с которым находятся все душевные и телесные силы. Рай – это всесовершенная симфония святой совести. У святых блаженных людей совесть исполняет роль дирижера всех их духовных способностей.

Адские муки – это муки совести. На земле есть еще возможность совесть заглушить, усыпить и даже умертвить ее в себе грехами и всевозможной житейской суетой. После смерти такой возможности уже нет. Там уже невозможно удовлетворить жажду своих страстей. Человек хочет, но уже не может грешить и наслаждаться от этого. Неудовлетворенность греховных желаний ввергает его в глубочайшее уныние и скорбь, от которых просто некуда деться. Из ада нельзя сбежать, тут невозможно себя убить, как-то прекратить свое ужасное существование.

Единственным из того, что было доступного человеку на земле, остается совесть. В загробном мире ее уже ничто не заглушает, уже ничто не мешает ей быть услышанной. И потому она звучит здесь в полную силу, напоминая и обличая все совершенные человеком грехи. Бесспорная очевидность своей вины, осознание неправоты и гибельности своего жизненного пути еще больше ввергают человека в безысходные уныние и скорбь.

Божественный голос наполняет собой все – и ад, и рай. Только в раю для согласных с ним праведников он является источником блаженства. В аду же для несогласных с ним грешников – напротив, орудием страданий и мучений. Праведные слышат в нем оправдание и благословение, грешники же – осуждение и проклятие.

Присутствие

Бог присутствует в человеке через совесть. Это Его последнее пристанище в нас. Если мы своими грехами добиваемся того, чтобы совесть замолчала и больше нас не тревожила, значит, Бог оставил нас и отошел от нас. Пока в сердце звучит совесть, в нас живет Господь. Чем громче она звучит, тем больше мы к Нему приобщены.

Если мы своими грехами добиваемся того, чтобы совесть замолчала и больше нас не тревожила, значит, Бог отошел от нас

Сын Божий сошел, воплотился и стал человеком в утробе Божией Матери через благовещение и Ее смиренное послушание. И к нам Он благодатно снисходит через благовещение совести и наше смиренное вслушивание в нее.

Главное – слушать и слышать все то, что говорит нам Христос. Когда же мы отпадаем и перестаем Его слушать, то не отчаиваться и, уповая на бесконечное милосердие Божие, смирить свою гордыню, покаяться и вновь вслушаться в слово Божие.

***

Литературные произведения ценны не только тем, о чем они говорят, но еще и тем, о чем они не договаривают, тем, что только в них подразумевается, тем простором, который открывается человеку после их прочтения. Чем глубже и талантливее произведение по своему содержанию, тем шире область недосказанного в нем, тем больше возникает у читателя своих личных мыслей по поводу прочитанного.

В наибольшей степени это относится к таким гениальным произведениям, как романы Достоевского, и прежде всего – к его «Преступлению и наказанию».

Проклятые вопросы, поставленные писателем, универсальны и вневременны, так же как и благословенные ответы, данные в Евангелии. Он для того так бескомпромиссно задает свои вопросы, чтобы вывести человека из равновесия его самолюбия и лицемерия, поставить его лицом к лицу со всемирной болью и проклятьем, чтобы он, наконец, ужаснулся, смирился и обратился за ответами ко Христу, совершеннее, чище и прекраснее Которого нет и не может быть никого на свете^[11].